Тут Базаралы неожиданно и резко повернулся, уставился в лицо Шубару. Глаза беглого каторжника опасно сверкнули, но затем мгновенно обрели выражение горестной отрешенности, появлявшееся в его больших, раскосых глазах в иные минуты даже посреди разговора в кругу дружественных собеседников.

- Астапыралла, мой голубчик! Неужели забыл, что и ты посылал меня в далекие русские края, чтобы я там научился говорить по-русски? А я ведь не дурак и не тупица - кое-чему, конечно, научился! - сказал это Базаралы шутливым тоном, но сказанное прозвучало, как внезапный выстрел.

Шубар никак этого не ожидал, совершенно растерялся. Базаралы все так же с улыбкой, но с горящими глазами смотрел на Шубара, который когда-то был волостным и вместе со своими дядьями-волостными схватил его и сдал русским властям. И на лице Шубара в ответ появилась и застыла улыбка - кривая, принужденная...

Поздно ночью, когда сыновья Абая и другие его посланцы собрались покинуть дом, Базаралы вышел с ними на улицу и со всеми приветливо попрощался за руку.

Уже месяц по своем возвращении Базаралы принимает у себя гостей и сам часто ездит по приглашению родственников, друзей. Его аул хотел устроить большой благодарственный той с жертвенным столом ради его благополучного возвращения, но Базаралы, видя великую бедность, запущенность и убогость отцовского очага, уговорил родичей не давать тоя. Первые две недели он с утра до ночи ездил в дружественные аулы Жигитек, Бокенши, Котибак, Кокше, где его принимали с искренней радостью, молились вместе с ним в благодарение за живое и здравое возвращение с каторги.

В среде иргизбаев он навестил только аул Абая. Сам Абай первым почтил Базаралы своим приездом, побыл у него день и всю ночь. После чего, пригласив с собой друга, поехал в свой аул вместе с ним и добрым десятком его родственников.

Щедрый, просторный очаг Айгерим встретил Базаралы как самого почетного гостя. Юрта была празднично украшена дорогими коврами, пол устлан войлоками-сырмаками в цветных орнаментах. Весь круг молодых акынов Абая так и вился вокруг Базаралы, не оставляя его одного, и с упоением слушал его рассказы, смеялся его шуткам и чутко следил за его настроением. Ибо молодежь была предупреждена Абаем, сколько пришлось пережить и претерпеть этому человеку, и к нему должно проявить особую чуткость, теплоту и дружелюбие... Абай сдержанно расспрашивал друга о пережитом, но Базара-лы сам довольно много рассказал, в основном о людях, которых пришлось встретить и повидать. Однако был у него настрой -не жаловаться на судьбу, не выставлять своих страданий и ран, не уподобляться тем, которые склонны мрачно заявлять: «Испытал столько тягот и лишений... потерял веру в жизнь...»

За вечерней беседой Абай решил отвлечь друга от его тяжелых воспоминаний, вовлечь его в разговоры и в круг интересов акынов, которых собрал возле себя. Решили просить спеть Кок-пая, ему и протянул домбру сам Базаралы.

Кокпай домбру взял в руки, но с некоторой нерешительностью, и стал отнекиваться:

- Базеке-ау, я давно не пел, немного отвык. Не хочется мне портить песню. К тому же здесь присутствуют такие славные певцы, как Мука, Алмагамбет!

- Нет, спой ты, айналайын! А этих, кого я еще не слышал, мы обязательно попросим спеть потом. - Этими словами Базаралы почти убедил Кокпая. К тому же сам Абай-ага поддержал База-ралы:

- Кокпай, наши песни будут для Базеке как шашу⁶ на свадьбе - на радость и для услаждения! Начинай! А потом и другие подтянутся. Все будут петь.

Услышав эти слова - «все будут петь», гости, и молодежь и старшие, оглянулись на Айгерим, что говорило о том, что люди давно не слышали ее чудесного пения, и им хотелось бы послушать...

Кокпай запел. Перед тем уточнил: «Песня Биржана. Он ее пел, словно райская птица. Я же спою, как смогу.» Это была любимая в народе песня. Своим протяжным напевом и задумчивой размеренностью мелодии она была в пределах доступности искусства Кокпая и подходила к его мягкому, красивому голосу.

