— Э! Нет… — протянул младший сержант. — Чуб, говорят, от старшего сержанта можно носить.

У них явно эта шутка в экипаже ни раз звучала, и всё равно они улыбались, как в первый раз. Вот что значит сплочённый боевой коллектив. А я без проблем доехал до отдела и, подойдя к дежурному, произнёс:

— Мне бы оружие сдать, я по спирту буду работать.

— Какой спирт, ты два преступления сегодня догнал? — начал дежурный.

— Взводный сказал «спирт» нужен, а значит надо оружие сдать и в гражданку переодеться.

— Ну, раз взводный сказал, — протянул дежурный и пошёл открывать оружейку, снимать её с охраны «Советского» пульта, всё ради того чтобы принять у меня оружие и патроны к нему. А, сдав стволы, я сдал и броню, чтобы не мешалась, и газ.

И, выйдя во двор, сел на 323-й экипаж и, назвав им мой адрес на Степановке, поехал переодеваться.

Зайдя домой, я долил воды Рыжику, досыпал корма, неизвестно, когда будет перерыв. И, надев чёрный спортивный костюм и кеды, вышел к ребятам.

— Ну что, парни, изымем пару четушек?

— Чего изымем? — спросил старший.

— Это одна пятидесятая ведра, 250, по-моему, миллилитров, суммарно две четушки как раз пол-литра дают, — перевёл прапорщик.

— Это что-то на запойном языке, — улыбнулся сержант.

— Чтобы купить спирт, нужно думать как алкаш, — поддержал я.

— Я думал, ты скажешь: «Надо быть спиртом», — произнёс сержант. — Это, но если нас вызовут, то мы сворачиваем операцию.

— Да не вопрос, — согласился я, доставая список домов, где продают.

Мы подъехали к двухэтажному зданию, выкрашенному в грязно-жёлтый цвет, похожий на выцветшую яичную скорлупу. Краска на углах давно облупилась, обнажая серую штукатурку. Окна на первом этаже почти все были деревянные и закрыты решётками, но одно из них выделялось тем, что было пластиковым и сейчас слегка приоткрытым для проветривания. Помню, когда они только появились, жулики ориентировались по ним, определяя, в какой квартире водятся деньги. Сейчас я шёл по тому же принципу, окошко было прилавком хорошо работающего бизнеса.

А подойдя я постучал костяшками пальцев по стеклу.

Из полумрака комнаты к окну выдвинулась фигура. Мужчина восточной внешности, лет пятидесяти, с лицом цвета старого воска, прорезанным глубокими морщинами. Его густые, седеющие брови почти срослись на переносице, создавая постоянное выражение сурового внимания. Он был в поношенной, но чистой домашней футболке с растянутым воротом с надписью «Турция». Его тёмные, почти чёрные глаза оценивающе скользнули по мне, по моему спортивному костюму, задержались на пустых руках, а потом бесстрастно уставились мне прямо в лицо. Он ничего не сказал, только медленно кивнул, давая понять, что слушает.

— Мне пол-литра, — произнёс я, сворачивая две сотенные купюры в тугую трубочку и протягивая их в узкую щель между рамой и створкой.

Его крупная, с узловатыми суставами рука ловко, почти незаметным движением, приняла деньги. Купюры исчезли в темноте комнаты, словно их проглотила тень. Он всё так же молчал, лишь его взгляд на секунду опустился к купюрам, а затем снова вернулся ко мне, ожидая продолжения или готовый в любой момент захлопнуть створку. Тишина затягивалась, нарушаемая только отдалённым гулом улиц и жужжанием бьющейся мухи в углу оконного стекла.

— Ой, друг, — ответил мне мужчина, его голос хриплый, будто просеянный через ту самую щель, — я не продаю же. Но я знаю, где продают. Вон, в соседнем доме. Подойди, скажи, что у Марата нет.

Купюры мне отдали назад. Я кивнул, понимая, что меня рассекретили. Походка, взгляд, слишком прямая спина — для местных, что живут в этих стенах, это читалось как открытая книга. Но мне, в общем-то, было всё равно, где изымать. Главное — изъять.

Переступив через разбитую бетонную плиту, я подошёл к соседнему, такому же жёлтому, но ещё более обшарпанному дому. Окно было похоже на первое, только грязнее. Стекло мутное, заляпанное следами брызг. Я постучал.

