Абай смотрел теперь на брата потеплевшими глазами. Тот был полон решимости немедленно приступить к исполнению своих угроз.

- Пусть сбудется все, что ты сказал, Оспан, брат! Дай мне порадоваться, что мы с тобой родились от одной матери! А если с должности придется тебе уходить, - уйди достойно, как честный человек.

- Все ясно, будет с меня! Говорить больше не о чем. Я пошел! - сказал Оспан.

Огромный, грузный, он легко вскочил с места и вышел из юрты.

Кое-что в степной жизни давно удивляло Абиша, и сегодня, когда они с отцом отдыхали в уранхае, он решил, наконец, сказать ему об этом.

- Степь располагает человека к праздности, - начал он. -В городе жизнь совсем другая. Я и в себе это чувствую: сам становлюсь праздным...

Абай рассмеялся:

- Это оттого, что здесь иное чувство времени. Степь как песня: ее не измерить в часах и минутах. Она тянется, словно караван верблюдов, движется, словно отара овец. Степь существует сама по себе, ей не нужно никакое измерение временем. Поэтому тебе и кажется, будто твои часы остановились.

- Да здесь не только часы, - сказал Абиш, - сама жизнь замерла без движения, на долгие века!

Но Абай думал иначе о жизни в степи. Он возразил сыну:

- Здесь, как и всюду, есть праздные люди, но ты не из их числа. Не кори себя - ведь ты не работать сюда приехал, а отдохнуть, успокоиться. Вот и не думай зря о своей праздности, лености. Но, в общем-то, вся жизнь здешних людей проходит в постоянном труде. Он почти незаметен, именно потому, что труд кочевников не измеряется часами, как в городе, у оседлых людей. Вот, к примеру, пастух - он просто работает весь день, от восхода до заката. Он живет вместе со своей отарой, заботится о ней. И ночью надо проследить за ней. Его собственный сон, завтрак или обед зависят от того, что надо сейчас овцам.

Возьмем, например, тех, кто пасет лошадей и верблюдов, кормит и поит их. Все эти люди вкладывают много труда в свое кочевническое ремесло. Они всегда настороже, ни на миг не забывают о бедах, грозящих скоту на каждом шагу. Это беспрестанный труд, труд без перерывов, не различающий дня от ночи, тяжкий труд.

Отец и сын уже не в первый раз заводили разговор о жизни кочевников. Однажды они долго говорили о лихих людях, преступниках-барымтачах. Поводом к этому разговору послужило совершенно неожиданное обстоятельство: зашел как-то Абиш к отцу, а у него сидят трое угрюмых людей. Одного из них Абиш, вроде, помнил, да и тот почтительно поздоровался с ним. Одет он был бедно, не носил головного убора и сидел ниже других. С удивлением Абиш узнал в нем матерого барымтача, известного на всю округу вора. Двое других сидели повыше -худой чернявый джигит с впалыми щеками, но видом весьма решительным, и полная его противоположность - бородатый, спокойный старик с маленькими серыми глазками и большим носом. Последние были из рода Мурын в Тарбагатае и приехали сюда издалека, чтобы Абай рассудил их запутавшуюся тяжбу. Оказывается, местный барымтач угнал у людей Мурына целый табун вместе с вожаком-жеребцом. Вот уже месяц, как путники скитаются из аула в аул в поисках пропавшего скота, который они нажили якобы честным трудом, и теперь, наконец, настигли виновника.

По их словам, вор, сидевший здесь, был хорошо известен среди аргынов и найманов. За последние пять лет он трижды угонял скот в Тарбагатае, что привело два рода к усобицам и взаимной барымте: теперь люди Мурын просто обязаны воровать скот тобыктинцев. «Пусть он вернет нам наш скот, - продолжали гости. - Мы обошли здесь многих известных людей, совсем извелись, сетуя перед ними о своей беде, но не нашли ни одного сильного человека из тобыктинцев, который бы сладил с этим шайтаном. И вот, пришли теперь к вам, полагаясь только на вас одного! Кто, как не Абай, может пресечь такую напасть? Если вы не найдете управу на этого пса, мы всем расскажем, что тобыктинцы не могут сладить со своим разбойником. И тогда наши честные люди будут вынуждены стать барымтачами и воровать у тобыктинцев ответно!»

Абай сильно рассердился, услышав такие речи, ему было стыдно и за свой род, и за самого вора, и он только что отругал его. Теперь Абай сидел молча, глядя на крупного, кряжистого барымтача. В тот момент и вошел в юрту Абиш. Отец вдруг улыбнулся и сказал сыну:

- Ты только посмотри на этого неугомонного вора! Его имя -Мынжасар⁹. Назвав его так, родители желали долгих лет жизни своему чаду. Как же они должны быть теперь несчастны! Их недостойный сын даже имя свое предал горькой насмешке. Это позорище на весь наш род, на сам язык наш, если даже благородное слово не могло спасти этого человека от его злодеяний...

Абиш знал, что прошлой зимой Мынжасар обокрал еще несколько аулов, но нынешний волостной глава Оспан отобрал у него весь украденный скот и жестоко наказал вора. Мынжасара избили до полусмерти и бросили голым в степи, и он всю ночь пролежал в беспамятстве. Он мог заболеть или даже умереть от холода и побоев, но ни один человек не подошел, не пожалел его.

Наконец Абай провозгласил свое решение: трое во главе с Баймагамбетом пойдут вместе с людьми из рода Мурын к Мын-жасару и отберут угнанный скот. Услышав слова Абая, Мын-жасар, который только что отпирался, врал, клялся Кораном и самим Всевышним, внезапно притих: он волком глянул на Бай-магамбета и молча вышел из юрты. Путники из рода Мурын невозмутимо покончили с кумысом, который пили все это время, встали и удалились вместе с Баймагамбетом.

Тем же вечером в доме Абая собрались его молодые друзья, и Абиш снова зашел к отцу. Все были изрядно разгорячены кумысом, громко разговаривали, спорили и шутили меж собой. В разгар вечера Абиш по какому-то поводу вспомнил о Ломброзо.

- Кто он, этот Ломброзо, - спросил Абай, - мудрый ли он человек?

Абиш ответил, а затем поведал сидящим одну странную мысль, которую он прочел у Ломброзо: «Если человек украл или убил, то это значит, что он вор или убийца по своей природе, с самого своего рождения».

- Мысль несуразная, но знаменитый врач и ученый говорит, будто у всех разбойников какое-то особое строение черепа, даже телосложение. Выходит, их всех можно угадать заранее, потому что подобный человек рождается уже с явными преступными наклонностями. Ни воспитание, ни семья, ни сама его жизнь, то хорошее или плохое, что он испытал, вовсе не имеют значения... Коль уж он родился злодеем, то неизбежно пройдет путем злодейства и злодеем умрет, - закончил Абиш.

Внимательно выслушав сына, Абай лишь молча покачал головой.

- Что ты об этом думаешь, отец? - спросил Абиш.

- Думаю, твой Ломброзо заблуждается, - не сразу ответил Абай. - Хоть он и ученый, но это его суждение не принесет людям пользы. Да оно просто вредно! Я не буду рассуждать о людях вообще, какие у нас у всех черепа, но даже Мынжасара, которого сегодня я сам и наказал, готов от этого Ломброзо защитить!

Гости даже заерзали на месте - таким интересным казался начинающийся спор. Абай меж тем спокойно продолжал:

- Что заставляет Мынжасара идти на воровство? Разве он такой от природы? Вовсе нет. Все вы знаете, какой он сметливый, а уж храбрости ему не занимать. Кроме того, не по примеру нынешней молодежи, Мынжасар просто отчаянно честолюбив! Вот почему он никогда не будет обивать пороги байского дома, как это делали его родители. Ведь работа на богатеев не просто тяжелый труд. Это, прежде всего, - унижение. Чисто по-человечески ясно, что гордые казахи, бедняки без гроша за душой, терпят великое душевное страдание, когда голод и нищета заставляют их искать работу в чужих домах. Кем бы теперь был Мынжасар, не стань он вором? Таким же, как все его предки до последнего колена, сородичи с гордым огнем в груди, вынужденные принимать это нравственное унижение. Но как ему избавиться от нищеты и насилия, которое всегда сопровождает вековой наемный труд? Никак. Вот и стал Мынжасар вором, как видите, не только из нужды, но также из гордости.