— Посмотри, что там, а то пока его мне слуги принесут…

— Уже прочла, — доложила она. — Это же моя обязанность охранять тебя? А вдруг в конверте была взрывчатка?.. Лучше я красиво погибну, исполняя свой долг, чем мой вождь, и это будет воспето в песнях…

Я повысил голос:

— Что написано?

Она сказала чуточку обиженным голосом:

— Просит как можно скорее с ним встретиться. Предлагает завтра в том же ресторане, что и в прошлый раз. Отвечать будете?

— У нас нет телефонной связи, — напомнил я. — Даже телеграфной нет. А нарочного посылать — это отрыжка гнилого капитализма. Просто подойду вовремя, вот и всё.

Небольшой ресторанчик недалеко от моего дома вновь встретил меня ароматами пережаренного масла, кислых щей и слабого винного перегара. Я прошёл к свободному столику, смахнул с сиденья крошки и бросил взгляд на посетителей, уткнувшихся в недельные газеты. Заказать бы кофию, так у них его нет. Пришлось заказать обед, к которому так и не притронулся.

В зал вошёл Максим Долгоруков, взглянул на меня сердито, сел за стол.

— Вы снова убили одного из моих людей! — заговорил он обвиняюще. — Он вообще ратовал за то, чтобы замириться с вами!

Я выставил перед собой ладони.

— Никто из нас никого из вас не убивал.

Он устало отмахнулся.

— Ну что вы опять за рыбу гроши. Всё мы понимаем, как и вы, зачем эти вот слова…

Я чуть пригнулся к столу и сказал тихо с улыбочкой:

— А вдруг у вас тут за шторой трое имперских дознавателей с раскрытыми блокнотами наготове?.. Потому говорю громко и ясно: никого из Долгоруковых мы не убивали!

Он вздохнул, откинулся на спинку кресла, голос прозвучал уже совсем недружелюбно:

— Никого за шторой нет, вы знаете.

— Я не проверял.

— Так проверьте!

— Не буду, — ответил я с той же улыбочкой. — Да, сожалею, что погиб кто-то из ваших сторонников.

— Не кто-то, а самый-самый близкий!

Я сказал со вздохом:

— Хозяйки своих кур помечают краской, чтобы не спутать с соседскими. Может и вам… Ладно, шучу, все мы нервничаем, но выхода пока не вижу. Если только сумеете подмять под себя весь Род? Я ничем помочь не могу… Разве что отстрелить тех, на кого укажете?

Он набычился, сверкнул глазами.

— Надеюсь, это тоже ваши шуточки, — произнёс он ледяным голосом. — Все мы — Долгоруковы. Это наша кровь. И хотя расходимся во мнениях, но мы — Долгоруковы!

— Тогда не знаю, — сказал я и развел руками. — Не знаю. Пусть идёт, как идёт. Но после того, как кого-то из нас заденут… гм, кто-то из Долгоруковых должен получить ответку. Лучше, чтобы ваши сторонники на этот момент ушли в укрытия.

Он нахмурился, тяжело вздохнул. Вряд ли такое получится — это же признаться, что он в каком-то сговоре с врагом. Это недопустимо.

— Рейнгольд напомнил, — сказал он после паузы, — что между нашими родами должны быть какие-то отношения. Желательно, чтобы барон Вадбольский и княжна Ольга Долгорукова больше общались.

Я сдвинул плечами.

— Проблем не вижу, но к вам я не поеду, вы всё понимаете. В самом городе по ресторанам и театрам не ходок, работы много. Да и ваши постараются подстрелить меня там, это уже скучно. Пусть приезжает ко мне в имение, пообщается с графиней Сюзанной Дроссельмейер, а всем доложит, в том числе императору, что общалась со мной и обсуждала будущую свадьбу.

Он подумал, кивнул.

— Приемлемо. О графине Сюзанне Ольга отзывается очень хорошо. Даже слишком.

Он жестом подозвал полового, расплатился за себя и покинул зал. Я оплатил свой обед — в подобных случаях оскорбительно было бы кому-то платить за двоих, это молча говорит о главенстве. А мы, как два барана на узком мостике, следим друг за другом, чтобы никто ни на йоту не выглядел с преимуществом.