Когда он закончил петь, все увидели, как был доволен База-ралы. Это была и его любимая песня.

- Хорошо! - воскликнул он и добавил: - Она появилась в то далекое лето... В светлые, радостные дни... - И он умолк, взгрустнув.

Проходит жизнь, прибавляются года. А прошлое не отпускает, мучительно преследует человека... Базаралы вспомнил, как любил петь эту песню его младший брат, красавец и весельчак Оралбай. И, как всегда, воспоминание о сгинувшем братишке опечалило его, Базаралы пригорюнился, низко наклонив голову.

Но тут домбру взял Мука и запел звонким, как у жаворонка, голосом, сразу заставившим встрепенуться все сердца. Богатый звук этого голоса, уверенное владение певцом его тончайшими возможностями говорили о высоком певческом искусстве в степи. Мука запел песню Абая - «Шлю, тонкобровая, привет», которую Базаралы еще не слышал. И слова, и напев ее были настолько жизнерадостны и светлы, что смогли сразу отвлечь Базаралы от его грусти и печали. Написанные в пору счастливой любви Абая, слова были пронизаны страстью и нежностью поэта. Спев три куплета, Мука хотел остановиться и перейти на что-нибудь другое, но Базаралы не позволил ему этого:

- Пой, айналайын, пой дальше, баурым! - стал просить он сэре, и Мука допел песню до конца.

После другое сочинение Абая исполнил молодой сэре Алма-гамбет. Это была песня «Ты - зрачок моих глаз», нежная, полетная, сразу протянувшая воздушную тропу от унылой поздней осени к весеннему ликованию цветов. В этой песне торжествовала душевная радость мая.

- Иншалла! Свершилось! Нет больше печали и мрака в моей душе! Вот оно, снадобье для меня! Я излечусь, силы вернутся ко мне. - Так шептал, чуть слышно, Базаралы, закрыв глаза, самозабвенно вслушиваясь в песню.

В одну из добрых минут этого музыкального вечера Базара-лы забрал у кого-то домбру и со смиренным полупоклоном протянул ее Айгерим.

- Душа моя Айгерим! Я не буду говорить, что только ты виной тому, что в сегодняшних песнях гуляет одна лишь любовь. Наверное, есть и другие красавицы в степи, которых тоже любят. Но ты здесь одна, - и тебе придется спеть, держа ответ от имени всех остальных. Спой, жаным! - так говорил Базаралы, и его голос звучал с братской нежностью.

Айгерим тотчас покраснела, ее переливчатый голос выразил непритворный испуг:

- Уа, Базеке! Напрасно вы... Ведь я так давно не пела!

- Нет, Айкежан, нет! Базаралы ничего не знает! Базаралы только помнит то, как чудесно ты пела, а он слушал тебя и плакал. Спой еще, айналайын!

После этих слов Айгерим больше не заставила себя уговаривать. Она запела «Письмо Татьяны».

Пела она также проникновенно и нежно, как много лет назад. И все, слышавшие раньше или слышавшие в первый раз эту песню в ее исполнении, сидели, не шелохнувшись, зачарованные силой искусства - Абая и Айгерим. Но для Базаралы, не слышавшего песен Абая, написанных им за годы разлуки, они стали настоящим потрясением. Певцы, будто договорившись, в этот вечер пели одни лишь сочинения Абая.

Получилось, что народ преподнес вернувшемуся живым с каторги Базаралы свой самый лучший подарок - высочайшего уровня искусство зрелого Абая. И теперь, глядя на него, База-ралы воскликнул:

- Апырай! Как многое изменилось! И слова песен изменились, и напевы! Они пронзают душу, - в душе моей все захолодело! Ту-у! Что вы сделали со мной!..

Посидев молча, покачивая головой, он спокойным голосом добавил:

- Абайжан, а как чудно сочетаются у тебя слова песен и напевы! Айналайын, ты явил большое искусство, спасибо тебе!

Тут Магаш заговорил о песнях самого талантливого из молодых - Дармена:

- Ага, а ведь Дармен сочиняет поэму про Енлик и Кебека. Неплохо было бы послушать ее.

Абай вспомнил, что осенью, при охоте с ястребами на дроф, он поручал Дармену написать такую поэму-дастан. Но, не зная, как у юного акына обстоят дела с этим, он дружелюбно попросил его: