Он замолчал, переводя дыхание. Он рискнул, выложив свою самую сокровенную, еще не до конца сформулированную мечту. Мечту не о выживании, а о созидании. О том, чтобы оставить после себя не груду костей, а дело.

Рёрик слушал, не двигаясь. Его лицо оставалось маской, но в глубине глаз, в этих холодных осколках голубого льда, что-то шевельнулось. Не одобрение. Не отвержение. Чистый, незамутненный, хищный интерес. Он видел перед собой не только человека, но и концепцию. Идею.

— Ты говоришь как правитель, а не как странник или ремесленник, — мягко, но ядовито заметил Аскольд. В его голосе прозвучала легкая, но отчетливая тревога. Этот человек мыслил категориями системы, государства — а такие люди всегда опасны для существующей иерархии.

— Я не правитель, — тут же, почти не давая ему договорить, парировал Игорь. Он повернулся к Аскольду, и в его глазах вспыхнул огонь. — Я инструмент. Молот не правит, он забивает гвозди. Пила не спорит с лесорубом, она пилит. Я — молот. Я — пила. Я — инструмент. Просто покажите мне, куда бить. Что пилить. И вы получите результат, который превзойдет все ваши ожидания.

Он снова повернулся к Рёрику и слегка склонил голову, делая вид покорности, но его поза, расправленные плечи и прямой взгляд кричали об обратном. Он не просил. Он предлагал. И подчеркивал свою полезность, свою инструментальность, стараясь при этом скрыть свое главное оружие — самостоятельность мысли.

Рёрик медленно, с какой-то звериной грацией, поднялся с кресла. Он был на голову ниже Игоря, но, подойдя вплотную, казалось, вырастал до его уровня. Его присутствие было настолько плотным, что вытесняло воздух. От него пахло кожей, холодным металлом и той же яблоневой древесиной.

— Ты — опасный инструмент, странник, — тихо произнес он, и его слова были предназначены только для Игоря. — Молот может забить гвоздь. А может — разбить голову. Хергрир держит тебя на коротком поводке, как диковинного зверя. Но я… я вижу дальше. Ты хочешь строить? Хорошо. Покажи, что можешь построить для *меня*. Укрепи Гнездо. Сделай так, чтобы ни одна вражеская ладья не могла подойти к его стенам без страха. Сделай моих воинов сильнее, их мечи — острее, их доспехи — прочнее. Сделай так, чтобы мое слово здесь звучало громче, чем шепот жрецов в капище. Тогда… тогда мы посмотрим на твое место здесь.

Он повернулся и так же медленно вернулся в свое кресло, откинувшись на спинку. Его фигура снова застыла в прежней позе. Энергия, наполнявшая его секунду назад, исчезла. Разговор был окончен. Приговор вынесен. Был дан шанс.

— Можешь идти, — бросил Аскольд, жестом указывая на дверь.

Игорь кивнул, развернулся и вышел, чувствуя на спине два пристальных взгляда. Он не оборачивался. Он вышел на площадь, залитую теперь уже полным утренним светом, прислонился к шершавой бревенчатой стене и закрыл глаза, глубоко вздохнув. Его руки слегка дрожали, а сердце колотилось где-то в горле, выстукивая лихорадочный ритм. Эта беседа была не просто разговором. Это был первый раунд в гигантской, смертельно опасной игре, ставки в которой были невероятно высоки — его жизнь и будущее, которого еще не было.

Рёрик не поверил его истории, но и не стал добиваться правды. Он был прагматиком. Он увидел в нем угрозу — человека, чьи знания и, главное, образ мыслей могли подорвать установленный порядок, создать новый, неконтролируемый центр влияния. Но он также увидел и фантастическую возможность. Инструмент невиданной силы, который мог перекроить карту всего региона.

Игорь понял главное: чтобы выжить, ему нужно было стать для Рёрика не просто полезным, а *незаменимым*. Таким, чья потеря будет стоить конунгу дороже, чем потенциальный риск. Ему предстояло тонко балансировать на лезвии бритвы, демонстрируя свою ценность, но не угрожая власти конунга, быть умным, но не слишком, сильным, но не опасным.

