Поэтому нужно как следует подготовиться к открытому уроку, да и в целом поднапрячь память прошлого Егора и вспомнить, каково оно — быть учителем. А то, чем больше я вспоминал свою прошлую жизнь, тем бледнее становились воспоминания этого тела. Такое ощущение, будто объёма памяти не хватало, как на кассетах. Вот организм и сохранял выборочно то, что больше вызывало отклик.

С этим понятно, а вот это, что такое… Я остановился в толпе таких же зевак и посмотрел на пожарную машину и снующих туда-сюда пожарных. Горел дом. Один из тех, о которых говорил тот старик-дворник. Пожар практически потушили, но само происшествие вызвало во мне досаду. Сбывался прогноз старика, а я, выходит, в отстающих. К тому же дом находится совсем недалеко от школы. Вон она виднеется между домов.

— А что случилось? — поинтересовался я у дамы преклонных лет.

Она, не отрываясь от зрелища, лузгала семечки и изредка причитала на пару с подругой, которая стояла здесь же.

— Да пропойца один там жил. Допился до чертей окончательно. Вот и спалил хату. И соседей зацепил, — она зло сплюнула шелуху на землю.

— А я тебе говорю, не Сенька это. Светка говорила, что отправит его в клинику хорошую. Аж в Москву. Ему работу приличную предложили, — встряла в разговор её подруга.

— Ой, да какая работа приличная этому алкашу? Кому он нужен-то, кроме Светки, — стояла на своём женщина. — Да и ей непонятно зачем он нужен.

Спор начал набирать обороты и уже даже не по второму кругу, если судить по часто мелькающему в разговоре «а я тебе говорила».

— Благодарю вас, дамы, за объяснение, — сказал я и отошёл от них.

С противоположного конца охваченного пожаром дома я увидел знакомую фигуру в оранжевом жилете. Николай Семёнович стоял и опирался на метлу. Взгляд его был прикован к огню. Вот я и подумал, что у него может быть больше информации. Хотел поговорить с ним, всё равно собирался же. Но стоило ему заметить моё приближение, как он встрепенулся и заковылял прочь, попеременно оглядываясь.

— Николай Семёнович, — позвал его я, но старик даже не обернулся, только в скорости прибавил.

Я остановился. Не бежать же за ним в самом деле. Но чего это он? В прошлый раз мне показалось, что он намеренно искал разговора с Егором, а сейчас почему-то убегает. Именно, что убегает. Он меня точно заметил, здесь никаких сомнений быть не может. Так я и дошёл до школы, раздумывая о странностях поведения старика.

Твою мать, пропуск… Я снова уткнулся в турникеты. Нужно будет сегодня не забыть попросить новый. Ну или поискать дома старый. Со всей этой канителью он напрочь вылетел из головы.

Но на этот раз мне не пришлось просить, чтобы меня пропустили. На смене был тот же охранник, что и вчера. Сегодня он не играл в свою ферму, а бдел.

— Здравствуйте, Егор Викторович, — улыбнулся он. — Что, снова без пропуска?

Он опять что-то нажал, пикнуло, и я прошёл внутрь.

— Забыл о нём, — честно признался я.

— Бывает, — протянул он. — Вас, кстати, просила зайти к ней Елена Павловна, завуч которая. По секрету скажу, злющая она с самого утра, как чёрт. Какая-то жалоба поступила.

Хм, а мать говорила, что в школе о внеплановой проверке не знают.

— Спасибо… — я попытался вспомнить имя охранника, но ничего не вышло. — А тебя как зовут? Извини, забыл…

— Ничего, — по-доброму улыбнулся мужик. — Вы и не знали. Обычно просто быстро проходите мимо, не замечая меня, и всё. Даже не здороваетесь. Толян я.

— Рад знакомству, Толян, — я протянул ему руку. — И давай на ты. Ты Толян, я Егор.

— Добро, — расплылся в широкой улыбке Толян.

Распрощавшись с Толиком, я пошёл на первый урок. И уже войдя в класс, понял, что сегодня просто не будет. Вчера я погорячился, когда подумал, что школа — это легко. Нет, совсем даже нелегко. А дети — это маленькие бесенята с резкими перепадами настроения. Вчера они были ангелами, а сегодня эти же дети нервы на кулак наматывают и ни в какую не хотят слушать то, что им говорит учитель.

