Истребитель Нирела издал тревожный писк, сообщая о захвате локатором. Пилот среагировал быстрее, чем получил команду, а вместе с ним всё крыло. Истребители разлетелись в стороны, и эфир наполнился отрывистыми переговорами. Распределение командиром целей. Нирелу достался самолёт, успевший завернуть на взлётно-посадочную полосу. На огромных крыльях мигают красные огни, а пилоты, должно быть, истошно просят поддержку. На соседней полосе уже взлетают истребители, всего четыре.

Нирел ускорился и запустил ракету с такого расстояния, что даже отстреленные ловушки не спасут. Если вообще сработают до взлёта. Ракета врезалась в нос самолёта. Проломила, во все стороны брызнули осколки стекла и металла, пронеслась дальше и взорвалась. Нирел пролетел дальше, разворачиваясь и набирая высоту.

Корпус транспортника разметало взрывом, загорелось горючее, и к серому небу повалили клубы чёрного дыма. Которые разрывают очереди зенитки. Орудие успело выпустить несколько протяжных залпов, прежде чем его заглушили прямым попаданием. Кажется, Винель. Освободившийся Нирел взялся за вражеские истребители, пытающиеся защитить, последний транспортник и отвести удар от казарм. Численное превосходство и внезапность атаки дают слишком большое преимущество. Настолько «слишком», что Нирелу даже стало стыдно. Всего на мгновение. Врага нельзя жалеть, он не человек, неразумное существо, он враг. Его цель — убить тебя и всё, что тебе дорого. Приписывать врагу чувства, значит очеловечивать, и в будущем страдать от угрызений совести.

Враг становится человеком, только когда сдаётся.

К несчастью для врага, авиация пленных не берёт.

Чужой истребитель, свежая модель производства Андера, J-8. Угловатый, словно сложенный из бумаги силуэт, с раздвоенным оперением на хвосте. Серый окрас с белыми полосами и затемнённый фонарь кокпита. Под широкими крыльями пристроился боезапас ракет. Пушка под носом выплёвывает короткие очереди в сторону Нирела. Трассирующие лини, словно росчерки в ночном небе, уходят мимо.

Нирел заломил штурвал, сбрасывая скорость почти до нуля. Истребитель задрал нос в зенит и начал медленное вращение на потоке сжатого воздуха. Мимо, почти задев крыло, пролетела очередь и почти сразу за ней J-8. Аян включил тягу, и машина плавно вошла в форсаж, словно гончая, нагоняющая дичь.

Горянин запаниковал, отстрелил тепловые ловушки и задрал нос, стараясь уйти от ракеты. Нирел вжал кнопку на штурвале и расстрелял врага. Линия трассеров пересекла крыло и хвостовую часть. Истребитель вильнул, теряя управление, и исчез в огненной вспышке. Что почти сразу потухла, оставив облачко дыма и падающие обломки.

Нирел пронёсся мимо, слушая эфир и выбирая следующую цель.

Сенатор зарылся в грязь с головой, затерялся среди умирающей травы, едва ли отличимый от мусора или больших комьев. Дрон пролетел мимо ещё три раза, а следом заревели двигатели джипов. Один встал на холме, под которым спрятался Сенатор. Хлопнула дверь, и зазвучали гортанные голоса ферцев. Тусклый свет рассеивает тени, но Сенатору кажется, что он чувствует их на себе.

Через страх приоткрыл глаза.

Из ложбины меж холмов видно только часть авто, на крыше которого устроился оператор. Двое охранников стоят рядом и курят, но видно только одного. Рослый ферец с тёмной от загара кожей, в приплюснутой традиционной шапке и клетчатом шарфе. На плечо закинул аянский автомат, с цевьём, обмотанным тряпками, на снайперский манер.

Сенатор не понимает их язык, он и кахаарский едва разбирает, а с ними имел постоянный контакт. Но тут переводчик не нужен. Цель и так ясна, они ищут выживших. По науськиванию авторов авиаудара или чтобы взять в плен. Ферцы и раньше пытались захватить рабочих, но в основном тех, что забрели на их территорию. Сенатору в любом случае нельзя попадаться.

В свою способность выдерживать пытки он совсем не верит. Иллюзию об устойчивости к боли развеял удар мизинцем о тумбочку. А в арсенале ферцев найдутся вещи пострашнее.

А представить нацию бандитов, получивших в свои руки абсолютное оружие… от такого мочевой пузырь сжимается. Нет, уж лучше сразу разбить диски, а обломки затолкать в грязь! Но пока его не схватили, даже не обнаружили. Сенатор закрыл глаза. Говорят, человеческий мозг эволюционно натренирован различать склеру вокруг радужки. Оттого у нас и появляется чувство, что на нас смотрят. Мы просто видим это, но не осознаём. Так что лучше не рисковать.

Спустя годы с вершины холма полетел бычок, ударился в грязь рядом с Сенатором и зло шикнул. Загудел мотор, и внедорожник поехал дальше. Мужчина же остался лежать, всё ещё неподвижно. Пропитавшаяся одежда высасывает тепло, тянет глубже в грязь. Кажется, что вместо ткани сырой бетон.

Досчитав до тысячи, он открыл глаза и, оглядевшись, выполз из грязи. Серое небо как раз разродилось мелким дождём, что едва заметен. Пожар на стройке сожрал сам себя и превратился в нечто вялое с клубами удушливого дыма. Ветер уносится их в океан и тонким слоем размазывает по облакам. Двигаясь ползком, Сенатор преодолел несколько холмов, двигаясь к чахлому лесу и замирая от каждого шороха.

Пропитанную грязью одежду облепила жёлтая трава и мелкий мусор с сухой землёй. Почти аналог снайперского камуфляжа.

Над холмами разнёсся одиночный выстрел. Сенатор застыл, как и его сердце. Выстрел повторился, затем ветер принёс возбуждённые, злые голоса. Мужчина вжался в траву, взмолился всем богам, включая Отца-Небо и Мать-Землю. В конце концов, именно их почитают в этих краях.

Три джипа проехали в стороне, на одном к крыше, как подстреленный олень, привязан пилот вертолёта. Сенатор узнал его по характерной куртке. Голова мужчины безвольно качается, по лицу стекает кровь. Похоже, получил прикладом, а выстрел был предупредительный.

А вот четвёртый джип остался в холмах. Даже наоборот, выдвинулся к лесу. Встав между ним и Сенатором. Словно насмехаясь над попытками улизнуть.

Андерец заскрипел зубами. Он уже не может ждать, грязь и вода вытянули всё тепло. Болезненные судороги от переохлаждения сводят икры и спину. Если он заболеет, то обо всём можно забыть. В таких условиях даже простуда смертельно опасна. Так что нужно как можно быстрее развести огонь, высушить одежду и прогреться. Ну и поесть. Сенатор пополз, медленно, вжимаясь в землю, будто змея.

Оператор направил дрон к опушке, довольно низко, заглядывая в овраги. Катушка оптоволокна, раскручивая и наполненная светом, нить провисает в воздухе, пока её не натянет обратная тяга или сам дрон. Если всё время держать на свободном выпуске, рано или поздно зацепиться, за что-либо на земле и прощай дрон.

Двое охранников вышли покурить или справить нужду. Сенатор зажмурился и потянул пистолет из-под одежды. Нагретая телом рукоять впечаталась в ладонь. Ощущение оружия придало уверенности, но вместе с тем и страха. Если начать стрелять, то его услышат. Над холмами и у моря звуки разносятся хорошо.

Но другого оружия у него нет.

Поколебавшись, пополз дальше, ещё медленнее, чтобы не выдать себя шорохом. Рюкзак зажал в свободной руке, взгляд вперил в джип. Если они не уедут до того, как он доползёт, придётся действовать. Рискованно, но он просто не может обползти их, не будучи раскрытым и не заложив большой крюк. Если попробует, то просто умрёт от переохлаждения или болезни. Уж лучше получить пулю, чем захлебнуться соплями, теряя разум от жара.

Оператор медленно поворачивает голову и тусклый свет рассыпается бликами по массивным «очкам», что скорее обрезанный шлем. В руках до боли обыденный геймпад, с таким сросся племянник Сенатора. Очень странно видеть такой предмет в такой обстановке.

Он подобрался так близко, что уже чует запах сигарет и машинного масла. Проклятье, он даже прополз по запачканной им траве. Ферцы и не думают уезжать. Один откинул капот и почти по пояс сунулся внутрь, при этом нещадно матерясь. Что-что, а мат узнаваем на любом языке. Должно быть дело не в словах, а в интонациях.