В её глазах появилось понимание, всё верно, ей это лучше знать, чем кому–либо, денег всегда не хватает, пусть прибыль и растет…

— Ни денег, — повторил я, — ни сил, ни времени. А у дирижаблей свои преимущества. Если начать их стоить сейчас, выйдут на тот уровень, что успеют доказать нужность. И незаменимость! Никто не скажет, что от них нужно отказаться.

Я видел с болью в том месте, где душа, что она по женской интуиции чувствует, недоговариваю, даже видит в каких местах стыдливо умалчиваю. Но не могу же начинать рассказывать, что некие летательные аппараты тяжелее воздуха потеснят дирижабли, тогда вовсе покажусь сумасшедшим, потому сейчас просто: верь мне, Сюзанна! Я никогда и ни за какие пряники тебя не обману!

Хотя врать особо не приходится, полвека назад Джордж Кейли уже предложил летательный аппарат с фиксированным крылом и отдельным от него двигателем, об этом писали в газетах. Двенадцать лет назад Уильям Хенсон получил патент на проект именно самолёта, а в имении Котельниково некий Александр Можайский сейчас вот наблюдает за полетом птиц, чертит устройство летательного аппарата, основанного на аэродинамическом принципе и намерен построить нечто, что вознесет его над городом. Правда, сейчас он просто морской офицер, а самолёт построит уже контр-адмиралом, но это все равно скоро.

Так что я вообще-то с этим дирижаблем в щекотливом положении. Построить дирижабль, что изготовить штук пять самолётов, ну, таких, что вскоре появятся у Можайского и братьев Райт. И дорого, и сложно, и долго. Тем более, опыта ни у кого нет, всему придётся учиться на ходу.

Подсказывать могу только до определенной степени. Всё из-за того же щекотливого положения. Я категорически против использования непонятной и непредсказуемой магии, которая может перестать действовать, стать опасной, вообще исчезнуть… и что тогда начнётся в мире, где так много на ней завязано?

Однако сам использую, и буду использовать там, где пока технологии не поспевают, однако постараюсь вытеснять магию технологиями всюду, где та созреет.

Но — тайком. Человек — ленивая тварь, всё старается сделать с наименьшим приложением усилий. Если магия работает, то зачем развивать технологии?.. Но магия не развивает человечество, а технологии как раз развивают, хотя первые шаги всегда даются тяжко, болезненно, а то и кроваво. Зато потом…

В дирижабле я использую кое-что для удешевления и безопасности, но это ноу-хау никому не передам, пусть всё рассчитывают сами. Всю основную документацию передам, да и без меня уже много наработок в разных странах, а мой лишь послужит демонстрационным образцом: дескать, смотрите, у него получилось! Значит, получится и у нас. Даже лучше получится, мы же умнее какого-то молодого барончика!

…Нет, не буду забивать хорошенькую головку финансового директора всякой мужской хернёй, мужчины вечно куда-то стремятся за пределы пещеры, а женщины предпочитают в тиши подсчитывать добычу.

Сюзанна вздохнула, и тень сомнения наконец отпустила её лицо. Она кивнула, больше себе, чем мне.

— Ладно, верю. Просто… когда Саша пересказал, у меня кровь похолодела. Уничтожать целые города… Это же чудовищно.

— Целые города уничтожают пьяные кучеры, запрягшие лихую тройку, — парировал я. — Или плохие повара, творящие с котлом нечто невообразимое. Прогресс — он просто инструмент. Дубину можно использовать, чтобы строить дом, а можно — чтобы проломить соседу башку. Выбор всегда за человеком.

Она улыбнулась, и в её улыбке появилась привычная деловая хватка.

— Значит, будем строить дома. И считать прибыль от сэкономленных на пароходах и железных дорогах денег. Кстати, о деньгах… — Она взяла со стола папку. — Мак-Гилль прислал предварительные расчёты по динамиту. Цифры весьма… взрывные.

— Вот видишь, — я облегченно ухмыльнулся, — а ты про какие-то дирижабли.

Мы погрузились в обсуждение счетов и контрактов, и мир снова встал на свои привычные оси.

