- Что?! Какой дележ? Ведь и года не прошло после смерти Оспана-ага! Перед глазами у всех стоит еще его незабвенный образ!

- В том-то и дело. Ведь говорится: «Коварный друг, который хочет свалить товарища с коня, садится позади него». Словом, Такежан хочет возложить на Абая какую-то тяжелую вину, а потом, разорвав с ним, открыто перейти на сторону Оразбая, Жи-ренше. Возможно, все прорвется на днях - словом или делом. Ты сам увидишь все. - Сказав это, Дармен окончательно замолчал.

Да и Абиш ни до чего не стал докапываться. Он решил, что об остальном подробно расспросит у брата Магавьи и у отца.

Пора осенняя. С джайлау из-за Чингиза возвращаются на Ералы аулы, занимают привычные для них стоянки, просторные осенние пастбища.

В траурный дом Оспана между тем продолжали приезжать люди из прикочевавших на осенние пастбища аулов - близко расположенных к аулу Кунанбая и дальних. Всем хотелось выразить скорбь по кончине Оспана, помолиться в траурной юрте за упокой его души. И с прибытия первых кочевий на осенние пастбища дней десять в траурном ауле не было покоя от многочисленных посетителей.

Сейчас аул Оспана расположился в урочище Ойкудук, на своем обычном стойбище, и вокруг него находились аулы Та-кежана, Абая, Акберды, Майбасара. Табуны холостых кобылиц паслись отдельно от остальных косяков, и вместе с ними разошлись по равнинным пастбищам очаги Азимбая, Ахметжана -сына Майбасара, Мусатая - сына Акберды, а также и других байских сыновей, - отдельным очагом от родительских. Гоня табуны многочисленных лошадей, большей частью молодняка, эти байские отпрыски откочевали на обильные водой пастбища Малого Каскабулака. Их стоянки располагались недалеко от Ойкудука, в лощинных складках хребтов Сарадыр, Шолпан.

И однажды в тех местах произошло неожиданное событие. Случилось это в поселках земледельцев, что находились за горами Шолпан, Сарадыр.

Еще за день до этого ничто не предвещало надвигающейся бузы. В бедняцком ауле, наоборот, царило радостное настроение. В осуществление жатакской надежды созревал хлеб на посеянных участках. Благодаря обильным дождям, излившимся летом, на богарных полях поднялся небывалый урожай. Особенно густым и тучным уродился хлеб у подножий гор Шолпан, Каскабулак и вокруг старинного колодца Тайлакпай.

Здесь было распахано около шестидесяти небольших делянок, принадлежавших двадцати очагам. В этом году засеяли поля Базаралы, Абылгазы и другие жигитеки, подавшиеся в жатаки. Было немало крохотных лоскутов этих новоявленных жатаков - из тех бедных кочевников, которых разорил судебный штраф за угнанные табуны Такежана.

Поля созрели, налились яркой желтизной, пора жатвы уже была близка. Но опытный жатак Даркембай сдерживал нетерпение голодных земледельцев: «Подождите еще дней десять, пусть колос пожелтеет, как золото».

Но изголодавшимся беднякам не терпелось попробовать зерно нового урожая. В большинстве семей имелись только истощенные коровы без молока и яловые овечки, переставшие доиться. Не в силах больше ждать полной зрелости хлебов, отощавшие семьи срывали спелые колосья, собирали их в полы одежды и дома, растирая их в ладонях, получали хлебные зерна. Затем прожаривали их всухую, без масла, и толкли в ступах. Полученным толокном кормили старух и стариков. Детям давали прожаренную пшеницу.

В эти дни в каждом очаге горел огонь, в раскаленных казанах с треском жарилась пшеница. С грохотом в ступах толкли прокаленное зерно. Женщины, подростки шли на поля, брали с собой и маленьких детей - все рвали колосья и носили домой пропитания ради.

На своем поле трудились маленькие внучата старой Ийс, Асан и Усен. Им бабушка разрешила собирать зрелые колосья с края их небольшого надела. В этом году Асану исполнилось семь лет, Усену - пять. Лица, босые ноги, ручонки детей были коричневыми от загара. На Асане были широкие штаны-дамбалы и рубашонка, Усен же был в одной рубашонке.

Перед тем, как зайти в поле, Асан озабоченно наставлял братишку:

- Будем брать только спелые колосья. Но ты их не трогай! Я знаю, я сам буду их собирать, а ты подставляй рубашку.

- А я что, не буду собирать? Аже и мне велела зерно собирать.

