К воротам вышел Максим Перепелица, уже четко проинструктированный, спросил строго:

— Кто хочет говорить с его благородием?

— Род Долгоруковых, — крикнул шофёр. — Открывай быстрее!

Перепелица отступил на шаг и сдёрнул с плеча винтовку, направив ствол на водителя.

— С террористами переговоров не ведем. Уезжай.

Шофёр вскрикнул:

— Это очень важно! Надо переговорить!

Перепелица выстрелил между прутьями решетки ворот, фара с сухим треском разлетелась вдребезги.

Шофёр ахнул, закричал:

— Ты с ума сошёл? Это важно!

Перепелица невозмутимо выстрелил во вторую фару, ту разнесло вдрызг, мелкие осколки стекла заблестели на дороге.

— Прекрати! — закричал шофёр. — Ты не представляешь, как это важно!

Не отвечая, Перепелица сдвинул винтовку, на этот раз черное дуло смотрит прямо в лицо шофёра. Он побледнел, попятился, вскинув руки, торопливо юркнул на свое сидение.

Машина резко пошла задним ходом, развернулась и понеслась обратно.

— Ратибор Долгоруков, — произнесла Мата Хари, — третий наследник из боковой ветви рода. Похоже, рассчитывали на долгий торг с позиции силы. Вы хорошо просчитали, шеф!

Я буркнул, сердце все ещё сжимает тревога:

— Да что тут просчитывать, они способны думать только на один ход. И то не слишком сложный. Все было ожидаемо.

Она поинтересовалась:

— А что ожидаете… теперь?

— Если бы там были умные, — сказал я, — то капитуляцию. Но там всего лишь люди, а мы редко пользуемся умом, когда в руках хороший меч.

— Я догоню этого Ратибора?

Я покачал головой.

— Пусть сперва доложит. А потом ликвидируй. Похищать женщин — последнее дело. Чистка популяции от таких обязательна, иначе не дойдем даже до коммунизма, а не то, что до его высшей формы, сингулярности!

Как рассказала Мата Хари, Ратибора встретили ещё у ворот дворца Долгоруковых. Едва он вылез из автомобиля, начали расспрашивать. Он успел рассказать по пути к входу во дворец, а когда взялся за ручку, Мата Хари уже подкопила энергии для мощного импульса, дистанция великовата, а приближаться рискованно, засекут, и хладнокровно разнесла ему череп точным импульсом.

Мозги расплескало по парадной двери, началась суматоха, хоть и без паники, вышколенные бойцы, но стрельбу открыли наугад во все стороны.

Она сообщила бодрым голосом:

— Он успел донести до них вашу позицию, шеф!

— А ты поставила очень хорошую жирную точку.

— Я молодец, — сообщила она гордо.

— Правильный ход, — похвалил я. — Ещё пару апгрейдов и можем сыграть в мои шахматы.

Она возмутилась:

— Да я и сейчас обыграю с лёгкостью!

— Я сказал «мои шахматы». А это игра, где правила знаю только я, да и те постоянно меняю.

— Это нечестно!

— А ты знаешь лучший способ стать царём природы?

Она сообщила с достоинством:

— Думаю над этим.

Прошло два дня. За это время в городе при загадочных обстоятельствах погибли семеро Долгоруковых — от молодых повес до влиятельных управляющих их делами. Ни свидетелей, ни улик. Только идеально точные пули.

Дверь в мой кабинет распахнулась, и на пороге возникла мрачная тень военного министра Российской Империи. Он был без свиты, лицо серое, а в глазах не ярость, а тяжёлое, неподдельное недоумение и ужас.

— Вадбольский, — его голос скрипел и срывался. — Мои люди нашли тело Григория. Моего племянника. И ещё шестерых. Объяснись.

Я отложил перо, смерил его холодным взглядом.

— Объяснять нечего, Василий Андреевич. Ваши люди похитили мою сотрудницу. Это вы начали войну на уничтожение. Я всего лишь принял ваши правила. — Да и он уже был ранен! У него была серьёзная душевная рана, я его только добил. Или он даже сам умер от мук совести! — вдруг выкрикнул я, срываясь в фанатичный шёпот.

— Но вы его убили? — прошипел Долгоруков, делая шаг назад, испугавшись моего безумия.

— Чтоб не мучился, — сказал я уже спокойно и печально. — Его душевные раны были несовместимы с его жизнью, духовной жизнью. Он был частью системы, которая похищает женщин. Разве такая душа достойна спасения?

— Так то духовной…

— Духовная выше, — оборвал я строго. — Духовная — это вообще всё! Господь вложил в нашу плоть душу, это и есть сам человек, а плоть всего лишь плоть. Без души нет человека. Так что я никого не убивал, а лишь помог предстать пред очи Господа, который и решит, насколько я был прав.

Я выпрямился и смотрел строго, стараясь, чтобы глаза полыхали светом праведника, и Василий Андреевич вздохнул, отступая. С безумцами, уверенными в своей правоте, не спорят. Он молча развернулся и вышел, пошатываясь.

Но теперь они видят, что пока всё выяснится, я сумею нанести Долгоруковым слишком большой ущерб, вряд ли моя сотрудница стоит таких разрушений.

Неважно, кто попал под раздачу, экстремисты или рассудительные, сам факт гибели заставит нажать на зачинщиков похищения, как я рассчитал и, надеюсь, на этот раз не ляпнусь мордой в грязь, хватит и случая с помолвкой.

Мои гвардейцы, которым объяснил ситуацию, теперь и спать ложатся в амуниции, на дозорных вышках вдвое больше народу, все ждут и все готовы отражать настоящее наступление со стороны Долгоруковых.

На третьи сутки в городе воцарилась парализующая тишина. Авто с гербами Долгоруковых исчезли с улиц. Их особняки превратились в настоящие крепости, но смерть настигала тех, кто решался их покинуть. Никакая охрана не помогала. Пули находили свои цели сквозь туман, в толпе, из-за угла, с непостижимой, дьявольской точностью. По городу пополз шёпот: мстит не человек. Мстит сам дьявол.

На Невский примчался запыхавшийся нарочный, протянул дрожащими руками большой конверт из плотной белой бумаги, в таком в прошлый раз было послание от Максима Долгорукого.

Я торопливо вскрыл, глаза в самом деле застилает пелена злости, даже протер кулаком, прочел быстро строки: «Я был против, но род раскололся, часть вышла из повиновения. То, что сделали, считаю большой ошибкой. Но ваша быстрая реакция заставила их дрогнуть. Максим Долгоруков».

Я задумался, и раньше Максим казался более рассудительным, чем остальные дуболобые. Они решили надавить на меня, дескать, в похищении Сюзанны знатный род Дроссельмейеров будет обвинять меня, начнётся вражда, рычаг давления на меня будет огромный.

Я нервно мерил шагами кабинет в попытках придумать, как найти место, где Долгоруковы прячут Сюзанну, когда в голове прозвучал голос Маты Хари:

— К имению приближается незнакомый автомобиль. Опасности не ощущаю.

Когда от ворот доложили, я распорядился впустить визитёра, и сам вышел навстречу.

Из автомобиля выпорхнула яркая молодая женщина с копной тёмных волос под кокетливой шляпкой, на плечи небрежно наброшена распахнутая на груди шуба, открывая глубокое декольте на роскошной груди.

— Барон, — пропела она чистым нежным голосом, — не представляете, как я рада… видеть вас!

Княгиня Тариэла Штальбаум могла и не добавлять, что рада видеть меня. В первую очередь рада, что из её сумасшедшей затеи что-то получилось, да не что-то, а всё получилось, сбросила не только лет двадцать, но и веса потеряла около пудика, лицо молодое, волосы без седины, достаточно пышные, чтобы строить разные прически, тонкая в талии, что подчеркнула изящным поясом с большой золотой пряжкой и узором из серебряных нитей по искусно выделанной коже.

— Барон, — сказала она светлым чистым голосом и протянула мне руку, — я счастлива…

Я деликатно приложился губами к запястью, молодая кожа без намёка на морщины, пахнет цветами и чистотой, кольца на пальцах те же, но явно давала ювелиру, чтобы сузил, иначе растеряет.

Я поклонился, сказал учтиво:

— Ваша светлость, как вижу, не скоро всё упадет на плечи Арнольда.

Она весело засмеялась, с удовольствием демонстрируя белые блестящие зубы, их тоже коснулся откат: