Я приподнимаю бровь, и замечаю:

— У тебя довольно странные вкусы.

Авиэль лишь слегка улыбается мне, и говорит:

— Надо признать, что я только со временем научился их ценить, — и в его голосе слышится таинственность.

С почти садистским блеском в глазах он продолжает:

— Я чувствую их страх, их отчаяние. Некоторые цепляются за надежду на свободу, в то время как другие уже сдались. Я держу их здесь, несмотря ни на что. У каждого из них есть что предложить мне, что–то ценное, и я не из тех, кто позволяет таким вещам пропадать даром.

— Так вот как заканчиваются все их истории? — я спрашиваю.

— Да, они похожи, но, конечно, всегда есть исключения, — он многозначительно смотрит на меня, затем задирает подбородок так, что я вижу татуировку в виде знакомой змеи с темно–красной чешуей, обвивающей основание его шеи, а ее длинный хвост обвивается вокруг его груди.

Она не двигается, но, кажется, довольна тем, что лежит так.

Мои глаза расширяются от узнавания.

– Лилит, — выдыхаю я.

- Ни одну из них я бы никогда не освободил, но в случае с Лилит я бы сделал исключение. Ее единственным преступлением была любовь к мужчине, который презирал ее и все, что она отстаивала. Она одна вызывала у меня симпатию, ее абсолютная честность и чистота духа тронули меня.

Мы стоим перед потрескивающим и шипящим камином, и я таю в его демонических объятиях, пока он тихо рассказывает леденящие душу истории о душах, запертых в его коже.

Странное чувство — искать утешения в объятиях демона, и все же Авиэль стал моим убежищем.

Я нахожу утешение в его объятиях.

Кажется, самое худшее, что я могу себе представить, это быть захваченной демоном, пока моя сестра не звонит мне по телефону глубокой ночью.

Возле нашей квартиры появилась угрожающая фигура, выкрикивающая угрозы сжечь наш дом и все, что нам дорого, дотла.

Авиэль

К тому времени, когда мы туда добираемся, его, конечно, уже и след простыл. Оставить предупредительный след из бензина в качестве напоминания о его поступке было приятным дополнением ко всему этому.

Едкие пары густо висят в воздухе, смешиваясь с тяжелыми запахами тревоги и страха, с привкусом адреналина, и я наслаждаюсь ими. Но самый опьяняющий аромат исходит от Адоры, которой удается сдерживаться, но только благодаря силе своей воли. Я закрываю глаза, чтобы лучше его вдыхать. Мое увлечение Адорой вышло далеко за рамки наших обычных отношений, поэтому мне нужно продвигать дело вперед, чтобы вывести его на новый уровень.

Мне уже недостаточно проводить с Адорой всего несколько часов, и я ни за что не смог бы показать, что мне действительно начинает нравиться ее присутствие. Эта женщина занимает все мои мысли. Я восхищен ее красотой, ее решимостью, ее добротой. Это не просто физическая связь, нас связывает нечто более глубокое и первобытное. Ее присутствие вызывает улыбку на моих губах. Она бросает мне вызов, и моменты, проведенные с ней, наполнены жизнью и удивлением, а не тем, что я считал застоем и скукой. Ее тело доставляет удовольствие, превосходящее мое самое смелое воображение. Добавьте к этому ее чистые эмоции, и я с легкостью могу сказать, что она — их лучшая версия; они слепо манят меня, влекут к ней, как мотылька к огню.

Я ловлю себя на том, что борюсь с противоречивыми желаниями, угрожающими разорвать меня на части. Хочу ли я ее безопасности? Ее радости? Ее печали? Или я хочу, чтобы она была поймана в ловушку, чтобы ее сущность была неразрывно связана со мной? Я не уверен. — мне все равно. Все, что я знаю, — это то, что я хочу ее. Она нужна мне целиком. И я должен сделать все возможное, чтобы она стала моей.

Алесия стоит на тротуаре рядом с их общей квартирой.

Ночное небо освещает ее фигуру, ее волосы, собранные сзади в гладкий конский хвост, ниспадают каскадом, развеваясь на ветру, а светло–голубое платье развевается вокруг нее.

Двое соседей Адоры, долговязый мужчина и оживленная женщина, стоят рядом, их лица освещены оранжевым светом ближайших уличных фонарей.

На лицах у каждого из них написано беспокойство, и они окружили Алесию, чтобы ей было удобно.

При нашем приближении Алесия вырывается из их рук:

— Адора! Авиэль!

Я напускаю на себя озабоченный вид:

— Мы только что получили известие и приехали так быстро, как только смогли.

Адора отстраняется от меня, чтобы встретить сестру на полпути, и сестры обнимаются.

— Этот ублюдок сбежал, — бормочет Алесия достаточно громко, чтобы мы могли расслышать.

Ее узкие плечи опускаются от усталости.

Адора виновато опускает голову.

— Мне так жаль, Алесия. Я должна была быть здесь, — произносит Адора.

Сестры обнимаются, и Алесия устало качает головой.

— Нет, это я во всем виновата, что втянула тебя в это, — говорит Алесия, ее голос приглушен пальто Адоры.

Их разговор звучит как негромкий гул на заднем плане, пока я осматриваю вход в квартиру, не выпуская Адору из поля зрения.

— Не говори так. Это неправда, — говорит Адора, наморщив лоб:

— Ты не виновата, что заболела.

Горький смешок застревает у меня в горле, и я чуть не закатываю глаза от утомительного, нескончаемого потока извинений.

— Мы должны были просто вызвать чертову полицию! — резко говорит соседка Адоры, женщина явно потрясена, в то время как высокий, худощавый мужчина прижимает ее к себе.

Сопутствующий ущерб был непреднамеренным, но необходимым; с соседями все будет в порядке. Адора и ее сестра обмениваются мимолетными взглядами, не желая привлекать внимание к своим делам. Адора решительно качает головой, ее губы решительно поджаты.

— Нет, — твердым голосом говорит Адора, — сейчас это не вариант. Пожалуйста, пока не привлекайте полицию.

Алисия соглашается, энергично кивая.

— Да, — говорит другой сосед Адоры, мужчина, переминаясь с ноги на ногу и смущенно глядя в небо, словно пытаясь придумать способ не выдать себя.

— К тому же, мы только что выкурили косяк, так что...

— Но что же нам теперь делать?

Брови Адоры сходятся на переносице, и она глубоко вздыхает.

Она с беспокойством оглядывает окрестности, прежде чем, наконец, встретиться со мной взглядом.

Она говорит шепотом, как будто не хочет нарушать тишину ночи:

— Авиэль... что нам делать?

Я делаю короткую паузу и оцениваю ситуацию.

Наконец, я оглядываю их всех с суровым выражением лица.

— Адора, Алесия, вам обеим нужно пожить у меня несколько дней, — строго говорю я. — Никто не посмеет угрожать вам в моем доме. Я попрошу своего помощника прислать пару человек из службы безопасности. Они будут следить за порядком, и, если он вернется снова, нам придется взять дело в свои руки. Они смогут разобраться с этим без вмешательства полиции и сохранить полную конфиденциальность.

Словно бросая вызов, я смотрю в глаза каждой из них: Алесии, соседям Адоры, самой Адоре — и не слышу возражений в ответ.

Через некоторое время они все кивают мне, соглашаясь с моим решением, как будто у них есть другой выбор.

На лице Адоры появляется выражение сладостного облегчения. Ее глаза встречаются с моими, и, не говоря ни слова, она протягивает ко мне руку. Я делаю шаг вперед и обхватываю ее руками, а она крепко цепляется за меня, как за спасательный круг, положив голову мне на грудь в знак облегчения и неосознанного доверия ко мне. Тепло ее тела проникает в меня, и я наполняюсь чистым ощущением, которого никогда раньше не испытывал и даже не могу объяснить. Но даже этот восторг меркнет по сравнению с ощущением, что Адора рядом. На мгновение, все, что существует, — это она.

Я делаю глубокий вдох и вдыхаю сладкий аромат волос Адоры, и чувствую, как в моих объятиях она начинает расслабляться — совсем чуть–чуть. Алесия делает неуверенный шаг к нам, и только тогда я отстраняюсь от Адоры, словно просыпаясь.