Абиш рассказал отцу о Еремине. Тот приходился старшим братом хозяйки квартиры в Петербурге, где Абиш прошлым летом снимал комнату во время каникул. Поэтому они имели возможность часто встречаться и беседовать со старым рабочим, который принимал участие в организованной тайной борьбе против царизма.
И Абдрахман наедине поведал отцу:
- Старик Еремин рассказывал, что за последние семь-восемь лет в России произошло более трехсот бунтов, в шестидесяти одной губернии. Крестьяне Киевской, Черниговской, Полтавской губерний отказались платить налоги и недоимки, вступили в схватку с властями. Так и вчера - наши табунщики и пастухи были готовы к тому же... Я думаю, ага, что если бы и у нас какой-нибудь достойный человек встал на защиту обездоленных и призвал их к борьбе, то многие перестали бы жаловаться и лить слезы, а сразу нашли в себе силы и смелость выйти на борьбу. Однако такого человека нет, и наш народ не прозрел и не готов дать отпор своим мучителям. Еще не пробудились мы для борьбы.
Абай слушал сына с великим вниманием. Ему досадно и мучительно жаль себя, что жизнь его проходит вдали от страны, где народ как раз пробуждается. Абай чувствовал в себе особенные силы, которые он мог бы отдать на борьбу, - именно потому он и страдал, что невозможно было отдать эти свои силы народу.
Единственным человеком, с которым Абай делился всем самым сокровенным в себе, являлся Ербол. Его он и призвал и раскрыл перед другом свою душу.
- Ербол, айналайын, меня мучают, раздирают тяжелые мысли. Они связаны со вчерашними событиями.
- Поэтому ты и осунулся весь, шырагым! Но переживают об этом и другие люди. И Абиш только и твердит об этом с утра до вечера. Но ты, Абай, чего переживаешь, - ведь тебе удалось вытащить из огня многих несчастных?
Ербол с жалостью смотрел на друга, на его посеревшее, осунувшееся лицо с впалыми глазами. Голос у Абая дрожал.
- Уа, это была всего горстка людей... Но разве можно помочь всему бедному народу, на всех джайлау? Я вчера столкнулся с самым отвратительным, жалким и печальным, что только можно увидеть в нашей жизни. Несчастных людей, бедных, беспомощных, терзают чудовищно, безжалостно. Плач стоит во всей казахской степи, Ербол.
- Оно так, конечно. Но что поделаешь.
- Но это же наш народ, Ербол. наши братья-казахи! Их беспомощность гнетет меня. А как я могу им помочь? Какой могу дать совет? - сказав это, Абай надолго замолк, невесело глядя перед собою мрачно сверкающими глазами; вдруг глаза эти округлились, и он вскричал: - А ведь с юных лет мы старались бороться со злом, говорили, что так завещали нам предки! А кого мы побороли? Какое добро прочно утвердили в нашей жизни? Где плоды наших трудов? Как найти правильный путь для своего народа, если и для себя самого я так и не определил его? «Мечты по-прежнему вдали, жизнь коротка!» Ербол, помнишь ли ты это мое стихотворение?
Друг помнил эти стихи.
- Там еще говорится о том, что человек - это бесконечное одиночество, - начал Ербол, и потом продолжил:
В скитаниях я одинок,
Нет друга, нет счастья ни в ком...
- Дни проходят за днями в этой жизни, и ничто не ново под луной. Беды, вражда, унижение, злоба изъедают сердца людей, как черви. А тут еще, словно стаи волков, налетают хищники, властители, вымогатели и грабят бедный народ, сея в нем страх и сумятицу. Не буду говорить о многих, чужих, - но одним из главных виновников вчерашнего разбоя явился не кто иной, как начальник нашей волости, мой младший брат Оспан. Выходит, за шиворот и в рукава насыпали мне зло, содеянное моим родным братом! Плюнули мне в самую душу мои же родственники! - Так сетовал Абай, обращаясь к своему другу Ерболу, и лицо у поэта было сумрачным, руки дрожали.
И в эту минуту в дом вошел Оспан, которого позвал старший брат. Абай не ответил на его салем. Удивленный Оспан не успел еще присесть на тор рядом с Ерболом, как Абай резко бросил брату в лицо:
- Эй, Оспан! Ты волостной голова, и я спрашиваю у тебя, где ты был вчера, когда враги грабили твоих людей?
- Астапыралла! О каких врагах ты говоришь, брат?
- Эти чиновные барымтачи вволю поиздевались над бедняками, ограбили голодных старух, - разве это не враги? И я снова спрашиваю: где ты был вчера?
