— Сердце? На планете? — мысленно удивился я. — Оно же только на кораблях…

— Ты мыслишь человеческими категориями, разделяя «корабль» и «организм», — поправил Эхо. — Для паразитов это одно целое. Корабль — это орган. Планета, захваченная и переработанная, становится тем же органом, только неподвижным. Сердце интегрировалось в планетарную кору. Оно никуда не летит. Ему и не нужно. Его задача — производство и управление. И оно активно.

Дрон пролетел ещё метров триста по этому живому коридору. Картинка начала рассыпаться на пиксели, связь рваться. Ни развилок, ни ответвлений. Только эта пульсирующая, чуждая плоть, уходящая вглубь. Пришлось отзывать дрон обратно. Слишком рискованно терять последние глаза.

Слов Эхо никто не слышал, зато картинку видели все. Когда дрон вернулся, никто так и не произнёс ни слова. Кажется, даже у горячо любимых инструктором Карсом груваков задница будет поменьше той, в которую мы попали.

— Выбора-то у нас всё равно нет, — произнёс Райн. Встроенный в «Призрак» медблок глушил боль, но позвоночник не чинил. Всё, что мог теперь наш командир — просто говорить. — У нас семь дней, чтобы выбраться на поверхность. Потом закончатся припасы. Сидеть и жалеть себя — роскошь, на которую у нас нет права.

— Мы все тут сдохнем, — послышался мрачный голос Вальтера. — Так же, как и он. — Его взгляд скользнул в сторону останков Шершня.

— Малыш, тебе не кажется, что ты слишком много болтаешь? — спросила Зорина таким тоном, после которого мы все старались от неё убраться как можно дальше. — Вздумал подыхать — подыхай. Но молча. Я в этой кислотной норе торчать не собираюсь.

— И что ты будешь делать? — в голосе Вальтера послышалась откровенная паника. — Ты видела картинку! Дальше сплошная зона ксорхов! Нам там не пройти!

— Эхо, а почему Сердце формирует себе такое логово? — спросил я, не желая вслушиваться в перепалку Зорины и Вальтера. Злость одной и паника другого не несли никакого смысла. — Держать огромную биомассу глубоко под землёй, тратить энергию на её поддержание. Это же нерационально. Ксорхи не кажутся мне нерациональными. Странными — да. Чужими — несомненно. Но они всё же действуют слишком рационально.

— Функция Сердца — захват и ассимиляция всей доступной территории, — пояснил Эхо, на что я отмотал запись с дрона, выведя на визоре границу разделения камней и биомассы. Чего-то особенного в этой границе не было. Просто заканчивалось одно, начиналось другое.

— Нелогичная граница, — согласился Эхо. — Сердце продолжило бы наращивать своё присутствие по всем туннелям. Это его функция. Но оно остановилось. Или его остановили.

— Или это не Сердце, — предположил я. Эхо ничего не ответил. Задумался. Это было даже хорошо — пришлось возвращаться обратно, так как Зорина и Вальтер разошлись не на шутку. Они просто орали друг на друга. И никто их не останавливал.

— Хватит! — рявкнул я. — Ведёте себя, как малыши в детском лагере. Вот! Вальтер — отныне ты Малыш, что командует «малышами». Техник, Калькулятор — мне нужен механизм транспортировки. Как тащить хромых и лежачих. Мускул, мы с тобой будем работать тягловой силой. Снайпер, на тебе прикрытие. Хакер — займёшься останками Шершня. Их нужно собрать. Десант своих не бросает.

Вальтер если и хотел что-то ответить, то не стал. Разве что повернул голову в сторону моего надсмотрщика. Раз я имею какое-то отношение к правящему дому, значит мне и раздавать позывные позволительно.

Рорк и Векс сработали на совесть, хоть и передвигались каждый на одной ноге. Они вырезали и растянули часть шкуры червя. Материал оказался гладким и прочным, как бронеплита. Прицепив к ней страховочные тросы, получили не шедевр инженерной мысли, но вполне рабочую волокушу.

Мы двинулись. Зорина шла на пять шагов впереди, держа винтовку наготове. Пока никто не вылезал, но все понимали, что это временно. Мы с Торианом тащили четвёрку «лежачих» и останки Шершня. Лана помогала Технику и Калькулятору. По сути, тащила их на себе.

Вскоре мы добрались до границы с зоной ксорхов. Подошвы сапог мягко утонули в пульсирующей биомассе. Мы шли, словно по густой грязи, но тащить волокушу неожиданно стало легче. Шкура червя прекрасно скользила по живой ткани, не цепляясь и не вязла. Ксорхианец помогал нам тащить его же жертв. Ирония.

Дрон улетел вперёд и завис метров через триста. Замерли и мы, поражённые открывшейся картиной.

Впереди находилась огромное пустое многоуровневое пространство. Проходы были везде. Выше, ниже. Между ними тянулись пульсирующие магистрали. Не мосты, а артерии, сотканные из биомассы и хитина. В проходах метались шустрые тени червей-проходчиков. Они периодически высовывали зубастые пасти из дыр, выплёвывая в пустоту свою добычу. Кто два-три обмякших тела в броне, кто сразу целый свёрток защитников форпоста.

Те камнем падали на самое дно этой утробы, находящееся в шести-семи уровнях ниже нас. Кто-то из людей ещё судорожно дёргался, но недолго. Такими сразу занимались слетавшиеся со всех щелей толпы ксорхианцев. Они набрасывались на свалившуюся добычу и заливали её едкой, быстро твердеющей слизью, превращая в страшные, бесформенные куколки. Точно так же консервировали и тех, кто не двигался, чтобы затем аккуратно, словно драгоценности, установить добычу вокруг центральной фигуры этого безумия.

Это был гигантский гриб-нарост, вросший в недра планеты. Его куполообразная верхушка ритмично вздымалась и опадала, испуская тусклое багровое сияние. А из-под него, словно стебель, уходило вглубь нечто неестественно правильное. Обломок металлической конструкции, пронзённый и поглощённый живой тканью. Словно ксорхи нашли какую-то древнюю техногенную сердцевину и вырастили на ней свою мерзость.

И тут в моей голове раздался звук, которого я от Эхо никогда не слышал. Не голос, а низкий, полный первобытной ненависти рык.

— Пожиратель! — прошипел мой внутренний голос. — Падальщик, что пожирает таких, как я. Что пожирает саму нашу память. Что превращает наследие моего времени в питательную грязь для своего роя. Здесь нет Матки. Здесь нет Сердца. Пожиратели — это метастазы. Они возникают только там, где правит один из Мозгов.

В этот момент дрон показал, как очередной червь высунулся из своей норы и выплюнул в бездну три «Призрака». Но не обычной модификации, как была у подавляющего большинства защитников форпоста, а «иксы». Те, что носили прибывшие аристократы.

Я посмотрел на свою команду. Четверо ходит. Двое передвигается. Четверо бесполезны. Впереди огромные толпы ксорхианцев и пожиратель, которого вообще непонятно как уничтожать. При этом было чёткое понимание — отступать некуда. Да даже если было бы куда — десант своих не бросает. А там, внизу, три десятка «своих».

— Зато умрём красиво, — хрипло произнесла Зорина, озвучив то, о чём все молчали. — С треском. Как по мне, отступать нельзя. Так только груваки толстозадые делают, обосравшиеся от вида собственного отражения. В Фениксе таких нет.

— Нужно спускаться, — послышался чужой голос. Незнакомый.

— Ты кто и куда нам нужно спускаться? — я начал озираться, выискивая говорившего. Связь ещё не добивала до тех, кто находился в коконах, так что говоривший должен быть рядом с нами. Но всё оказалось банальней — лежавший на шкуре боец Соларионов дёрнул головой, показывая, что пришёл в себя.

— Тень тридцать три, — представился мой надсмотрщик. — Для вас Тень. Обрыв позвоночника. Не мобилен. Нам нужно вниз. Пожиратель пытается уничтожить осколок малой базы предтеч. Уничтожим его и доберёмся до ядра — получим шанс. Не доберёмся — станем удобрением, как они.

— Он прав, — послышался уже нормальный голос Эхо. — Обновление информации. Малая база предтеч действительно может увеличить шансы на выживание на семьдесят два процента.

Особенность Эхо была в его урезанной памяти. Он помнил только про падальщиков и всё, что с ними было связано. Всё остальное было скомкано и практически не существовало. Поэтому такие внезапные «озарения», когда в его базу пробивался новый кусок информации, имели под собой основу. Он заново открывал то, что когда-то знал.