Женщина продолжает монотонно отвечать, но я пропускаю ее слова мимо ушей, пытаясь понять, что, черт возьми, происходит.

– Мы рекомендуем вам предпринять шаги, чтобы улучшить свой кредитный рейтинг и повторно подать заявку в будущем...

Остальные слова улетучиваются на задворки моего сознания, когда мои мысли начинают кричать. Я чувствую, как во мне поднимается паника, но я должна сохранять самообладание:

– Подождите, мне уже говорили об этом. Я выполнила требования—

Я только ознакомилась с бесполезной рекомендацией, что если я понимаю, что есть неточности в моем кредитном отчете, они могут помочь мне подать претензию в бюро кредитных историй—но, конечно, у меня нет времени для всего расследования этого дела, потому что у меня есть время до полуночи, чтобы погасить долг.

Мне нужны деньги сейчас.

Не говоря ни слова, я заканчиваю разговор. Все мое тело словно парализовано — я никак не могу выбраться из этой передряги. Пятьдесят процентов? Это лишние сто тысяч долларов, которых у меня нет!

У меня кружится голова, и ноги почти подкашиваются, когда я возвращаюсь к высокому мужчине и снова пытаюсь его урезонить.

– Пожалуйста, дайте мне время до завтра, чтобы разобраться со всем этим, – умоляю я.

– Конечно, – говорит он, скрещивая руки на своей широкой груди, – завтра с пятьюдесятью процентами годовых на остаток долга.

– Но я не могу позволить себе еще пятьдесят процентов! – я с трудом могу позволить себе даже накормить себя. Единственным человеком, о котором я могла подумать, был Авиэль — последнее средство спасения, – Пожалуйста, Авиэль сможет со всем этим разобраться, как только я с ним свяжусь!

Брови высокого мужчины поднимаются, и он выглядит так, будто жалеет меня.

– Я уверен, что он сможет. У вас есть время до полуночи, прежде чем мы начислим дополнительные проценты — позвоните ему в ближайшее время.

Слёзы наворачиваются на глаза, но я сдерживаю их. Я переживу это испытание.

– Отлично, – говорю я с решимостью, которая удивляет даже меня саму. – У меня еще есть время до полуночи, верно?

– Конечно.

С чувством ужаса и отчаяния я покидаю здание. Я как будто начинаю все сначала, и меня бесит, что единственный человек, которому я могу позвонить прямо сейчас, – это последний человек, которого я хочу видеть.

Я быстро набираю номер помощника Авиэля, Джона, проклиная себя за то, что никогда не спрашивала личный номер Авиэля, когда у меня была такая возможность. Когда Джон отвечает, мои надежды снова рушатся: Авиэля нет дома, а Джон не уверен, когда я смогу с ним связаться. И не только это, но и то, что для перевода двадцати тысяч требовалось разрешение, которое вступало в силу не раньше полуночи. Джон ничего не может сделать, кроме как попытаться позвонить кому–нибудь и навести справки.

Когда я стала умолять, он дал мне личный контакт Авиэля — мою последнюю надежду. Дрожащими пальцами я набираю номер, молясь о чуде, но вместо этого холодный автоматический голос предлагает мне оставить сообщение.

Что я и делаю.

Я оставляю слезливое сообщение Авиэлю с просьбой перезвонить мне, а затем устало возвращаюсь домой, чтобы быть со своей сестрой в самый ужасный День Святого Валентина из всех, что у меня был.

Авиэль

Я устраиваюсь поудобнее в ванне, погружаясь в теплую воду и закрывая глаза. Окруженный сверкающими мраморными плитками и сладким ароматом лаванды, я представляю, как мой план воплощается в жизнь. Все мое тело трепещет от предвкушения, я позволяю ему нарастать в течение нескольких восхитительных мгновений, прежде чем медленно и ровно выдохнуть.

Несколько мгновений проходит в тишине, пока Джордан не входит в комнату с моим телефоном. Как по команде, он вибрирует.

– Пусть звонит, – говорю я тихим и ровным голосом.

Джо стоит рядом и с опаской смотрит на меня, когда телефон снова вибрирует,

– Включи голосовую почту, – приказываю я.

Он открывает мою голосовую почту и кладет телефон на край ванны, и меня охватывает волна возбуждения.

