— Мам!

Алина засмеялась — впервые за вечер звонко, искренне:

— Я хочу послушать!

— Вот и я говорю — надо, — Анна Фёдоровна устроилась поудобнее. — Значит, так. Володя в детстве был мальчишка хулиганистый. Тихий, вроде, а проказ натворит — мама не горюй.

— Мам, ну пожалуйста...

— Тише, сынок, не перебивай, — она махнула рукой. — Помню, было ему лет шесть. Решил он, значит, курицу покормить. Ну думаю — молодец, заботливый растёт. А он взял — и кошку нашу, Мурку, понимаешь, в курятник запустил. Думал, она с курами подружится.

Алина прыснула в кулак.

— А в итоге что? — продолжала Анна Фёдоровна. — Кошка кур распугала, курицы взлетели, перья летят, квохчут на весь двор. Мурка сама испугалась, на забор забралась, слезть боится. А Володя стоит и плачет — думал, подружатся, а они разругались.

Володя закрыл лицо руками:

— Мам, зачем ты это рассказываешь...

— А чтобы знала девушка твоя, что у тебя фантазия буйная с детства была, — Анна Фёдоровна смеялась. — Или вот ещё. Лет восемь ему было. Пошёл в школу. Учительница задание даёт — написать сочинение «Как я провёл лето». А он что написал, как думаешь?

— Что? — Алина наклонилась вперёд, заинтересованно.

— Написал, что летал на луну! — Анна Фёдоровна всплеснула руками. — Серьёзно так написал — построил ракету из ящиков, полетел, встретил там лунных зайцев, поговорил с ними, вернулся обратно. Учительница в шоке была. Вызвала меня в школу, говорит: «Анна Фёдоровна, у вашего сына с головой всё в порядке?»

Алина хохотала, держась за живот. Володя сидел красный как рак:

— Мне было восемь лет! Я думал, сочинение — это когда придумываешь!

— Ну да, придумал ты, — мать покачала головой. — Так придумал, что потом полшколы на переменах просили продолжение рассказать — что ещё на луне видел.

— Господи, — Володя простонал.

— А потом, — Анна Фёдоровна не унималась, — в институте учился, стихи писал. Ох, какие стихи! Вот принесёт, бывало, почитает вслух. Про любовь всё, про страдания. А любви-то у него ещё не было! Шестнадцать лет пацану, откуда любовь? Но страдает, изображает. Ходит по комнате, волосы треплет, стонет: «О, как мне тяжко! О, как мне больно!»

Алина уже не могла сдержаться, смеялась в голос. Володя тоже улыбался, хоть и смущался:

— Мам, ты меня совсем опозорить решила?

— Да какой позор, сынок, — Анна Фёдоровна погладила его по руке. — Это же детство. Все через это проходят. Зато теперь Алиночка знает, что ты у меня романтик с детства был. И фантазёр. И добрый — помнишь, как ты котёнка домой притащил? Насквозь мокрого, грязного. Говоришь: «Мама, он замёрзнет, надо спасти!» И мы его отмыли, обогрели, молоком напоили. Потом соседям отдали, у нас уже кошка была.

— Это было, — признал Володя тихо.

Анна Фёдоровна посерьёзнела, взяла Алину за руку:

— Володя у меня хороший. Добрый, честный, трудолюбивый. Да, мечтатель, да, голова в облаках бывает. Но сердце у него золотое. Он тебя не обидит. Будет беречь, любить, заботиться. Я это знаю.

Алина смотрела на Володю влажными глазами:

— Я тоже это знаю.

Они сидели за столом ещё долго. Анна Фёдоровна рассказывала истории — смешные, трогательные, бытовые. О том, как Володя в школе учился, как друзей домой приводил, как первый раз на фронт уходил — стоял на пороге, обнимал мать, обещал вернуться. И вернулся.

Алина слушала, изредка вставляя вопросы. Володя сидел, держа её за руку под столом, и чувствовал невероятное тепло. Две самые дорогие женщины сидят рядом, разговаривают, смеются. Это и есть семья. Это и есть дом.

Когда часы на стене пробили девять, Алина встала:

— Анна Фёдоровна, мне, наверное, пора. Поздно уже.

— Да, конечно, деточка, — мать тоже поднялась. — Володя, проводи девушку. И смотри, чтобы до дома довёл, не бросил на полдороге.

— Мам, что ты говоришь...

— А я проверю! — Анна Фёдоровна погрозила пальцем. — Алиночка, приходи ещё. Приходи в любое время. Я всегда рада. Будешь мне как дочка.

Алина обняла её — крепко, по-настоящему:

— Спасибо вам. За всё. Я обязательно приду.

Они спустились по лестнице, вышли на улицу. Было темно, луна висела над крышами, где-то лаял пёс. Алина прижалась к Володе:

— Твоя мама... она чудесная. Такая добрая, тёплая. Я влюбилась в неё.

— Она в тебя тоже влюбилась, — Володя обнял её. — Видел, как смотрела.

— Володя, — Алина остановилась, посмотрела ему в глаза, — у меня так давно не было ощущения дома. Семьи. А сегодня... сегодня я почувствовала. Спасибо тебе.

Он поцеловал её — нежно, долго, не обращая внимания на редких прохожих.

— Это теперь твой дом тоже, — прошептал он. — И моя мать — твоя мать. Мы семья.

Они дошли до дома Алины, долго прощались на пороге. Наконец Алина ушла в подъезд, помахав на прощание.

Володя шёл обратно и улыбался. День был хорошим. Очень хорошим. Всё складывалось — работа, любовь, семья.

Когда он вернулся домой, мать ещё не спала. Сидела на кухне, пила чай.

— Довёл? — спросила она.

— Довёл.

— Хорошая девочка, — Анна Фёдоровна кивнула. — Правильная. Видно, что любит тебя. И ты её любишь.

— Люблю, мам. Очень.

— Вот и женись, — просто сказала она. — Чего тянуть? Война кончилась, жизнь начинается. Женись, детей рожайте. Я внуков хочу нянчить.

Володя засмеялся:

— Мам, мы только месяц знакомы!

— И что? — она посмотрела на него серьёзно. — Твой отец мне на третий день знакомства предложение сделал. Я согласилась. И прожили мы с ним счастливо, пока Господь не забрал его. Если любишь — не тяни. Жизнь короткая.

Володя задумался. А ведь мать права. Зачем ждать? Он знает, что любит Алину. Знает, что хочет быть с ней всегда. Знает, что она — та самая.

— Подумаю, мам, — сказал он тихо.

— Думай, думай, — она встала, поцеловала его в лоб. — Спокойной ночи, сынок. Спи хорошо.

Володя лёг в постель и долго не мог уснуть. Думал об Алине, о матери, о том вечере. Думал о будущем — о свадьбе, о детях, о доме, где они будут жить вместе.

Володя приехал на студию к восьми утра. Солнце уже поднялось высоко, обещая жаркий день. У проходной его встретил Иван Степаныч: