Вернулся к столу, достал чистый лист бумаги, перо, чернильницу. Обмакнул перо, задумался.

Начал писать.

'Милостивая государыня Елизавета Александровна!

Благодарю за письмо. Рад узнать, что Вы благополучно прибыли в Петербург и что здоровье Ваше в порядке.

Относительно моих дел могу сообщить следующее. На оружейном заводе устроиться не удалось, должность управляющего оказалась занята. Однако губернское начальство предложило мне место смотрителя насосно-гидравлической мастерской. Предприятие небольшое, но дело нужное, обслуживание пожарной части и водоподъемных механизмов для казенных учреждений. Я принял это назначение.

Сейчас занят налаживанием работы. Мастерская находилась в запущенном состоянии, но постепенно удается навести порядок. Работники толковые, дело движется. Имеются заказы, в том числе от частных лиц. Полагаю, что через месяц-другой все будет работать исправно.

Что касается приезда в Петербург, то сейчас это невозможно. Я только вступил в должность, передо мной обязательства, которые необходимо выполнить. Оставить работу в такой момент было бы безответственно. Прошу Вас отнестись к этому с пониманием.

Передайте мое почтение Вашему батюшке. Когда обстоятельства позволят, я непременно воспользуюсь возможностью побывать в столице.

С искренним уважением,

А. Воронцов.

Тула, десятого мая 1856 года'

Перечитал написанное. Сухо. Официально. Но что еще написать?

Сказать, что соскучился? Что ее письмо обрадовало? Что приятно знать, что она помнит обо мне?

Нет. Сейчас не время для этого. Сначала дело. Докажу, что способен справиться с трудностями, что могу наладить работу даже в захудалой мастерской. Тогда и о личном можно будет подумать.

Просушил чернила, аккуратно сложил письмо, запечатал сургучом. Завтра отнесу на почтамт.

Убрал письмо Елизаветы в ящик стола. Погасил свечу.

Лег на кровать, укрылся одеялом. В темноте вспоминал ее лицо, голос, смех.

Рад вестям от нее. Конечно, рад. Но сейчас главное работа. Наладить мастерскую, выполнить заказы, доказать свою ценность. Остальное подождет.

Завтра воскресенье. Выходной. Можно отдохнуть, выспаться. А в понедельник снова за дело.

Проснулся поздно. Солнце уже стояло высоко, лучи пробивались сквозь занавеску, освещали комнату. Посмотрел на часы на стене, половина десятого. Впервые выспался за две недели.

Встал, умылся холодной водой из кувшина, оделся. Надел штатское, темный сюртук, жилет, белую рубашку с накрахмаленным воротничком. Без мундира чувствовал себя непривычно легко.

Вышел в горницу. Матрена Ивановна хлопотала у печи, обернулась, ахнула:

— Александр Дмитриевич! А я думала, вы уже на работу ушли! Проспали, небось?

— Не проспал. Сегодня воскресенье, выходной.

— Ах, точно! Господи, совсем из головы вылетело. — Она заулыбалась, заторопилась. — Сейчас, сейчас, я вам завтрак подам! Яичницу пожарить или кашу?

— Кашу. И чаю.

Села за стол. Хозяйка принесла миску с гречневой кашей, горшочек со сметаной, хлеб свежий, еще теплый. Самовар на столе шумел, пускал пар.

Ел не торопясь. За окном слышались голоса, народ шел мимо, кто в церковь, кто по своим делам. Лаяла собака, скрипела телега, кто-то окликал знакомого.

Матрена Ивановна подлила чаю в стакан:

— Куда собираетесь, Александр Дмитриевич? Гулять пойдете?

— Хочу город осмотреть. Две недели здесь, а толком ничего не видел. Все работа да работа.

— Правильно! Погулять надо. Погода хорошая, солнышко светит. Сходите к кремлю, на базар, красиво у нас. Только далеко не гуляйте, заблудитесь еще.

Я усмехнулся:

— Не заблужусь.

Допил чай, встал. Взял трость, шляпу, вышел.

На улице тепло, ясно. Небо голубое, без облаков. Солнце пригревает, но не жарко, майское солнце, ласковое.

По улице шли люди, нарядные, праздничные. Мужики в чистых рубахах, подпоясанных кушаками, женщины в цветных платках, дети бежали рядом, смеялись.

