Последовавшие вслед за детьми и женщинами мужики были вожаками в обозе переселенцев. Старшим из них был косматый, громадный Афанасьич, который первый заговорил с детьми. С ним вместе пошли с богатырской грудью, широкоплечий Федор и сухощавый, хмуроватый на вид, с глубоко посаженными глазами, седобородый старик Сергей.

Приведя целую толпу чужедальних путников в аул, дети разбежались по домам, взахлеб рассказывая взрослым:

- Просят молока... Взамен обещают дать хлеба.

- Сукар дадим, говорят. Бабушка, дай им молока!

В ауле жилищ много. Кое-где хозяйки выносили молоко, потом смешивались в толпе с русскими простоволосыми женщинами. Среди русских особенно выделялась баба средних лет, крупнотелая, со множеством мелких морщин на лице, статная, с властным видом, большими руками и огромной грудью. По сравнению с другими она выглядела более загорелой, смуглой. Все обращались к ней почтительно, называли ее «матушка Дарья». Именно эта Дарья повела с казашками более непринужденный, чем остальные, разговор и первою стала обменивать хлеб, сухари на айран и свежее молоко.

- Меники-сеники, твое-мое! - уверенно заговорила она, считая, что объяснила по-казахски все очень понятно и хорошо.

Старуха Ийс и жена Базаралы - Одек, и жена Даркембая Жа-ныл, глядя на Дарью, добродушно улыбались, - и действительно ее отлично понимали.

Старуха Ийс сказала по-казахски:

- Берите молоко даром. Вы ведь гости!

Некоторые бабы стали вытаскивать деньги и совать в руки хозяйкам аула. Однако Жаныл, воркующе засмеявшись, стала отмахиваться и отрицательно покачала головой.

- Не нужно денег. ойбай, зачем деньги! Разве мы торговцы, чтобы за молоко деньги брать! - говорила Жаныл и снова махала руками, показывая, что гости все могут забирать даром.

Поясняя делом, Жаныл стала наливать в кувшин русской женщины молока из ведерка с носиком, одновременно отталкивая ее руку, протягивающую деньги.

- Жок! Жок! - говорила она, продолжая качать головой. -Нет! Нет!

- Ты погляди! А сами-то бедные!.. И денег не берут. Это у них, должно быть, так заведено. Нас считают гостями. Кыргызы, слышь, любят гостей. Добром встречают. Так ли, нет, моя милая? - обратилась Дарья, ласково глядя на старую Ийс.

Жаныл, Одек тоже налили русским молока, но ни хлеба, ни денег не взяли за это.

Бородатые мужики, одобрительно покачивая головами, соглашались со словами Дарьи. Однако у них были свои серьезные вопросы, которые надо было задать. Афанасьич сделал попытку заговорить по-казахски:

- Аул казах джигит есть?

- Что говорит этот человек? Ты поняла что-нибудь, Одек-апа? - спросила Жаныл у жены Базаралы и выжидательно замерла, в некой растерянности.

- Кажется, он спрашивает, где наши мужчины, - предположила Одек.

Афанасьич утвердительно закивал головой. Этот человек знал жизнь в казахской среде. Год назад побывал ходоком на Жетысу, прожил там некоторое время, затем вернулся домой, - и сейчас вел переселенцев на заранее им обследованные места. Афанасьич научился понимать и кое-как изъясняться по-казахски.

Женщины, теперь сообразившие, чего хотят чужаки, сказали Афанасьичу, что в юрте лежит больной Базаралы, и он говорит по-русски. Вспомнили, что где-то в ауле должны быть Даркем-бай и Абылгазы. Назвав мужчин аула по именам, осмелевшая Одек, махнув рукой, позвала за собою русских людей:

- Айда за мной! Джигит там!

Когда трое переселенцев ушли вслед за Одек к юрте Базара-лы, то пожилые женщины в белых жаулыках, молодые келин в платках и дети - единой толпой с пришелицами пошли по аулу. На ходу казашки и русские разглядывали друг друга, и каждая сторона на своем языке выражала вслух свои впечатления.

- Ойбай, у них даже старые байбише ходят с непокрытой головой! Как же так? - удивлялись казашки.

Проходя мимо юрт, мимоходом заглядывая в распахнутые двери, русские женщины также выражали свое удивление увиденным.

- Господи, бедность-то какая! - говорила пожилая Дарья, опытным взглядом быстро оценивая крестьянское благосостояние очагов. - Юрточки у них рваные, латаные... Внутри один хлам, обстановки никакой. Одежонки сносной на детишках нет.

Видя возле юрт сидящих у наружных очагов старух или молодых келин, прожаривающих в широких казанах зерно, русские бабы жалостливо качали головами и говорили:

- Неужто еда у них - одна пшеница?

- И масла, видать, ни капли нет! Готовят постно, всухую!

- Скоромного, видать, ничего не едят, кроме молока!

- Видно же - впроголодь живут. Бедуют! А денег не берут!

- Такая вот кыргызская деревня, значит!

- И здесь нищета, почище чем у нас под Пензой! Будь оно все проклято! - вдруг резким, жестким голосом прокляла кого-то Фекла, баба такая же крупная и могучая, как Дарья, но моложе нее.

- Нищета, бабы, везде одинакова. Что у них, что у нас.

Толпа женщин и детей подошла к юрте Базаралы. Здесь собрались и русские мужики, и жатаки из аула - Даркембай, Кан-бак, Токсан, Жумыр. Усадив гостей, аульчане окружили их кольцом и вели с ними разговор с помощью Базаралы.

Он все еще был прикован к постели болезнью. Болел База-ралы, как сам себе определил, ревматизмом, который казахи называли «куян». Все внутри у него было в порядке, грудь не болела, только поясницу разламывало, не давала она двинуться с места. Он лежал и, приподняв голову с подушки, переводил Даркембаю то, что говорил Афанасьич. Его он называл «Апа-нас».

- Выехав из Семипалатинска, мы, должно быть, заблудились. Нам бы держаться казенного тракта, с верстовыми столбами, с пикетами, а мы направились по этой дороге. Теперь помогите нам, выведите на столбовой тракт, выделите человека, а мы заплатим.

Вступил в разговор Даркембай:

- Человека мы найдем, придадим к вашему обозу... Да вот, хотя бы Канбака возьмите, он сейчас ничем не занят. Пусть поедет, к началу жатвы вполне успеет вернуться.

Увидев, что Канбак выразил свое согласие, трое переселенце, поблагодарив хозяев, договорились об оплате за услугу.

- Апанас. кайда пайдом? - напрягшись и припомнив русские слова, спросил Даркембай.

- Куда мы едем? - отвечал Афанасьич. - Семирек. Семирек едем.

- Какой Семирек? - не понял Даркембай. - Может быть, Аки-рек? - старик имел в виду известное стойбище у соседнего рода Сыбан.

- Лепса. Лепса. - начал пояснять Афанасьич, и только сейчас у Базаралы прояснилось.

- Он имеет в виду Лепсы. - и переспросил у мужика, - Леп-сы, Шубарагаш, Капал?

- Да, да, Капальск. Лепса, Капальск.

- Е-е! Да они же в Семиречье едут, в Жетысу! Астапыралла! Это же на краю света! А сами-то откуда едут?

На вопрос Базаралы об этом, Афанасьич широко махнул рукой и ответил:

- Россия, россейские мы. Я из-под Пензы. Сергей из-под Тамбова.

Через Базаралы было выяснено, что люди кочуют из самой глубинки России и находятся в пути уже два месяца.

Даркембай, сочувственно покачав головой, задумался на некоторое время, потом спросил:

- Почему переселяетесь? Ведь там же ваши места, где вы родились и жили. Что за напасть заставила вас откочевать с родины ваших предков?

Поняв вопрос старого казаха, русский старик Сергей ответил:

- Там было нам совсем худо... Голодали мы.

- Что, земли было мало?

- У кого-то земли было много, вдоволь, а у нас ее было с ладонь! - стал отвечать Афанасьич-Апанас и показал свою раскрытую руку. - А бедованья было - с этот мой зипун! - И Апанас растянул в стороны полы своего кафтана.

Это рассмешило Базаралы. Даркембаю перевел слова Апа-наса. Старый жатак тоже посмеялся, затем сочувственно промолвил:

- Апырай! Бедняга, как он метко сказал.

- Да, лучше не скажешь, - прогудел низким грудным голосом Абылгазы. - Это и есть бедность. Когда достатка с ладошку, а нужды - с целый чапан.

Апанас опять невесело пошутил:

- В твоем доме, хозяин, не такое ли богатство?

- Сам видишь. А нужды, пожалуй, еще больше, чем у тебя, -шуткой ответил Базаралы.