Радуясь тому, что хлеба на родительских полях уродились, дети шли мимо крохотных наделов, со счастливыми лицами оглядываясь на них, звонкими голосами переговариваясь между собою.
- Скоро начнется жатва! Пшеницы будет много!
- Какое же вкусное коже из пшеницы!
- А у нас будет коже из проса! - лепетал Усен. - Тоже вкусное!
Просо было засеяно только на участке старухи Ийс, дети знали это.
- Пшеница лучше проса! - ревниво провозгласил кто-то из них. - На что оно годится, просо! Коже из пшеницы вкуснее.
Это крикнул маленький Айтыш, сынок Токсана, теснясь возле Асена.
- Из пшеницы получается мука, а из муки пекут бятер28, -улыбаясь, с важным видом сообщила маленькая девчушка Урумжан.
Она не сказала, что еще из пшеничной муки жарят баурсаки и пекут на масле шелпеки29, потому что в ее родительском очаге масло давно не употреблялось ввиду его отсутствия. Смышленая девочка не хотела перед другими раскрываться в этом, хотя в их юртах вряд ли обстояло лучше.
- Е, а моя бабушка из проса варит кашу на молоке! Знаете, какая вкусная каша! - не сдавался Усен, отстаивая свое просо, которое было только у них.
Развеселившиеся дети запели, первым начал Рахим, вслед за ним подхватили другие.
Дети пели шутливую песню взрослых, которая казалась им забавной. Распевая ее во весь голос, они то и дело заливались смехом.
Эй ты, черноногий сынок, не спи! Нашу пшеницу клюют воробьи!..
Рыжеволосая девчонка Жамал, несущая полный подол колосьев, так и норовила задеть кого-нибудь своими насмешками. Тараторила: «Вот он, черноногий! И этот черноногий! А ты совсем черноногий!» - и наезжала плечом на маленького Усена.
Малыш Усен, рассердившись, крикнул:
- Ты сама черноногая!
Дети засмеялись, а Жамал выбежала вперед, обернулась и, пятясь по дороге задом наперед, подняв выше подол рубахи, стала показывать всем свои тоненькие ровные ноги. Они оказались намного светлее, чем у остальных.
- Ну и у кого ноги черней? - приставала она к Усену.
Пристыженный, Усен, глядя на свои дочерна загорелые ноги, шел молча, надувшись от обиды. Лишь коротко проворчал в сторону Жамал:
- Омай, какая озорная девчонка!
Так, с веселыми шутками, с песнями возвращались с полей дети жатаков. Приблизившись к своему аулу, состоявшему из множества убогих юрт, детвора была поражена необычайной картиной.
Перед аулом, возле колодца Тайлакпая, стоял длинный караван крытых повозок. Первым заметив их, семилетний Рахим-тай воскликнул:
- Е! Это не казахи! Ойбай, это же русские, я знаю! Вон, ходят их беловолосые «матушке»! Я знаю от дедушки! Это они!
Остальные дети тоже увидели, остановились, настороженно взирая на чужой караван. Повозки стояли, задрав оглобли. Кони выпряжены. На повозках устроены кибитки. Всюду ходят длинноволосые, длиннобородые мужики. Женщины с непокрытыми головами, лишь на плечи некоторых накинуты были куцые платочки. Не похожие на казахских женщин, одетые по-другому. Возле них бегают дети, такие же светловолосые мальчишки и девчонки.
Маленькие жатаки оробели и, боязливо оглядываясь, робко переступая босыми ногами, неуверенно побрели мимо каравана к своему аулу. Самые младшие, испугавшись, стали всхлипывать и, не смея повернуться к пришельцам спиной, ступали задом наперед. Рахимтай, самый смелый из ребятишек, начал их стыдить:
- Чего боитесь? Это же люди, орыс называются! Смотрите - совсем такие, как мы... Дармен-ага ездил к ним, зерно от них привозил. У них есть хлеб, могут нас угостить. А если будете их бояться, они обидятся и рассердятся!
Успокаивая малышей, Рахимтай пошел впереди них.
Длинный караван был составлен из крестьянских телег. Просторная стоянка у колодца Тайлакпая была известна зелеными лугами, множеством источников и колодцев с самой чистой водой, которой с избытком хватало для всего огромного аула некочевых жатаков.