- Нет, ты не понимаешь в зрелых колосьях! Ты будешь рвать зеленые, а потом их нельзя будет кушать! - волновался Асан.

- А ты покажи мне, и я буду рвать спелые! - не сдавался Усен.

- Говорю же тебе - нет! А то в следующий раз не возьму тебя с собой! Ты же еще маленький! Вот, как я говорю, так и делай, слушайся меня, Усентай, айналайын! Держи свою рубашку, а я буду класть туда зерна! Хорошо?

- Ладно, хорошо!

Братья, наконец, договорились и вместе осторожно вошли в высокую пшеницу. Асан, который только вчера еще собирал вместе с бабушкой колосья, сегодня уверенно справлялся с работой. Он сорвал спелый колос и передал его братику. Дети без умолку разговаривали.

- Не будем топтать пшеницу! Бабушка сказала, если испортим стебли, будет плохо. Ни одного стебелька нельзя ломать! Ты иди вслед за мной по моим следам, Усентай! Если хоть один стебелек сломаем, бабушка больше не разрешит нам ходить на поле!

- Е, бабушка дома еще пожарит пшеницы! Как вчера. - Усен хотел потихоньку сорвать один колосок, но Асан, заметив это, грозно посмотрел на него: «не трогай!», - и Усен быстро отдернул руку, затем снова заговорил, как ни в чем не бывало. - Бабушке мы растолчем зерно, как вчера, а она заправит его молоком! Как вкусно! Разве не вкусно было, Асанжан?

- Вкусно, - сдержанно буркнул Асан, вспоминая вчерашний талкан, полученный от бабушки на ужин. - Через десять дней начнем жатву, так сказал сам Даркембай-ага, - с важным видом сообщил Асан то, что услышал от старика при его разговоре с бабушкой Ийс.

- Тогда к нам опять приедет Дармен-ага! - воскликнул малыш Усен.

- Обязательно приедет! Сказал бабушке, что приедет и сам пожнет и сам свяжет в снопы весь урожай!

Дети говорили о Дармене с такой теплотой, словно это был их родной отец. После той беды в ауле Такежана, когда погиб отец этих детишек, Дармен, приезжавший от Абая хоронить Ису, привык к этой семье и души не чаял в его мальчишках. У самого Дармена не было еще ни семьи, ни детей, но к двум сироткам он привязался, как к родным детям.

«Они ведь такие несчастные! А я вот, здоровый джигит, руки-ноги на месте, - почему мне не стать опорой для них?» - решил он еще в прошлом году, после похорон Исы.

И вот недавно, во время стычки из-за черных поборов, он уже за этих детишек и кровь пролил - стеганули по лицу нагайкой, остался шрам на щеке. Зато корова возвращена в очаг и кормит детей!

Тогда же Дармен увез из аула Такежана старуху Ийс с детьми и поселил в ауле жатаков, рядом с Даркембаем. Выделив из того, что он заработал, Дармен в прошлую зиму передал в ее семью для согыма, зимних припасов мяса, годовалого теленка и трех овец. Съездив на заработки в Белагаш, где прошло его сиротское детство, привез из долинного края пшеницы. Нанявшись, как в юные годы, к русским крестьянам косить их урожай, он и заработал это зерно. Значительную часть заработанного передал Даркембаю и старой Ийс. На всю зиму обеспечил сирот необходимым пропитанием. К тому же, оставив кое-что на семена, он весной засеял для них участок пшеницей и, частично, - просом.

Собирая колосья на пшеничном поле, мальчишки вдруг заговорили об этом:

- Хорошее коже готовила бабушка из проса! - вспомнил Асан.

- У нас будет коже из проса! - радостно воскликнул Усен. -На молоке! Вкусно!

Дети разговаривали о еде, как обычно говорят люди, часто переносившие тяготы голода.

На соседних делянках собирали спелые колосья такие же, как они, круглоголовые стриженые мальчишки и девочки с короткими косичками. Среди них были и дети новоявленных земледельцев - Канбака, Токсана, Жумыра, - жигитеков, которых в прошлом году разорили судебными штрафами Азимбай, Мани-ке и другие баи.

На поля вышли и дети из очагов аула Базаралы. Был и Рахим, сынок Даркембая, быстро набивший хлебом свою торбочку. «Натолку зерна для отца. Накормлю его талканом», - говорил он другим мальчишкам, которые тоже несли домой колосья в подолах рубашек, в торбах или завернутыми в снятые чапа-ны. Их лица светились довольными улыбками. Они не знали другого счастья, как быть сытыми и благополучными - именно сегодня. И сейчас они были вполне счастливы.