Он открыл глаза и посмотрел на кипящую жизнью площадь Гнезда. На кузнецов, несущих уголь, на торговок, расставляющих свой скудный товар, на детей, гоняющих по грязи деревянный обруч. Теперь все здесь — и эти люди, и бревна стен, и сама земля под ногами — стали фигурами на гигантской шахматной доске. А он, Игорь Стрельцов, бывший инженер-нефтяник, только что получил от самого Рёрика право сделать свой первый ход. Не в игре за богатство или власть. А в игре с самим будущим. Игра началась.

*** ******

Слова Рёрика – «Укрепи Гнездо» – повисли над Игорем как приговор. Он понимал, что это не просьба, а испытание. Первый экзамен на лояльность и полезность.

Три дня он потратил на рекогносцировку, обходя укрепления по внутреннему периметру, а потом и снаружи, под прицелами любопытных и настороженных взглядов дозорных. Его инженерный ум, привыкший вычислять напряжения и нагрузки, с ходу выявлял слабые места. Частокол выглядел внушительно — лес заостренных бревен, упирающихся в небо. Но это была грубая, примитивная сила. Любой достаточно мотивированный и многочисленный противник мог сосредоточить удар на узком участке и проломить его тараном или просто поджечь. Не было ни единой башни для фланкирующего обстрела, ни передовых заграждений, ни даже элементарного рва. Оборона была линейной и потому — уязвимой.

Он нашел Хергрира на тренировочном плацу — участке утоптанной земли за слободой, где воздух дрожал от звона стали, хриплых криков и тяжелого дыхания. Дружинники, обливаясь потом, рубились на топорах с притупленными лезвиями, метали копья в соломенные мишени, мерялись силой в борцовских схватках. Сам Хергрир, с которого пот лился ручьями, только что победил очередного соперника и с довольным видом вытирал лоб.

— Мне нужны люди, — сказал Игорь, подойдя, без предисловий. Церемонии здесь были ни к чему. — Десять твоих воинов. Минимум на неделю.

Хергрир, тяжело дыша, удивленно поднял густые, обледеневшие потом брови.

— Опять твои механизмы? Новую кузницу задумал? Или водяное колесо, как в том селении?

— Учиться, — поправил Игорь, глядя ему прямо в глаза. — Учиться защищать свое гнездо так, чтобы враг сломал об него зубы, даже не сунувшись внутрь.

Он начал объяснять, используя ладонь как макет, а палец — как указку. Он говорил не о стене, а о системе. О смертоносном организме, где каждый элемент работал на общую цель. Угловые башни — не просто вышки, а глаза и клыки обороны, позволяющие простреливать мертвые зоны у самого подножия частокола. Частокол, выгнутый не ровной линией, а зигзагом с выступами, чтобы атакующие неизбежно подставляли фланги. Полевые укрепления — «волчьи ямы», невидимые до последнего момента, засеки из срубленных и поваленных деревьев, замедляющие и калечащие наступающих.

Хергрир слушал, поначалу скептически хмуря лоб, но по мере того как слова Игоря складывались в ясную, железную логику, его взгляд менялся. Воинский опыт подсказывал ему: это не бредни чернокнижника, это — готовая, продуманная тактика. Его мозг, привыкший мыслить категориями щита и меча, начал схватывать новые принципы.

— Звучит… хитро, — наконец выдохнул он, и в его голосе прозвучало уважение. — Хитро и смертоносно. Эйрик! Ульв! Бросьте эту возню! Берите восьмерых и идите за ведающим. С этого момента его слово — как мое. Делайте все, что скажет. Все.

Работы закипели на пустыре в полуверсте от стен Гнезда. Игорь выбрал это место специально — чтобы отработать технологию в чистом поле, не подвергая сам город насмешкам в случае неудачи или панике в случае успеха. Он не брал в руки топор и не впрягался в бревна. Его роль была иной — прораба, тактика, мозга операции. Ратибор, ловкий и смышленый, стал его правой рукой, делая замеры шагами, нанося на вощеные дощечки углем чертежи, которые лишь отдаленно напоминали инженерные схемы, но были понятны ему и Игорю.

Сначала дружинники, могучие рубакы, привыкшие к яростному прямому действию, лишь переглядывались и ворчали. Копать землю? Вбивать заостренные колья под каким-то немыслимым углом? Это была работа холопов, а не воинов!