В субботу, как и договаривались, к воротам подкатил роскошный автомобиль с гербами рода Долгоруковых, за ним ещё два с охраной. Максим Перепелица, бодрый и весёлый, повернулся ко мне, я получил предупреждение от Маты Хари, и уже стою на крыльце дома и мрачно созерцаю мир.

— Ваше благородие?

— С гербами, — велел я, — пропустить. Остальные пусть ждут за воротами.

Перепелица подал условный знак, гвардейцы раздвинули створки, пропуская первый авто, в двух остальных только и успели увидеть чёрные дула винтовок, как перед ним бесцеремонно захлопнули ворота.

Телохранители выскочили, начали орать и размахивать руками, хотя вижу, дрогнули, все на прицеле, как голенькие.

— Не стойте перед воротами, — потребовал Перепелица. — Дорога должна быть свободной!

Несколько гвардейцев передёрнули затворы, на каждого бодигарда смотрят по две-три винтовки. Ругаясь, загрузились обратно, отъехали шагов на двадцать и остановились по краям дороги.

Шофёр первого авто вел машину осторожно, словно и он под прицелом, остановил шагов за десять от крыльца, да и то в сторонке, все становятся вежливыми и даже деликатными под прицелом десятка стволов.

Я хмуро смотрел, как суетливо выскочил, бросая испуганные взоры в мою сторону, подбежал к задней двери, торопливо распахнул. Оттуда показалась женская фигура в платье мышиного цвета. Лиф «à la française» с жёстким корсетом, из-под которого не выпирает ни единая складка плоти — будто её тело тоже затянуто в «нравственные устои».

Я бросил взгляд на прическу, «пуф» не пышный, а аккуратно придавленный, как будто волосы боятся лишний раз пошевелиться. Сверху чепец с кружевами, но не кокетливыми, а «благочестиво-угрожающими».

Правильная женщина, чересчур правильная, их охотнее всего приглашают в гувернантки молодых девиц, взгляд суровый, рот поджат.

Из автомобиля медленно, словно рак-отшельник из спасительной раковины, вылезла сама княжна, ведь ни одна благородная барышня не может выйти из дома без таких провожатых.

Ольга Долгорукова одной рукой придерживала изящную шляпку с широкими полями, локтем прикрывая лицо от моего пристального мужского взгляда, но не могла укрыться, да и за шляпку не будешь долго держаться.

Породистая, первое, что пришло в голову. Как домашние животные после долгой селекции превосходят диких сородичей, так и эта особь среди подруг наверняка выглядит грациозной ланью в стаде обычных коз: крупные ясные глаза, что сразу обращают на себя внимание, ни у кого в её окружении нет таких крупных и выразительных, тёмные густые брови, длинные ресницы с загнутыми кончиками, это чтобы не слипались во сне, а то не разодрать, гордая посадка головы, искусно вылепленное лицо, даже не вылепленное, а как бы вырезано искусным мастером, высокие скулы, чуть запавшие щеки, надменно выдвинутый подбородок…

Да что там подбородок, напомнил я себе, вся нижняя челюсть по–хамски выдаётся вперед, из-за чего её неприятное лицо выглядит ещё наглее и отвратительнее.

Я не сделал ни шагу, чтобы спуститься и одолеть эти три ступеньки, стою и нагло смотрю, как они подошли к крыльцу и вместе, как в синхронном плаванье, шагнули на первую ступень.

Я посторонился, на площадке моего крыльца конные скачки устроить не получится, мы бедные, поклонился и сказал буднично:

— Хозяин этого имения приветствует… ну да, как бы приветствует гостей.

Дама произнесла учительным тоном:

— Графиня Анастасия Валентиновна Румянцева, наставница и учитель этой юной княжны.

Я сказал с кислой улыбкой:

— Поздравляю. Как понимаю, строгая и справедливая наставница.

Она вскинула подбородок и ответила чётко, будто каждое слово — гвоздь, вбиваемый в крышку гроба моей непутевости:

— Мой батюшка, царство небесное, говаривал: «Если дитя не бьют, оно вырастает французом». А я, сударь, как и любой нормальный человек, французов не терплю.

— Я тоже предпочитаю немцев, — согласился я.