На несколько мгновений воцаряется тишина, пока ее не прерывает лишь слабый треск помех, за которым следует неглубокое, неровное дыхание — дыхание Адоры. Ожидание усиливается, когда, наконец, это происходит — звук ее голоса, прерывающегося, заикающегося и дрожащего, когда она молит о помощи, достигает моих ушей, как будто она прямо здесь, рядом со мной.

– А–Авиэль? Это Адора, я знаю, мне, наверное, не следовало беспокоить тебя этим...Ты был единственным человеком, о котором я могла подумать... – продолжает Адора, мучительно прерывисто дыша и изо всех сил стараясь держать себя в руках. Ее прерывистые вздохи вызывают во мне извращенное наслаждение.

Ее полные отчаяния слова обрушиваются на мои чувства подобно урагану, подавляя меня и погружая в удивительный хаос внутри. Я погружаюсь глубже в воду, наслаждаясь болезненной сладостью ее нужды и ощущая ее агонию как свою собственную.

– Не могли бы вы просто... не могли бы вы перезвонить мне, как только получите это сообщение, пожалуйста? – она захлебывается рыданиями, и ее голос прерывается.

Когда запись заканчивается, я остаюсь неподвижным, позволяя тишине поглотить меня. Этот опыт был еще более фантастическим, чем я ожидал, и в глубине меня зарождается незнакомое ощущение... что–то более темное, чем раньше, когда я начинаю понимать, что этого недостаточно.

В моей душе есть что–то еще, что–то запретное, но непреодолимое. Ее чистые эмоции превратились в опасную зависимость и вызывают влечение, которое я не могу игнорировать. Они находят во мне такой глубокий отклик, какого я никогда раньше не испытывал, разжигая искушение, которое я полон решимости подавить. Здесь я нахожусь в неизведанных водах — ни один человек прежде не вызывал у меня такой инстинктивной реакции.

На мгновение я погружаюсь в свои мысли, вспоминая, как она велела мне уйти и захлопнула дверь у меня перед носом с такой силой, что я был уверен, что она что–то разбила во мне. Этот момент все компенсировал.

– Сэр? — я бы остался там навсегда, если бы не услышал тихий голос, прорезавший тишину, – Сэр, вы не перезвоните ей?

Как бы то ни было, это воспоминание придает мне новых сил, и, глядя на Джин с понимающей улыбкой, я произношу слова, которые, кажется, эхом разносятся по комнате.

– Нет, мне бы не хотелось мешать Адоре и ее сестре в их любимый праздник; позволю им насладиться оставшейся частью их "Счастливого дня одиноких неудачников" без вмешательств, – я тихо хихикаю и произношу, – Скажи, что ты думаешь о том, что я всерьез займусь развитием недвижимости?

Мой ассистент моргает:

– Недвижимостью, сэр?

Мои губы кривятся в усмешке, когда я отвечаю:

– Думаю, у меня начала зарождаться определенная страсть к этому.

Он, кажется, колеблется с ответом, внимательно наблюдая за мной, прежде чем пробормотать:

– Но у вас уже есть бизнес, который занимает довольно много времени в вашем расписании.

Мой помощник уныло продолжает:

– На самом деле, в последнее время вы были немного... в делах.

Я чувствую, как моя верхняя губа приподнимается в усмешке:

– Знаешь что? Я думаю, тебе было бы неплохо взять отгул на остаток дня.

Жак медлит, как будто ждет от меня дальнейших объяснений, и, похоже, собирается возразить, когда я поднимаю руку и говорю:

– Оплачиваемый. Я сегодня в хорошем настроении, так что убирайся с глаз долой.

– Что ж, сэр, поздравляю вас с днем одиноких неудачников, – говорит Джед.

Не слишком заметный оттенок моего энтузиазма исчезает, и улыбка сползает с моего лица.

– Что ты сказал? – я позволяю ему повторить это.

– Поздравляю вас с днем одинокого неудачника, сэр, – и у него хватает наглости повторить это, несмотря на то, что его лицо бледнеет, а поза становится жесткой.

Я прищуриваюсь в ответ, и мой взгляд становится твердым, как лед, пока я оглядываю его с головы до ног. Мне уже много лет так сильно не хотелось кого–то порезать. Я вижу, как от него исходит страх, он пахнет им, я почти ощущаю его на вкус, но он не двигается с места. Я отчасти уважаю его за это — полагаю, именно поэтому он так долго был моим ассистентом. Но когда диффузоры с лавандовым маслом наполняют воздух своим сладким ароматом, мне приходит в голову, что ради него не стоит покидать эту расслабляющую ванну.