Весь этот день от изгнанных противников не было ни слуху ни духу. Апанас и Базаралы, переговорив, составили бумаги - свидетельские показания о потраве. Подробно расписали о площади посевов, об их урожайности, о том, как они были растоптаны и потравлены тысячными табунами байских аулов.

Были перечислены поименно все десять баев, кому принадлежали табуны. После чего было подробно описано, как после потравы, в отместку за задержанных на потраве лошадей, их хозяева устроили разбойное нападение на аул земледельцев. Посторонние люди, проезжие переселенцы, ставшие невольными свидетелями, от своего имени написали «приговор» Семипалатинскому уездному начальству обо всем увиденном.

Под свидетельством подписались все мужчины и женщины из переселенческого обоза. Составленные в двух экземплярах, документы были вручены жатакам, и Апанас наказал, чтобы один экземпляр был отправлен в город, а второй они держали при себе.

Наконец, сказав, что им уже больше задерживаться негоже, переселенцы стали готовиться в путь. Получивший кровавые раны в голову, Канбак все равно не отказался проводить обоз.

На проводы обоза к колодцу Тайлакпая пришли люди со всего аула. Прощание было шумным, трогательным. Всем не хотелось расставаться. Благодарности с обеих сторон не переставали звучать.

Только в сумерках тронулся обоз.

Хорошо понимая, что байские аулы не пощадят их, не оставят в покое, земледельцы-жатаки собрали всеобщий сход и на нем приняли два решения. Первое - написать «приговор» о потраве и нападении и отправить его вместе со свидетельством русских переселенцев в Семипалатинск. С бумагами ночью должен был выехать расторопный джигит по имени Серкеш, у которого в городе были хорошие знакомые, знавшие нужных людей.

Следующим решением было - Даркембаю и Абылгазы немедленно ехать к Абаю, из первых уст сообщить ему обо всем, что случилось.

Послав гонцов в две разные стороны, аул стал ждать.

Когда Даркембай и его спутник добрались до аула Абая, у того в доме еще не садились за вечернюю трапезу. В гостях очага Айгерим находились трое - Абай, Магаш, Дармен. После того, как прозвучал салем с обеих сторон, Айгерим велела развернуть дастархан и подать кумыс.

Для полной уверенности Абай послал на поля жатаков Мага-вью и Дармена. Они должны были точно определить размеры нанесенного ущерба, обойдя все двадцать делянок. И обнаружили: на всех участках хлеб потравлен, пшеница повалена, колосья втоптаны копытами в землю. Зерно на всех полях собрать уже было невозможно. К тому же, хлеб был потравлен еще недозрелый. Джигиты вернулись и доложили Абаю:

- Уничтожено все подчистую.

Перед их поездкой Абай наказывал джигитам: к жатакам не заходить. Надо было оставаться в стороне, чтобы при разбирательстве со стороны властей не было обвинений в сговоре и предвзятости от свидетелей. Именно на позициях стороннего свидетеля и решил держаться Абай.

Когда Магаш и Дармен, вернувшись, подробно рассказали об увиденном, Абаю стало невыносимо тяжело. С острой горечью еще раз он ощутил отсутствие рядом Оспана. Сидя в унынии и молчании, Абай тяжко вздыхал и вспоминал покойного брата: «Он был моей силой, моей несокрушимой опорой. Порою в гневе бывал безрассудным, сам не знал, что творил. Но ему бы сейчас ничего не стоило приволочь сюда этих подлых мырз и для начала выпороть их плетями. Да так выпороть, чтобы мерзавцы запомнили это на всю оставшуюся жизнь. Он бы сказал: «Со зверями надо и поступать по-зверски». И в данном случае был бы совершенно прав.

А я, печальник народа, увы, стою все там же, откуда начинал свою жизнь. Сражаюсь со злом, а оно, словно семиглавый дракон: срублю одну голову, на ее месте тут же вырастает другая. Куда, куда ведет меня моя одинокая дорога? Будет ли конец моим мучениям? Неужели в подобном тяжелом бреду и пройдет вся моя жизнь? И не распознанной уйдет, отлетит какая-то главная мечта? А что мой народ? Избавлюсь ли я когда-нибудь от стыда за его слабость? До каких пор будет давить меня, подкатив комом к горлу, эта боль? Кто снимет с моего сердца камень, от которого я изнемогаю?»

Заметив особенно угнетенное состояние отца, Абиш под вечер намеренно пришел к нему один, чтобы говорить наедине. Оказалось, и Абай его ждал.

- Отец, на этот раз те, что совершили злое дело, все принадлежат к нашему роду. Вам стыдно и вы мучаетесь, что зло исходит от вашего старшего брата. И вы все переживаете молча в своем сердце... Но я, отец, хочу вам сказать вот что... - Абиш умолк, и отец, медленно подняв голову, выжидательно посмотрел на сына, словно ожидая от него единственно верного совета и помощи.

- Вы всегда говорили, что будете защищать простых, добрых, кротких людей нашего края от злой воли богатеев и местных властителей. За это ваши враги и беснуются, выходят из себя. Те, что напали на жатаков, намеренно поступили так, чтобы задеть и вас. Разве не так?

- Я соглашусь с тобой.

- Ваши постоянные слова: «я с народом»... - произнес Абиш и сделал паузу, словно не решаясь говорить дальше.

- Да, я не откажусь от них. Готов умереть, но буду стоять на этом. Считай, что в этих словах не порыв моей души, но твердая клятва.

- Если так, отец, то выходите на решительные дела! Вы можете пробудить народ, подтолкнуть его к действию! В русском обществе все достойные люди, думающие о простом народе, принимают участие в его борьбе, себя не жалеют и ничего не жалеют! Поступки их самые решительные и открытые! Отец, вам бы тоже так поступить на этот раз!

- И что посоветуешь делать? Взяться за соил и садиться на коня?

Абай усмехнулся: давал сыну знать, что время таких дел у него давно прошло. Но сын не был с ним согласен.

- Если понадобится, надо пойти и на это! - решительно сказал он. - Насилие и жестокость могут отступить только в том случае, когда получат решительный отпор. Базаралы, Даркем-бай и другие уже пошли по этому пути. Отец, вам нужно призвать народ, чтобы он поддержал жатаков. К вашему призыву прислушаются все!

Молча согласившись с сыном, Абай отпустил его, остался один и стал думать, на какие решительные действия он мог бы пойти. С этими раздумьями его и застал Даркембай. Разговор между ними был недолгим. Все было ясно - отступать теперь некуда, надо противнику противостоять до конца.

- Сейчас поешьте и возвращайтесь домой, аксакал. Какая беда ни свалилась бы на ваши аулы, я буду рядом с вами. Всю силу свою и все знания приложу к тому, чтобы защитить вас.

Придав к ним трех человек вместе с Дарменом, Абай отправил жатаков домой, наказав им: через шабармана постоянно оповещать обо всем, что происходит, что слышно и чего ждать - прямо с завтрашнего утра.

В это же время в ауле Такежана собирался сход представителей малых и больших родов Иргизбая. Прибывая в течение всего дня, они сходились, как большая волчья стая.

На следующий день в аул жатаков прибыл бай Акберды. С ним было пятеро джигитов. Говорил он коротко, жестко, словно отдавал приказы:

- Сход Иргизбая повелевает: «Или сегодня вечером жатаки возвращают всех уведенных лошадей, а сами склонят перед нами головы, - или пусть выберут место схватки, которая должна состояться завтра утром. Все иргизбаи будут в седлах. Не явятся жатаки с повинной, - мы нападем на их аул, обрушим шаныраки, устроим погром».

Акберды спешивался у юрты Базаралы. Оставив его в стороне, Даркембай, Базаралы и Абылгазы отъединились и переговорили между собой, совсем коротко. Возвратившись к Акбер-ды, от имени всех заговорил Базаралы:

- Эту бузу заваривали не мы. Мы только ответили, постояли за себя. И вот наш ответ: «Мы не станем ждать милости от тех, кто вырвал еду из наших ртов. Пусть захотят убить нас, но мы не умрем покорно, а погибнем, хватая их за ворот! Сами на них не пойдем, но если решатся напасть, то пусть попробуют. У нас слишком много людей, которым в тягость их существование. Смерти никому не миновать. Однако умирать будет веселее, если кое-кого удастся прихватить с собой на тот свет!» Иди и передай своим эти слова!