Пошел к центру. Улица Заречная вела к мосту через речку Упу. Мост деревянный, крепкий, под ногами гулко стучали доски. Внизу медленно вода текла, мутноватая, с зеленоватым отливом. На берегу женщины полоскали белье, болтали, смеялись.

Перешел мост, свернул на Большую улицу. Здесь дома покрупнее, каменные, двухэтажные. Лавки, трактиры, гостиницы. Вывески висели над дверями: «Купец Иванов. Мануфактура», «Трактир Московский», «Чай, сахар, бакалея».

Навстречу шла пара, господин в сюртуке с тростью, дама под руку, в шелковом платье, с зонтиком от солнца. Поравнялись, господин кивнул, я ответил тем же.

Впереди показались кремлевские стены. Красный кирпич, потемневший от времени, башни с зубцами, бойницы. Стены высокие, массивные, крепкие. Подошел ближе, остановился.

Кремль стоял на небольшом возвышении. Девять башен по периметру, четыре с воротами. Стены толстые, сажени полторы, не меньше. Как военный инженер, я сразу оценил, крепость добротная, построена на совесть. Правда, для современной артиллерии уже не преграда, но для своего времени отличное сооружение.

Прошел вдоль стены к Пятницким воротам. Широкие ворота, высокая арка. Над воротами башня, на башне крест. Из ворот выходили люди, служба в Успенском соборе только закончилась.

Купцы шли степенно, руки за спинами, бороды расчесанные, кафтаны длинные, темные. Жены рядом, в шалях, с важными лицами. За ними мещане, мастеровые в чистых рубахах, подпоясанных кушаками. Женщины в цветных сарафанах, платках. Дети вертелись, бегали вокруг неторопливых родителей.

Я прошел через ворота внутрь. Площадь большая, мощеная камнем. Посередине Успенский собор, белый, с золотыми куполами, колокольня высокая и стройная. Собор красивый, нарядный и свежевыкрашенный.

Народ расходился по домам. Кто-то останавливался поговорить со знакомыми, кто-то спешил по делам. У стен кремля торговцы разложили товар, печатные пряники, баранки, квас в бочках, семечки, орехи.

Мальчишка лет десяти зазывно кричал:

— Пряники тульские! Свежие, медовые! Гривенник за фунт!

Подошел, купил пряник. Крупный, темный, с оттиснутым узором. Откусил, сладкий, пряный, с медом и корицей. Вкусно.

Обошел собор, рассмотрел. Архитектура простая, но изящная. Пропорции правильные, линии четкие. Колокольня особенно хороша, ярусы уменьшаются кверху, создают ощущение легкости, устремленности в небо.

Вышел из кремля через другие ворота, пошел к торговым рядам. Гостиный двор располагался неподалеку, длинное каменное здание, два этажа, внизу аркады. В арках лавки, двери открыты, висят вывески.

Воскресенье, торговля шла бойко. Правда, народу поменьше, чем в будни, наверное. Хозяева лавок сидели на порогах зданий, покуривали трубки, разговаривали с соседями. Покупатели заходили к ним, тащили покупки в свертках и узлах.

Я прошелся вдоль рядов, разглядывая товары. Вот лавка с самоварами, целая стена заставлена блестящими посудинами, разных размеров и форм. Круглые, граненые, яйцевидные. Медные, латунные, с чеканкой, с гравировкой. Цены от трех до двадцати рублей.

Дальше лавка с пряниками. Полки тоже забиты, пряники большие и маленькие, простые и печатные, с начинкой и без. Пахло медом, пряностями, ванилью.

Лавка с тканями: ситец, сатин, шелк, бархат. Рулоны сложены горками, концы свисали, показывая узоры. Хозяйка сидела у порога, вязала чулок, поглядывала на прохожих.

Я остановился у лавки, где торговали инструментами и металлическими изделиями. В окне выложены молотки, клещи, напильники, сверла. Внутри на полках виднелись тиски, маленькие наковальни, цепи, замки, дверные петли и другие нужные вещи.

Зашел внутрь. Лавка небольшая, тесная, заставленная товаром. Пахло железом и маслом. За прилавком стоял купец, мужчина лет пятидесяти. Борода седая и окладистая, глаза умные, цепкие. Одет в темно-синюю поддевку, белую, шелковую рубаху.

Увидел меня, поклонился:

— Милости просим, господин! Чем могу служить?

— Посмотреть хочу, что имеется. Интересуют инструменты, металлы.