- Был на сходе родовых старшин в Сак-Тогалаке.
- Что, Оспан, у тебя мало своего скота? Зачем принес жертву волкам, - разрешил черные поборы? Для кого ты их собирал?
- Ойба-ай! Ты что? Разве я собирал для себя?
- Тебе мало, что дерешь с бедняков царский налог и недоимки! Так ты еще и делаешь вид, что не знаешь, что карашыгын делят меж собой старшины, бии, толмачи и атшабары? Хочешь соврать мне: не знаю даже, для кого собирал?
Ерзая на месте и колыхая всем своим гороподобным телом, Оспан потерянно мялся перед Абаем, робея перед ним больше, чем перед уездным начальником. Оспан был напуган гневом старшего брата настолько, что не стал даже рассказывать про одно обстоятельство. Накануне сборов недоимок и налогов Никифоров нагрянул в его волостную контору в административном ауле и с самым грозным видом приказал, чтобы сборы недоимок и черного налога были проведены с применением самых жестких мер и в срочном порядке. Оспан начал было говорить, что народ ослаб от ежегодных податей и сборов недоимок, но взглянул в лицо Никифорову и сразу опасливо смолк. А тот кликнул урядника Сойкина, и они вдвоем крепко насели на Оспана.
- Ты плохой волостной голова! Не способен даже собрать царские налоги! Да ты знаешь, что с тобой будет, если мы напишем на тебя жалобу самому губернатору? Да он тебя немедленно снимет с должности да еще и отдаст под суд за твое противление сбору налогов! Так что подумай хорошенько! - говорил ему Никифоров.
После этого Оспан сдался и послушно поставил подпись на решении о полном сборе налогов и недоимок, а также и черных поборов. Однако когда пожаловался брату Такежану, что ему вовсе не по душе участие в таком деле, и он «хотел бы держаться подальше от всего этого», Такежан услужливо ему подсказал:
- Е! Зачем тебе присутствовать? Хватит того, чтобы вместо тебя будет бий, а с начальником разберемся мы с Жиренше! А ты уезжай в Сак-Тогалак, там ведь назначен сбор родовых аткаминеров.
Именно так и поступил Оспан, тем самым избежал участия в налоговом разбое. А теперь рассказывать об этом было стыдно, и Оспан молчал, отводя глаза. Наконец буркнул невнятно:
- Волостным стал я недавно, раньше никогда на этой должности не сидел... Мне сказали, что будет сход аткаминеров в Сак-Тогалаке, мне надо его проводить. Ну, я и поехал туда. Как мне сказали, так я и сделал.
- Выходит, решил слопать свою долю, стоя в сторонке?
- Ойбай, говорю тебе, ничего я для себя не хотел! Эх, брат, почему ты мне не веришь, все городишь на меня всякую всячину? Откуда мне было знать, что будут делать эти собаки? - молвив это, Оспан крепко выматерил неизвестно кого.
- Эй, выругай сначала самого себя!
- Апырай! Ты меня, батыр, совсем хочешь в землю вогнать! Лучше посоветуй, как исправить мне свою вину... Кого схватить за шиворот, чтобы недоимки заплатили?
- Взыщи, прежде всего, с богатых. Бедняков не трогай. Поспособствуй тому, чтобы этим несчастным вернули все, что у них забрали.
- У кого брать скотину?
- Прежде всего, у себя самого. Потом у меня возьми. У Та-кежана. И возьми с тех, кто годами не платил своим работникам и «соседям» за их работу. Верни долги батракам, сиротам и старухам. Будь хоть ты честным человеком, Оспан! Разве мало в народе обиженных, плачущих, голодных? И немало тех, кто обворовывает несчастных и беспомощных, не замечая стонов и слез. Вот таких и наказывай!
- Как их наказать? Подскажи.
- Тебе приходится проводить родовые съезды. Преврати эти съезды в суды, карающие беззаконных насильников.
- Е! Это хороший совет! - возликовал Оспан. - А то ведь что получается? Ругаешь меня, душу из меня вытрясаешь, за ворот хватаешь, опомниться не даешь, - сам же толком не скажешь, что делать. Ну а теперь другое дело! Знаю я всех этих злыдней, о которых ты говоришь. Уж я теперь на них насяду, увидите! Оспан не будет держаться за должность волостного, а если ее лишусь, то пусть люди скажут потом: «Бедняга отдал все силы, пострадал за народ!» Ну а вы, злодеи, набившие сумки воровскими деньгами, держитесь! Давить буду всех подряд, никого не пропущу! Сгребу в кучу самых знатных, самых спесивых - и враз обрушу удар на них!