— Привет, — произнёс я, пригнувшись к щели, протягивая две сотни. — Мне бы пол-литра! У Марата нет, просто.

Из темноты на меня уставилась физиономия, полностью покрытая сине-зелёными татуировками. Узоры, буквы, паутины — всё сползло в единую размытую маску на лице мужика лет сорока. Он щурился, будто пытаясь разглядеть меня сквозь грязное стекло и собственные наколки.

— А чё, сегодня день полиции, что ли? — раздался хриплый, насмешливый голос. — Таким, как ты, наливают в Кировском РОВД! А Марату передайте, чтобы он нахер шёл. Понял?

Он не кричал. Он говорил спокойно, даже с какой-то усталой издевкой, от которой по спине пробежал холодок. Это было осознание: моя игра закончилась, не успев и начаться. Они здесь все на связи. Один телефонный звонок — и все точки в радиусе километра «отморозятся» до конца нашей смены. А возможно, машину срисовали уже на подъезде к домикам и отзвонились, мол, менты едут!

Я не стал настаивать и ничего не ответил. Просто развернулся и пошёл назад к машине, чувствуя на спине его тяжёлый, презрительный взгляд.

Вернувшись, я сел на заднее сиденье, и машина тронулась, оставляя позади жёлтые стены, глядящие на нас слепыми, зарешеченными глазами. Вот и первый провал.

— Пацаны, что-то мне не продают, — пожаловался я команде 323 экипажа.

— А был бы с бородой или с усами — продали бы. От тебя же уставом за километр несёт. Вон, по Бахматскому хрен скажешь, что он мент, — поддержал меня сержант, старший ГЗ.

— Бахматский сегодня уже разбой к себе притянул, я, если честно, боюсь его куда-то отпускать, как бы «износ» не пришлось раскрывать по горячим следам, — покачал я головой.

— Насильственные действия сексуального характера, — поправил меня старший. — «Износ» — это конкретно мужчина, конкретно женщину и конкретно вагинально. Всё остальное — это насильственные действия…

— Спасибо, — кивнул я.

— 323, Казанке, — вызвали ребят.

— Да? — спросил старший.

— Принимай снятие… — а далее дежурный начал диктовать адрес и карточку объекта.

— Братух, не судьба по спирту, мы тебя домой кинем, взводному сам отпишешься? — спросили у меня.

— Да, не вопрос, — ответил я.

И меня высадили у дома. Административный правонарушитель, конечно, пошёл умный, расколол меня. И, войдя в калитку, я на мгновение задержался, посмотрев на поленницу, и, открыв ящик, обнаружил там письмо.

Зайдя в дом, я, присев на кресло для компьютера, открыл необычайно тонкий для Конторы конверт. Пускай на смене не смогу выполнить, но после — вполне получится. И я кажется догадался как спиртовики поняли, что я мент, а на разворачиваемом листе из конверта были…

На листке были цифры, снова координаты. И снова, похоже, те самые, совсем недалеко от моего нового дома.

И я поднял трубку телефона, чтобы позвонить взводному.

— Это Кузнецов, — представился я.

— У меня определился номер. Говори, — поторопил меня взводный.

— Короче, не получилось по спирту отработать, меня рассекретили, и экипаж ушёл на снятие. Как там стажёр? Я к тому, когда я в район возвращаюсь?

— Так, будь дома пока, я стажёру твой номер скину, он тебя заберёт, а ты пока обедай, его после РОВД я тоже на обед отправлю.

— Принято, ждать стажёра. Я без оружия нахожусь, дома на Степановке. Время 14:20.

— Давай, приятного аппетита. Дежурному доложи об этом по телефону. 522201 — номер.

— Есть, — выдохнул я и, набрав дежурного сообщил ему всю ситуацию, запомнив время доклада.

Итак, у меня обед! А в холодильнике ничего. И первым делом я «пошёл» за едой: сев в «Бэху», я доехал до магазина и закупился всем, что мне хотелось, а потом погнал на точку с координатами. С одной стороны, сейчас день, с другой — кому я, на хрен, нужен, за мной следить. В тайнике оказался бронежилет, чёрный, в сумке под него с лямками. И, вернувшись к «Бэхе», я устремился домой, где мог бы спокойно поесть и посмотреть историческую передачу про Россию сегодня.