Из шестидесяти очагов поселка вблизи того места урочища, где остановился крестьянский обоз, расположилось около половины домов, - в трех слободках, очагов по двенадцать-пятнадцать в каждой. И самый большой колодец с питьевой водой находился в середине между этими слободками. У этого колодца как раз и разбил лагерь русский обоз. Коней выпрягли и пустили попастись. В разных местах задымили костры, на которых готовилась пища. По летнему теплу, многие из мужиков, баб и детей ходили по лагерю босыми, давая ногам подышать, и простоволосыми.
Маленькие же степняки, увидев взрослых босых джигитов и женщин с непокрытыми головами, были бесконечно удивлены.
Стоянка у колодца Тайлакпая находилась рядом со столбовой дорогой, поэтому остановка русского обоза переселенцев на этом месте не была каким-то особенным событием. Но дети впервые видели русских людей, и их так было много, - это произвело на казашат огромное впечатление.
Юрта старухи Ийс находилась как раз по ту сторону обозной линии, и маленькие Асан и Усен, вместе с Рахимом и смешливой девчонкой Жамал, вчетвером направились через обозный лагерь. Вдруг из-под одной повозки выглянул лохматый, бородатый мужик, прятавшийся там, в тени, и, увидев детей, несущих пшеничные колосья, весьма заинтересовался этим и стал подзывать их:
- Эй, ребятки, постойте, подите сюда! Никак, пшеничка у вас? Знать, она растет здесь? Ну-ка, ребятки, покажите пшеничку-то! - кликнул он по-русски.
Маленькие степняки его не поняли. Тогда мужик, поднявшись, направился к ним, оцепеневшим со страху. С взлохмаченной, нечесаной гривой и бородою, огромного роста, с большой головою, русский человек показался детям страшным и свирепым.
Асан вскрикнул: «Бежим!» - но Усен и девчонка Жамал, остолбенев со страху, не в силах были сдвинуться с места. «Он хочет поймать нас!» - захныкала девчонка, и малыш Усен захныкал, глядя на приближавшегося косматого великана. Понимая, что им не убежать от него, малыши стояли на месте и плакали. Но тут он увидел, что дети испугались его, - и лицо его раздвинулось в широкой, доброй улыбке.
- Не бойтесь, касатики! Я ведь что? Пшеничку только хочу посмотреть. - И мужик показал рукой на торбочку Рахимтая, набитую колосьями. И только тут, немного придя в себя, смелый Рахим выпрямился и, тоже улыбнувшись робко, сказал по-казахски:
- Это наша пшеница.
Тогда русский мужик, подав знак рукой, мол, «постойте тут», быстро сбегал к телеге и вернулся обратно к детям, неся полную шапку сухарей. Это были сухари из белого хлеба. Увидев это, казашата несколько успокоились и стали с большим доверием смотреть на косматого мужика и прислушиваться к нему. Видя, что его все равно не понимают, русский мужик осторожно взял с полы рубашонки Усена горсть колосьев, потом насыпал туда сухарей. Он раздал поровну сухари и остальным трем - Асану, Рахиму, Жамал. Это совсем успокоило и обрадовало детей, они стали весело улыбаться.
- Вам сухарики, а я хочу посмотреть, какая растет пшеница в этих краях, - бормотал себе под нос мужик и большими, сильными руками стал растирать пшеничный колос.
От большой арбы с кибиткой подошли две пожилые женщины, без головных платков, и стали заговаривать с детьми на ломанном казахском:
- Сють, сють бар? (Молоко есть?)
В их руках появилось по половине большого калача. Быстро сообразив, что предлагается обмен калачей на молоко, Рахим-тай и Асан закивали головами и в один голос ответили:
- Сут бар! Сут бар!
- У бабушки есть молоко!
- Айда, сут бар, вон наш аул...
После переговоров дети повели русских женге к аулу. Глядя на них, догадавшись, что происходит, со всех концов обоза стали подбегать и другие русские женге. Вскоре, возглавив целую группу русских женщин, дети повели их за собой к своему аулу. Вслед за ними зашагал лохматый мужик, к нему присоединилось еще несколько пожилых крестьян из обоза. Все с усами, и бородами, закрывающими рты, они продолжали казаться детишкам страшноватыми, диковинными.
