Владимир напрягся. Вот оно. Соцреализм, партийность, всё такое.

Но Борис Петрович усмехнулся:

— Шучу. Расслабьтесь, товарищ Леманский. Я не из тех, кто требует в каждом кадре портрет вождя. — Он помолчал, потом добавил серьёзно: — Но запомните: кино должно быть честным. Не лживым. Не фальшивым. Если снимаете про любовь — пусть будет настоящая любовь. Если про радость — настоящая радость. Понимаете?

— Понимаю.

— Вот и хорошо. — Борис Петрович открыл папку, достал бумаги. — Даю вам небольшой бюджет. Плёнка, костюмы, декорации — по минимуму. Команду соберёте сами. Срок — три месяца. К сентябрю хочу увидеть готовую короткометражку. Если понравится — дам полный метр.

Владимир почувствовал, как сердце забилось сильнее.

— Спасибо, товарищ директор.

— Рано благодарить, — Борис Петрович усмехнулся. — Работа предстоит тяжёлая. Плёнка дорогая, каждый метр на счету. Ошибки стоят денег. Команда — ваша ответственность. Справитесь?

— Справлюсь.

Директор посмотрел на него долго, оценивающе. Потом кивнул:

— Верю. Во фронтовиках есть стержень. Знаете, что такое довести дело до конца, несмотря ни на что. — Он встал, протянул руку. — Удачи, товарищ Леманский. Снимите хорошее кино.

Владимир пожал руку — крепко, уверенно:

— Сниму.

— И ещё, — Борис Петрович остановил его у двери. — У нас на студии есть правило. Мы — семья. Большая, шумная, но семья. Помогаем друг другу. Не стесняйтесь спрашивать, если что-то непонятно. Михаил Сергеевич покажет студию, познакомит с людьми.

— Спасибо.

Владимир вышел в коридор. Ноги будто не держали — адреналин, волнение, радость. Он получил свой фильм. Свой первый настоящий фильм.

Михаил Сергеевич ждал у двери:

— Ну что, одобрил?

— Одобрил.

— Поздравляю! — помощник улыбнулся. — Пойдёмте, покажу студию, познакомлю с народом. А там и за работу приметесь.

Они пошли по коридорам. Михаил Сергеевич говорил, показывал, объяснял:

— Вот монтажная. Там Катя работает — лучший монтажёр на студии, молодая, но талантливая. Вот костюмерная — Вера Дмитриевна заведует, строгая, но если понравитесь, горы свернёт ради вас. Вот павильон номер три — там сейчас Семён Семёныч снимает драму, можете зайти, посмотреть...

Владимир слушал вполуха, оглядывался. Студия жила, дышала, творила. Люди спешили, работали, спорили, смеялись. В одном павильоне репетировали сцену, в другом строили декорацию. Везде — движение, жизнь, кино.

Они спустились на первый этаж, вышли во двор. Михаил Сергеевич показал на большой павильон слева:

— Вот там Семён Семёныч. Хотите познакомиться?

— Хочу.

Они вошли. Внутри было прохладно, темно. Софиты освещали декорацию — комнату в коммунальной квартире. Актёры репетировали сцену. Пожилой режиссёр — худой, с всклокоченными седыми волосами, в мятой рубашке — стоял у камеры, смотрел, качал головой:

— Не так, не так! Это не театр, это кино! Тише! Искреннее!

Актёры повторили. Режиссёр кивнул:

— Вот теперь лучше. Ещё раз, и на плёнку.

Михаил Сергеевич тихонько подошёл, дождался паузы, окликнул:

— Семён Семёныч, тут к вам новенький. Режиссёр-стажёр.

Старик обернулся, посмотрел на Владимира поверх очков:

— А, фронтовик? Слышал о тебе. Леманский, да?

— Да, товарищ...

— Семёныч просто. Без товарищей. — Он подошёл, пожал руку — сухую, жилистую. — Будешь комедию снимать?

— Да.

— Хорошо. Комедии сложнее драмы. Рассмешить труднее, чем расплакать. Справишься?

— Постараюсь.

Семён Семёныч усмехнулся:

— Вот и посмотрим. Если что непонятно — приходи, не стесняйся. Я тут с двадцатых годов кручусь, кое-что знаю. — Он хлопнул Владимира по плечу. — Удачи, молодой. Снимай честно, и всё получится.

— Спасибо.

Они вышли из павильона. Солнце слепило после темноты. Владимир остановился, посмотрел на студию — на павильоны, на людей, на всю эту кипящую жизнь.

Его студия. Его команда. Его фильм.

Михаил Сергеевич улыбнулся:

— Ну что, товарищ режиссёр, готовы к работе?

Владимир выпрямился, кивнул:

— Готов.

И они пошли дальше — знакомиться, изучать, готовиться.

Михаил Сергеевич повёл Владимира дальше по территории студии, попутно объясняя:

— Мосфильм — это целый город. Восемь павильонов, костюмерный цех, декорационные мастерские, монтажные, звукозаписывающая студия. Народу работает человек триста, если не больше.

Они свернули к длинному одноэтажному зданию. Михаил Сергеевич распахнул дверь:

— Костюмерный цех. Вам сюда часто придётся.

Внутри пахло тканью, нафталином и чем-то ещё — старинным. Комната была забита стеллажами с костюмами: военные мундиры, крестьянские рубахи, бальные платья, шинели, сарафаны. У окна за швейной машинкой сидела женщина лет пятидесяти пяти — полная, с седеющими волосами, собранными в пучок, в очках на носу.

— Вера Дмитриевна! — окликнул Михаил Сергеевич. — Новенького привёл!

Женщина подняла голову, оценивающе посмотрела на Владимира поверх очков:

— Фронтовик?

— Фронтовик, — подтвердил Владимир.

— Ранен был?

— Дважды.

Вера Дмитриевна кивнула с удовлетворением, встала, подошла. Обошла вокруг Владимира, глядя профессиональным взглядом:

— Сорок шестой размер. Рост сто семьдесят пять. Худой. Надо откармливать. — Она потрогала рукав его пиджака. — Рубашку мать гладила?

— Да.

— Хорошая мать. — Вера Дмитриевна улыбнулась — тепло, по-матерински. — Ну ладно, режиссёр. Когда костюмы понадобятся — приходи. Что-нибудь подберём. Только заранее предупреждай, а то у меня тут очередь.

— Спасибо, Вера Дмитриевна.

— И ещё, — она погрозила пальцем, — костюмы беречь! Это не реквизит какой-нибудь. Это история. Понял?