— А где вы сейчас находитесь? — спросил меня голос.

— Давайте вы говорите, где. И я подъеду, — постарался я перехватить инициативу.

— Хорошо. Тогда кальянная на Красноармейской, 135, прямо сейчас. Вам удобно? — спросили меня, и я опешил.

Кальянная на Красноармейской? А память Славы уже кричала во весь внутренний голос, что я уже нахожусь по адресу.

Значит, за мной следили. А значит, и суетиться бессмысленно. Машинально я проверил наличие ножа в кармане. Последний аргумент был на месте.

— Да, очень удобно, я как раз тут, — выдохнул я.

— Закажите пуэра, будьте так любезны, это чай такой, у них есть, — попросил говоривший. — А я сейчас подойду.

Я положил телефон, ощущая, как по спине пробежал холодок. Не от страха — от адреналина и осознания, что я в ловушке, которую не заметил. Ира, благо, уже ушла.

Подозвав официанта, я заказал тот самый пуэр. Пока тот ходил, я пытался сообразить, где мой прокол. Машина? Её мы бросили у аптеки. Вроде бы вели себя аккуратно, даже гайцов не провоцировали. Мысли метались, как мыши в замкнутом пространстве, не находя выхода. Внутри всё сжималось от неприятного, знакомого чувства — чувства ошибки, цены которой я ещё не знал.

Чайник с тёмным, почти чёрным чаем поставили передо мной. Пар от него поднимался густой струйкой, пахнувшей то ли рыбой, то ли носками, то ли землёй. Как его пьют вообще? Я взялся за бутилированную колу, чтобы проверить свой хват, пальцы дрожали, а нервы сдавали свою позицию за позицией. Ничего, прорвусь как-нибудь, хотели бы взять — уже бы взяли, хотели бы убить — убили бы.

И вот дверь в зал открылась. Вошёл человек. В приталенном сером костюме, сидевшем на нём так, будто он только что сошёл с портрета в чьём-то кабинете. Светлые седые волосы были тщательно уложены, открывая залысины. Лицо гладко выбрито, прямой нос, поломанные уши — характерная метка бойца. И руки — большие, с раздавленными костяшками и проступающими венами, руки, которые привыкли сжимать что-то гораздо тяжелее чашки. Лет ему было, пожалуй, за шестьдесят, но двигался он легко и собранно, без старческой суетливости, отчего становилось только не по себе.

Он обвёл спокойным, оценивающим взглядом полупустой зал, нашёл меня глазами и направился к моему столику. И в этот момент моя память выдала чёткий, как отпечаток на фотобумаге, кадр. Горы. Грязь. Сырость. Вонь горелой техники и разложения. И это же лицо, двадцать пять лет назад, молодое, дерзкое, но уже с тем самым несгибаемым взглядом, я видел на том КПП. Именно его мне тогда передал Зубчихин, а потом продал боевикам информацию о нашей колонне.

Журналист. Как тогда он мне представился, говоря на ломанном русском с американским акцентом. И без акцента, чисто для меня, чтобы я слышал: «Все профессии нужны, все профессии важны. Не поможешь мне, майор, погибнет очень много русских парней».

Еще тогда я понял: передо мной был «возвращенец». Разведчик, которого мы тогда сопровождали до штаба.

Он подошёл к столу и без приглашения опустился в кресло напротив. Его взгляд скользнул по моей чашке, потом поднялся на меня.

— Вячеслав Игоревич, — произнёс он тихо, и в его голосе не было ни угрозы, ни дружелюбия. Была лишь констатация факта. — Чай-то что не пьёте. Остынет.

На вороте его костюма слева поблёскивал значок, маленький золотой щит с мечом на фоне звезды, серпа и молота. И надпись: «КГБ СССР».

«Я тебя помню. Мы тебя везли из Грозного в 1994 том… А потом… А что потом? А потом я волшебным образом переродился тут», — подумалось мне. Наехал на сына Зубчихина за сходство с отцом и получил, что получил.

Нет. Больше никого в этом времени я «узнавать» не буду, мало ли что.

Ведь если меня убили в 1994, то как я могу быть сейчас тут живым и здоровым? Правильный ответ — «никак».

— Я, знаете ли, не любитель, да и запах у него странный, — произнёс я. — Но вы меня знаете, а я вас — нет.

— Зовут меня Александр Сергеевич, как Пушкина, но все называют меня дядя Миша. Собственно, о вас я знаю не очень много. В поле нашего зрения вы попали случайно. Когда господин Зубчихин пытался вас устранить. Вы, наверное, удивлены, что вы так легко отделались на том суде? Ну, вот это наша работа — стоять у зла на пути.

Он потянулся своей правой лапой к чайнику, эту руку нельзя было назвать рукой, переломанные костяшки пальцев, трясущихся, как у меня, но уверенно наливающие себе чая.

— Знаете, Вячеслав Игоревич, когда мы увидели, что вас собираются уничтожать, мы сразу же задали себе вопрос: что такого в двадцатилетнем парне, чтобы целый, без пяти минут, мэр так хотел его закопать? — он задал вопрос и пригубил чашку, взяв её двумя руками, словно это было что-то очень ценное, а его взгляд внимательно смотрел на меня.

— Я тоже не очень понимаю, возможно, я некоторое время встречался с девушкой, которая нравилась его сыну…

— И он решил на день рождения мальчику подарить вашу голову, прямо библейская история с Иоанном Крестителем. Нет, уважаемый мой друг, что-то тут не сходится, — перебил он меня.

— … — я только пожал плечами.

— А потом мы стали свидетелем, как вас взяли. Операм и СК мы, уж простите, мешать не стали. Их использовали втёмную. А вот дальше… Меня поразило, как вы пошли выручать девушку, и чуть не сорвали нам операцию. Записи с камер в ЧОПе мы тоже посмотрели, хорошо работаете. Видна база, — проговорил он и поставил чашку на стол. — База, которой просто неоткуда взяться у молодого человека вашего возраста.

— Простите, но я не очень понимаю, о чём вы и чего вы хотите, — проговорил я.

— Важно не то, чего мы хотим, а то, чего вы хотите, Слава? Вы же, наверное, желаете как-то повлиять на этот мир, а не вечно гоняться за преступниками мелкого звена в патруле?

— Предлагаете к вам податься? — указал я взглядом на значок КГБ, явно ветеранский и раритетный.

— Контора очень скована в действиях, много бумаги и согласования, а иногда надо работать быстро, как вы сегодня, — произнёс он. — Знаете, я в молодости тоже чем только не занимался: и кур ощипывал на фабрике, и трансформаторы наматывал, лишь бы с деньгами проблем не было. И вот их нет. А хотите анекдот из моего времени?

— Давайте, — проговорил я, всё еще не понимая, чего он хочет, больше всего это походило на вербовку, вербовку того, о ком знают больше, чем ему говорят.

— Хорошо быть полковником — у полковника деньги есть, правда, хер уже не стоит; хорошо быть лейтенантом — у него хоть и денег нет, но зато хер ещё стоит… — он посмотрел на меня изучающе, — хуже всего быть майором — у майора и денег ещё нет, и хер уже не стоит.

Я улыбнулся, помня, что ушёл из жизни я именно майором, знал бы рассказчик анекдота, как стоит у сержантского состава…

— Вы сейчас домик сняли, с гаражом, за 30 тысяч, и мы вас выпустили из окружения на чужой BMW, с оружием на борту, не просто так.

— Слушайте… — начал было я, но был прерван.

— Не перебивайте меня, мой юный друг, от нашего с вами разговора зависит очень многое.

— На что вы меня вербуете, чтобы я на своих стучал в подразделении? — спросил я.

— Упаси вас Господь, кто я, по-вашему, оперативник ОСБ? Хотя две последние буквы наших контор и вправду схожи. Я вам предлагаю послужить государству вне штата. Повыполнять квесты, если хотите. Вы, молодёжь, же любите РПГ-игры?

— Я как-то… — хотел я что-то сказать.

— Забыли, что такое РПГ, и удивляетесь, какую игру можно играть с ручным противотанковым гранатомётом? Возможно, вы и родителей своих не помните, потому как решили не уведомлять их о вашем задержании с наркотиками?