Я вышел следом и видел, как он в окружении телохранителей садится в свой громоздкий самоходный экипаж, больше похожий на карету без лошадей. С ним в машину сели двое, остальные отправились следом на двух вместительных авто.

Подошёл вторник, сегодня состоится заседание военной комиссии, Горчаков за это время уточнил, что будет рассмотрен ряд проектов, а меня поставили в конце списка, то ли как на отдохнуть, то ли как нечто бесперспективное, что может дельного сказать курсант?

Переступая порог, я ощутил мощные запахи турецкого табака, ладана от утреннего молебна и камфоры, явно кто-то из генералов натер ноги от ревматизма.

И ещё мне почудился запах пороха, но именно почудился, здесь всё пропитано ароматом мрачных побед и сражений, на стенах портреты императоров от Петра Великого и до Николая, есть две большие карты, прибитые или приклеенные к стенам, я успел ухватить взглядом красные стрелы и надписи с указанием побед русского оружия.

В комнате стол на двенадцать персон, но расположились за ним только трое, остальные пятеро устроились в креслах, впрочем, нарочито неудобных, чтобы не расслаблялись, на отдельном столике громадный глобус, и то прогресс, не плоская земля на трех слонах.

Генералы уже подустали, судя по их виду, на отдельном столике груда тарелок, явно подкреплялись за долгое время заседаний.

Здесь и Раевский, но он взглянул на меня почему-то с сочувствием, сказал устало:

— И последний пункт нашего заседания, даже не пункт, а так, пунктик, проект барона Вадбольского, в его возрасте, как видите, уже кавалера боевого ордена, который получил лично из рук Императора…

По взмаху его руки я вышел вперед, поклонился во всей почтительностью.

— У меня достаточно обычный проект, — сказал я, — о новом оружии, что уже создано, но ещё не применяется. Точнее, применяется в крайне мизерной доле. Я имею в виду управляемые аэростаты.

Раевский спросил с интересом:

— Аэростаты? Недавно князь Горчаков, что руководит сухопутной армией в Крыму, распорядился поднять один над Севастополем. С него хорошо видно все окрестности и даже корабли далеко в море.

— Вот-вот, — сказал я, — но сейчас это только прекрасный наблюдательный пункт дальней разведки, а я говорю о том, что если его сделать маневренным, то получим огромную разрушительную мощь.

Старый генерал с выбритым подбородком, но роскошнейшими бакенбардами, генерал от инфантерии Адлерберг Владимир Фёдорович, тут же подсказал мне зеттафлопник, спросил скептически:

— Каким образом?

— Мои расчёты, — сказал я и поправился, — как и расчёты моих предшественников, Владимир Фёдорович, показывают, что управляемый аэростат может брать на борт солидную нагрузку. Примерно тонн двести, а то и больше.

Генералы переглянулись, я видел на их лицах недоверие и даже неудовольствие. В первую очередь потому, что свой проект им представил какой-то мальчишка, и пусть на его счету улучшение винтовок и создание способов анестезии, но всё же несолидно им, почтенным мужам, слушать разглагольствования юнца.

Только Раевский, слушающий с откровенным интересом, не давал разрастаться возмущённому ропоту.

— Если рассматривать управляемый аэростат в качестве оружия, — продолжил я, — то мощная бомбовая нагрузка дирижабля даёт возможность нанести тяжёлые повреждения и даже уничтожить хоть линейный корабль, хоть целый флот!

Кто-то хмыкнул, я продолжил:

— Да-да, управляемые аэростаты могут бомбить морские суда с любых высот благодаря наличию большого количества тяжёлых бомб. И ещё, обратите внимание, такой аэростат в состоянии сбросить мощную многотонную бомбовую нагрузку в глубоком тылу противника! За тысячи и тысячи километров от района боёв. Бомбовой нагрузки одного аэростата достаточно для разрушения крупного военного завода или крупной верфи вместе с находящимися там кораблями.

Генералы переговариваются, мне даже показалось, что не все меня слушают, граф Кушелев спросил с места:

— Я что-то не понял. Юноша, вы собираетесь бомбить завод, расположенный далеко от линии фронта? На котором работают простые гражданские люди?