— Вот эти. Померьте.

Николай надел. Ботинки сели впору. Он встал, прошёлся, посмотрел на себя в большое зеркало у стены:

— Я... я не узнаю себя. Я и правда Петя.

Володя встал рядом с ним, смотрел на отражение:

— Вот именно. Костюм создаёт характер. Теперь когда вы наденете это на съёмках, вам легче будет войти в роль. Вы не Николай Фёдорович, примеряющий одежду. Вы — Петя, демобилизованный шофёр.

Вера Дмитриевна смотрела на них с одобрением:

— Молодец, Владимир Игоревич. Не каждый режиссёр так внимательно к деталям относится.

— А как иначе? — Володя повернулся к ней. — Мелочей в кино нет. Каждая деталь работает на образ.

Теперь очередь была за Зиной. Вера Дмитриевна достала форму почтальона — синее простое платье, белый фартук.

— Вот это стандартная форма. Померьте, деточка.

Зина ушла за ширму, через минуту вышла. Платье сидело хорошо, но выглядело слишком новым, нарядным.

— Нет, — покачал головой Володя. — Слишком свежее. Катя работает почтальоном уже год, может, два. Форма должна быть поношенная, выцветшая от стирок. У вас есть что-то более... потрёпанное?

Вера Дмитриевна хмыкнула:

— Есть. Вот это платье, — она достала другое, явно не раз стиранное, с выцветшими участками. — Его актриса одна носила в прошлом году для фильма про почтальонов. Хотели уже списать.

— Это то, что нужно, — Володя кивнул. — Зина, померь это.

Зина переоделась. Теперь она выглядела совсем по-другому — не актриса в костюме, а настоящая уставшая почтальонша.

— Вот теперь правильно, — Володя обошёл её. — Видишь разницу? Это не парадная форма. Это рабочая одежда человека, который каждый день мотается по городу.

— А платок? — спросила Зина.

Вера Дмитриевна достала несколько платков — красный, синий, зелёный. Володя выбрал голубой, немного выцветший:

— Вот этот. Голубой — цвет неба, надежды. И он не новый, значит, дорог Кате. Надень.

Зина повязала платок. Володя отступил, прищурился, оценивая:

— Отлично. Теперь ты Катя. Уставшая, но не сломленная. В простой одежде, но с достоинством.

— А для финала? — напомнила Вера Дмитриевна. — Для танцплощадки нужно другое платье.

Володя задумался:

— Что-то светлое, лёгкое. Довоенное, может быть. Как будто Катя достала из сундука платье, которое носила до войны, когда была счастлива.

Вера Дмитриевна перебирала платья, наконец достала одно — кремовое, простого кроя, с коротким рукавом:

— Вот это подойдёт? Оно простое, но милое.

Зина примерила. Платье превратило её — из уставшей почтальонши она стала хрупкой девушкой, которая идёт на первое свидание.

— Идеально, — Володя улыбнулся. — Вера Дмитриевна, вы волшебница.

Старая костюмер смахнула слезу:

— Да ладно вам. Просто работу свою делаю. — Она подошла к Зине, поправила платье на плечах. — Деточка, тебе идёт. Будешь красавицей на экране.

Зина смущённо улыбнулась:

— Спасибо.

— А волосы как будем делать? — спросила Вера Дмитриевна.

— В рабочих сценах — коса, — Володя показал. — Строго заплетённая, убрана под платок. А в финале — распущенные или собранные мягко. Можно с цветком.

— С цветком? — Зина удивилась.

— Да. Петя дарит тебе цветок перед танцем. Ты вплетаешь его в волосы. Мелкая деталь, но она покажет: Катя позволила себе быть женщиной, а не просто работягой.

Вера Дмитриевна всё записывала:

— Хорошо. Всё учту. Ещё что-то?

Володя осмотрел актёров — Николая в сером пиджаке и потёртых брюках, Зину в выцветшем платье почтальона. Они выглядели не как актёры в гриме, а как живые люди из сорок пятого года.

— Вера Дмитриевна, вы мастер своего дела, — искренне сказал он. — Спасибо вам.

— Да ладно, — старая женщина смущённо отмахнулась. — Это вы правильно видите. Не каждый режиссёр так в детали вникает.

Она вдруг хлопнула в ладоши:

— А теперь все ко мне! Я сегодня пироги с капустой принесла. Сидите, угощайтесь.

Она достала из сумки узелок, развернула — внутри лежали румяные пироги, ещё тёплые. Запахло капустой, жареным тестом, домом.

— Да мы не можем, Вера Дмитриевна, — Зина засмущалась. — Вы для себя пекли...

— Для вас пекла! — строго сказала костюмер. — Работать на голодный желудок нельзя. Садитесь все за стол, сейчас чай поставлю.

Она засуетилась — достала керосинку, чайник, стаканы. Володя, Зина и Николай переглянулись и сели за стол. Вера Дмитриевна разложила пироги на тарелке, налила чай.

— Ешьте, ешьте, не стесняйтесь.

Пироги были вкусными — тесто рассыпчатое, капуста с луком и яйцом, приправленная душистым перцем. Володя взял один, откусил:

— Вера Дмитриевна, вы не только костюмер отличный, но и повариха замечательная.

— Эх, — она махнула рукой, — готовить-то я люблю. Одна живу, некому готовить. Вот и балую иногда своих на студии.

Они сидели, пили чай, ели пироги. Вера Дмитриевна рассказывала истории про старые съёмки, про Протазанова, про то, как в двадцатые годы костюмы из чего попало делали — из занавесок, из старых платьев, из всего, что найти можно было.

— А сейчас-то полегче, — говорила она. — Хоть и война прошла, но на студии запасы есть. Найти можно всё, было бы желание.

Володя слушал, запоминал. Вера Дмитриевна была хранительницей истории студии, живой легендой. И она приняла его, молодого режиссёра, поверила в его проект.

— Вера Дмитриевна, — сказал он, когда чаепитие закончилось, — я хочу, чтобы вы знали. Ваша работа — это не просто костюмы. Это часть души фильма. Спасибо вам за это.

Старая женщина смахнула слезу:

— Ох, Владимир Игоревич, какой вы... Давно я таких режиссёров не встречала. Которые ценят чужой труд.

Она встала, подошла к стеллажу, достала ещё несколько костюмов:

— Вот это для второстепенных ролей. Кондукторша, прохожие, массовка. Посмотрите, подберём всем.

Они провели ещё час, подбирая костюмы для всех персонажей. Володя был дотошен — каждая деталь имела значение. Кондукторша должна быть в тёмном платье с белым воротничком, фартук обязательно. Старик-гармонист — в потёртом пиджаке и кепке, сапоги старые. Прохожие — в разнообразной одежде, чтобы показать срез общества.