— Так и докладывать пока нечего. Так, нестыковки, неувязки, подозрения… А нам требуются факты. Тем более, что этот барон, как вы знаете, оказался в центре большого скандала.

Канцлер взял чашку, сделал осторожный глоток.

— Ладно, выкладывай, что есть.

Ренненкампф вздохнул, чуть наклонил искательно голову набок.

— Как уже сказано в его деле, он не старается подружиться с сильными и родовитыми, что заметили все. Ну, почему с сильными, он уже доказал, выбив зубы самым настырным, а почему с родовитыми…

Великий князь уточнил:

— Но он дружит с княжичем Горчаковым?

— Скорее, княжич с ним дружит, — ответил Ренненкампф торопливо, — а Вадбольский эту дружбу принимает. Эта первая неясность, хотя можно объяснить тем, что Вадбольский чем-то заинтересовал Горчакова, хотя тот из рода опальных. Второе, Вадбольский владеет какими-то старинными секретами своего древнего Рода. К примеру, сумел снять бельмо с глаз графа Басманова, за что тот на радостях выделил ему землю из своих необъятных владений, и дал титул барона. Ещё Вадбольский поделился секретом болеутоляющего зелья с графиней Кржижановской, теперь та наладила его производство и торговлю.

Великий князь быстро расправился с куличом, допил кофе и покосился на чашку Ренненкампфа, к которой тот не осмелится прикоснуться в присутствии великого князя и верховного канцлера.

— Так-так, — сказал он задумчиво, — очень интересный юноша. А интересности начались, как я помню, с совместных рейдов с суфражистками? Что-то о них слишком громко заговорили в обществе!

— Здесь сложнее, — сообщил Ренненкампф. — Похоже, как воин он гораздо лучше, чем показывает. Но об этом можно только догадываться, суфражистки всю славу гребут на себя, что и понятно, им это нужно для движения.

— Как он с ними?

— Никак, ваше высочество. Насколько известно, он не только не старается сблизиться, но даже сторонится их общества, что странно и непонятно. Казалось бы, нищему барону нужно…

— А он нищий?

— Нищий, ваше высочество, — подтвердил Ренненкампф угодливо. — Имение, что подарил граф Басманов, давно заброшено, соседи всё растащили.

У Басманова есть богатые земли, а на эти давно махнул рукой.

— Продолжай, — велел великий князь с явным удовольствием.

— В порочащих связях не замечен, — продолжал Ренненкампф скороговоркой, — на приёмы почти не ходит, салоны не посещает, весь в работе. Не пьёт, в карты не играет. Нет ни конюшни, ни псарни, охотой не увлекается. Зато хорошая мастерская, там собственноручно тешет и пилит дерево, гнёт железо, что-то делает с винтовками, стараясь их сделать скорострельными…

Канцлер, помалкивает, допивает кофий, от кулича лишь чуть отщипнул, а великий князь поморщился.

— Да, хорош, ничего не скажешь. Может, он Аскет? Только почему у меня душа не лежит к нему?..

— Тем, что осмелился не соглашаться с вами?

Великий князь помрачнел.

— Да, он к субординации почтения не проявляет. Такие государству не нужны. К тому же мятежник! С Долгоруковыми поцапался, а это недопустимо в нашем государстве. Александр Михайлович, если что-то появится на этого ершистого барона, тут же дайте знать. Слишком уж он… Нельзя так.

Горчаков не прав, к встрече с Долгоруковым я отнёсся предельно серьёзно, чтобы не сказать больше. А больше — это волновался, трусил, прикидывал разные варианты, из них почти все для меня хреновые, и в конце концов решил, что демонстративно поеду один без всякой охраны, пусть видят и гадают, дурость это или хитрейший план.

Местом встречи я выбрал небольшой ресторанчик неподалеку от моего дома на Невском. Долгоруков моментально согласился, явно надеясь, что его люди смогут рассмотреть мою охрану и хоть что-то узнать о ней, слишком уж она незримая и умелая. Да и я снова окажусь на виду, такой соблазн!

Мата Хари вошла в режим патрулирования за час до встречи, моментально выявила среди прохожих не совсем прохожих и совсем не прохожих. К тому же день солнечный, тёплый, на улице ещё лужи, но на лавочках сухо, там бы старичкам сидеть, наслаждаться солнышком, которого зимой и не видели, но на каждой расположилось по два-три былинного облика молодца, у некоторых бородищи до середины груди, словно признак высшей касты.

Двое додумались взять газеты, другие делают вид, что просто рады теплу и безоблачному небу.

— Ещё трое у крыльца, — предупредила она. — В помещение не рискнула, но на окнах короткие занавески, хозяева сэкономили, вижу и там их полно.

Я одолел две ступеньки, сам распахнул дверь, ресторанчик бедный, здесь не держат лишнего персонала, зал средних размеров, двенадцать столов и только один свободен.

Господи, подумал я с отвращением, ну хотя бы чуть замаскировались. Одни добрыни да ильи муромцы, крепкие, жилистые, широкие в плечах, руки толщиной с брёвна, все бородатые… Или это нарочито, чтобы я съёжился в ужасе?

Хорошие мужики. Таким мечи в руки, ни один дракон не устоит, сам будет умолять забрать принцессу, а его не трогать. Горы свернут и не заметят. И не обязательно все тупые, просто в рамках законов Рода не могут развиваться.

Я сел за свободный стол, тут же подбежал половой, угодливый, через согнутую правую руку перекинуто не то полотенце, не то салфетка размером с простыню, поклонился.

— Что изволите кушать? Водочку «Имперскую» или водочку «Столичную»?

— Большую чашку крепкого кофия, — сказал я.

Он замялся.

— Кофия не держим, у нас его не пьют.

— А что у вас пьют?

— То же, что и откушивают-с! Водочку.

Я отмахнулся.

— Тогда свободен. Вон и клиент показался…

В зал вошёл Максим Долгоруков, статный, крепкий, породистый, и хотя борода лопатой во всю грудь, но так у бояр принято, знак старой элиты. Кстати, борода седая, а волосы серебряные пока только на висках, то есть, седеть только начали, признак породы.

Я не стал вставать навстречу, по фигу, что он старший по возрасту и по титулу, цельный князь!.. Сейчас это противник, и мы в режиме бескомпромиссного боя. Он понял, лицо не изменилось, подошёл, кивнул, отодвинул стул и сел, не спуская с меня пристального взгляда.

Я рассматривал его молча, попытался ощутить хоть какое-то магическое давление, их род вроде бы силен в этом деле, но пока ничего. Или я как был толстокожим, так и остался, либо моя аугментация упрятала вглыбь все места, на которые можно надавить ментальным воздействием.

Раздражение на лице Долгорукова росло, наконец он процедил сквозь зубы:

— Вадбольский, вчера были убиты двое из нашего рода!

— Бывает, — ответил я равнодушно. — А вчера, чуть раньше, наш дом на Невском обстреляли прямо с улицы. Правда, ночью. Те сумасшедшие сразу же погибли, как я слышал. Могу делать вывод, жизнь в России по-прежнему опасна. Даже создание жандармского корпуса не очень-то помогло.

Он на миг заткнулся, несложно догадаться, кем были посланы те люди, сказал уже без напора:

— Могу поклясться, я их не посылал!.. И не разрешал.

— У вас большой род, — посочувствовал я. — Иногда правая рука не знает, что делает левая, всё как в Евангелие, что, кстати, такое поведение даже поощряет. А мне разбираться некогда, бью сразу куда ни попадя.

Он сказал быстро:

— Так признаете, что убили тех двоих из нашего рода?

Я сделал удивлённое лицо.

— А вы признали, что обстреливали мой дом?

Он смолчал, медленно перевёл дыхание, сказал уже другим тоном:

— Я договаривался о встрече вот по какому поводу. Император свою волю выразил, как мне кажется, предельно чётко.

Он вперил злой взгляд, я сказал мирно:

— Чётче не бывает.

— Вот-вот…

— Увильнуть, — договорил я, — наверное, можно, но пока не вижу как.

Он взглянул с интересом, вдруг я передумал и уже хочу породниться с их родом, пояснил:

— Желает, чтобы мы установили родственные связи через свадьбу. Чего мы оба очень не хотим, если вы говорите искренне. Но Рейнгольд вчера мне намекнул, что какие-то заметные шаги обязаны сделать, чтобы не вызывать его неудовольствие… слишком уж.