После первого же урока мне захотелось выйти и стрельнуть сигаретку в курилке. А ведь даже смерть не напомнила мне о никотине. А дети смогли. И, похоже, не мне одному.

Я находился в учительской, налаживал мосты с коллективом, так сказать. Чаи гонял с девоньками, слушал всякое-разное. Впитывал опыт старших товарищей. Внезапно дверь с грохотом открылась и на пороге показалась очень высокая и очень худая дама средних лет с прилизанными волосами.

Хлопнув дверью, она сделала пару вдохов и выдохов, а затем в несколько широких шагов прошла к столу.

Ба-бах!

На стол с грохотом опустились тетради и учебник, которые были в руках у вошедшей. Тетради веером разлетелись по столу. Все разговоры в учительской разом стихли, а физрук, увлечённый разглядыванием в телефоне каких-то полуобнажённых девиц, аж подпрыгнул от неожиданности.

— Сил моих больше нет, — выдохнула вошедшая и втянула носом воздух, пытаясь успокоиться. Одну руку она упёрла в бок, а второй оперлась о стол. — Они… как с ума посходили сегодня! Петров снова учудил. Чуть полкласса мне не взорвал! Экспериментатор хр-р… естоматийный.

— Томочка, — подошла к ней девушка помоложе и мягко погладила её по руке. Выглядела она интересно. Что-то среднее между тургеневской барышней и Мата Хари. — Это ретроградный Меркурий. Он скоро пройдёт. Понимать такое надо. С твоим-то опытом.

В ответ её смерили таким взглядом, что девушка аж голову вжала в плечи, но не отступила, продолжила увещевать и успокаивать коллегу.

Неожиданно для себя, я так увлёкся этой сценой, что сам не заметил, как стал грызть печенье и запивать его чаем, на пару с ещё одной женщиной. Её я вчера на планёрке не видел, как и этих двух.

— Уволюсь, — процедила высокая. Но уже было видно, что первые эмоции схлынули и сейчас она негодует больше для порядка, чем на самом деле готова уволиться.

— Ну что ты, Томочка. А как же дети? — лепетала тургеневская Мата Хари.

— Вот ты, Алёна, вообще не помогла сейчас, — сказала высокая и стала собирать тетради, которые разлетелись по столу. — Вот напишу заявление на увольнение и выдохну.

— Ага, — проговорила моя соседка и встала на ноги, отряхивая крошки с водолазки. — А ипотеку кто выплачивать будет? Менделеев?

— Ой, — отмахнулась от неё высокая. — Оставь в покое Менделеева. Он своё уже отстрадал.

— Ну раз Менделеев не выплатит, значит, тебе придётся. Так что идём учить подрастающее поколение уму-разуму. Кто-то же должен, — она посмотрела на часы. — Скоро звонок на урок.

Они перекинулись ещё парой колких фраз и вышли из учительской. Я же обратился к физруку, который по-прежнему залипал в телефоне и чему-то улыбался.

— Слышь, друг, а кто это?

— Кто? — не понял он.

— Ну вот эти две, которые ушли с моей соседкой.

— А, эти… Высокая — это Тамара Дмитриевна. Химичка. Соседка твоя — Это Наталья Михайловна. Математику ведёт. А третья — это Алёнушка, — он мечтательно улыбнулся. — То есть Алёна Георгиевна. Биологию преподаёт. Горячая штучка, видал?

— Видал, ага, — согласился я.

— Хотя тебе с ней ничего не светит, — гыгыкнул физрук.

— Это ещё почему? — Не то чтобы я собирался, но интересно же, почему это мне не светит.

— Да у вас же конры. Забыл?

— Забыл, — не стал отрицать я. — После аварии многое забыл и не до конца вспомнил.

— А, точняк. Ты ж на голову ударенный. Ну вы с этой троицей не разлучниц здорово повздорили как-то. На всю школу тогда ор стоял. Ну как, они орали, а ты больше мычал и старался сердечный приступ не схватить, — заржал физрук.

Я же наморщил лоб. М-да, Егор. Не тем способом ты женщин доводил…

— А в чём суть конфликта была?

— Да я откуда знаю? Эти, — кивок на дверь, — молчат, как партизаны на допросе. Говорят, личное.

— А орали-то о чём?

— Что-то о школе там было. Честно, сам уже не помню. Да и фиолетово мне как-то на ваши разборки. Здесь через день кто-то на кого-то орёт. Работа такая, нервная.