Владимир шёл быстро, но уверенно, не переходя на бег. Лёгкий ветерок обдувал его лицо, а солнце мягко согревало. В воздухе витало ощущение счастья. На душе было светло и легко, словно он летел, а не шагал по земле. Он любил, и это чувство согревало его изнутри. И знал, что его тоже любят, и это знание дарило ему уверенность и спокойствие. Они были вместе, и это было самое важное. Впереди их ждали новые горизонты, но Владимир уже чувствовал, что всё будет хорошо.

В кармане пиджака лежал маленький листок бумаги — Алина сунула на прощание. Владимир достал, развернул.

Набросок углём. Он спит. Мирно, спокойно. Рядом подпись: *«Мой. И наш май 1945»*.

Владимир улыбнулся, спрятал рисунок обратно.

Её.

Впервые в жизни он был чей-то.

И кто-то был его.

Владимир зашагал быстрее.

Впереди была работа, репетиции, фильм.

Но сегодняшнее утро он запомнит навсегда.

Яркое. Светлое. Счастливое.

Утро с Алиной.

Он поцеловал её на прощание — коротко, но нежно, стараясь передать всю глубину своих чувств в этом мимолетном прикосновении губ. Его сердце билось быстрее, чем обычно, и чувствовал, как тепло её дыхания остаётся на его коже. Сделав глубокий вдох, он отстранился, стараясь не показывать, как сильно это прикосновение затронуло его. Выйдя из комнаты, медленно закрыл за собой дверь, чувствуя, как её взгляд провожает его. Спустившись по лестнице, он шёл по коридору, погружённый в свои мысли. Каждый шаг от неё давался ему с трудом, словно он пытался унести с собой частичку её присутствия.

На улице Москва просыпалась, наполняя воздух свежестью и звуками утренней суеты. Дворники энергично мели тротуары, поднимая облака пыли, которая смешивалась с первыми лучами солнца. Трамваи, медленно скользили по рельсам, привлекая внимание немногочисленных прохожих. Люди, торопливо шагали по улицам, спеша на работу, встречаясь с друзьями и знакомыми по пути, обмениваясь короткими приветствиями. В воздухе витал аромат свежевыпеченного хлеба из булочной и горячего кофе их чьих-то окон.

Владимир шёл быстро, но уверенно, не переходя на бег. Лёгкий ветерок обдувал его лицо, а солнце мягко согревало. В воздухе витало ощущение счастья. На душе было светло и легко, словно он летел, а не шагал по земле. Он любил, и это чувство согревало его изнутри. И знал, что его тоже любят, и это знание дарило ему уверенность и спокойствие. Они были вместе, и это было самое важное. Впереди их ждали новые горизонты, но Владимир уже чувствовал, что всё будет хорошо.

В кармане пиджака лежал маленький листок бумаги — Алина сунула на прощание. Владимир достал, развернул.

Набросок углём. Он спит. Мирно, спокойно. Рядом подпись: *«Мой. И наш май 1945»*.

Владимир улыбнулся, спрятал рисунок обратно.

Её.

Впервые в жизни он был чей-то.

И кто-то был его.

Владимир зашагал быстрее.

Впереди была работа, репетиции, фильм.

Но сегодняшнее утро он запомнит навсегда.

Яркое. Светлое. Счастливое.

Утро с Алиной.

Москва встретила Володю утренним солнцем и запахом свежеиспечённого хлеба из пекарни на углу. Он шёл по улице лёгким шагом, и казалось, что весь мир изменился за одну ночь — стал ярче, добрее, живее. В кармане пиджака лежал сложенный вчетверо листок бумаги с рисунком Алины, и Володя то и дело прикасался к нему ладонью, словно проверяя, что всё происходящее — не сон.

Трамвай номер девять дребезжал на стыках рельсов, покачивая пассажиров в разные стороны. Володя стоял у окна, придерживаясь за поручень, и смотрел на проплывающие мимо улицы. Женщины с авоськами спешили в булочные, дворники поливали мостовую из шлангов, поднимая дорожную пыль, мальчишки гоняли мяч во дворе, звонко крича друг другу. Обычное московское утро, но для Володи оно было особенным.

— Мосфильм! — объявила кондукторша, и Володя выскочил на ходу, привычным движением перепрыгнув через последнюю ступеньку.

Проходная студии встретила его знакомым скрипом ворот и приветствием вахтёра Ивана Степаныча:

— Здорово, Владимир Игоревич! Рано вы сегодня.

— Репетиция с утра, Иван Степаныч, — Володя улыбнулся. — Актёров гонять буду.

— Вот и славно, — старик довольно кивнул. — Дело-то ладится?

— Ладится, — Володя на секунду задержался. — Знаете, Иван Степаныч, а ведь оно и правда ладится. Команда хорошая подобралась.

— То-то и оно, — вахтёр махнул рукой. — Иди, иди, работай. Кино доброе снимай.

Володя прошёл по знакомой уже аллее между корпусами. Где-то в глубине студии уже работали — слышался стук молотков из декорационного цеха, чей-то голос выкрикивал команды, лязгала техника. Мосфильм просыпался.

У входа в павильон номер три его уже ждали. Коля-ассистент крутился с блокнотом, что-то записывая, Лёха-звукооператор курил у стены, Катя-монтажница стояла рядом с ним и о чём-то тихо беседовала. Увидев Володю, все разом повернулись.

— Владимир Игоревич! — Коля подскочил первым. — Я уже всё подготовил — стулья расставил, сценарии раздал, воды принёс!

— Молодец, Коля, — Володя похлопал парня по плечу. — А актёры?

— Зина ваша уже здесь, — Лёха затушил окурок о стену. — В павильоне. А Николай Фёдорович сказал, что к десяти подойдёт.

— Отлично. Катя, — Володя повернулся к монтажнице, — ты сегодня просто смотришь, ладно? Запоминай, как актёры двигаются, как говорят. Потом на монтаже пригодится.

Катя кивнула, поправляя очки:

— Понял, Владимир Игоревич. Буду смотреть.

Они вошли в павильон. Огромное пространство с высокими потолками встретило их эхом шагов. Вдоль одной стены тянулись окна под самым сводом, пропуская утренний свет. Посреди зала стояли расставленные полукругом стулья, на одном из них сидела Зина — соседка-почтальонша, а теперь актриса на роль Кати. Увидев Володю, она вскочила, явно нервничая.

— Владимир Игоревич, здравствуйте! — она теребила край платка. — Я... я, честно говоря, всю ночь не спала. Всё думала, а вдруг у меня не получится? Вдруг я всё испорчу?

Володя подошёл к ней и взял за руки:

— Зина, послушай меня внимательно. Вчера на читке ты была живая, настоящая. Катя — это ты. Просто будь собой, говори так, как чувствуешь, и всё получится. Хорошо?

Зина глубоко вздохнула:

— Хорошо. Попробую.