Особенности самого западного города России накладывают особый отпечаток на лицо петербуржца. «Петербуржец, если он человек солидный, скуп на слова, если они не ведут ни к какой положительной цели. Лицо москвича открыто, добродушно, беззаботно, весело, приветливо; москвич всегда рад заговорить и заспорить с вами о чем угодно, и в разговоре москвич откровенен. Лицо петербуржца всегда озабочено и пасмурно; петербуржец всегда вежлив, часто даже любезен, но как-то холодно и осторожно; если разговорится, то о предметах самых обыкновенных; серьезно он говорит только о службе, а спорить и рассуждать ни о чем не любит. По лицу москвича видно, что он доволен людьми и миром; по лицу петербуржца видно, что он доволен - самим собою, если, разумеется, дела его идут хорошо».[160]

При Николае I определился известный всему миру строгий и прекрасный облик Петербурга (на 60° с.ш. нет во всем мире ничего подобного, ни по размерам, ни по красоте; севернее, конечно, тоже).

Почти весь цикл строительства Исаакиевского собора пришелся на его царствование.

Монферран воздвиг Александрийскую колонну на Дворцовой площади. Клодт поставил «Укротителя коней» на Аничковом мосту. Злые языки говорили, что Укротитель — это сам император, а кони — это Россия. Но Николай, скорее, напоминает атлантов из Нового Эрмитажа, что был построен Кленцером.

Была доведена до известного нам вида торгово-портовая Стрелка Васильевского острова. Ф. Лукин в 1829-1832 гг. возводит здания Таможни, а по сторонам Биржи Северный пакгауз – на месте усадеб Строганова, Демидова и купца Глухова, и Южный пакгауз на месте дворца Прасковьи Федоровны. Здесь помимо складов размещались мануфактурные выставки и рисовальная школа для ремесленников. Вряд ли хоть в одном городе мира вы найдете здания с хозяйственно-утилитарным назначением такой красоты.[161]

По проекту Росси – на территории сада Аничковского дворца, переданного Театральной дирекции – построили Александринский театр, открытый в 1832 и названный в честь супруги императора. В глубине площади расположился сам театр с лоджией из колонн Коринфского ордера. На аттике главного фасада – колесница Аполлона из меди. Статуи на аттике и нишах по сторонам лоджии оказались недолговечными, даже падали. В 1847 их убрали, а восстановили уже в советское время, в 1932.

Здесь, кстати, в 1836 состоялась премьера гоголевского «Ревизора» – в советское время писали, что «вопреки строжайшему надзору», а на самом деле совсем наоборот. А также «Женитьба» Гоголя (1842), «Завтрак у предводителя» И. Тургенева, «Маскарад» Лермонтова. Вопреки марксистскому штампу, не боялось «самодержавие» ни одного талантливого произведения.

За Александринским театром построили два однотипных здания, которые и образовали улицу Театральную – единственная в Петербурге, состоящая всего из пары домов. В 1923 году её проименовали улицей Зодчего Росси – ВКП(б) питало слабость к этому архитектору. Но заменило почему-то Карло на Зодчего. За ней расположилась застроенная опять же по проекту Росси – площадь Чернышёвская (позднее Ломоносова), получившая название не в честь средней руки литератора, а в честь графов Чернышёвых.

С созданием, по проектам Росси, здания Сената и Синода, Александринского театра, Михайловского дворца (ныне Русский музей), Главного штаба, классицизм достиг в России, а точнее в Петербурге, своей наивысшей точки, а затем стал уходить.

Дворец Белосельских-Белозерских на углу Невского и набережной Фонтанки был полностью перестроен в 1847–1848 гг. А. Штакеншнейдером в стиле русского необарокко. И, кстати, на деньги, унаследованные от богатейшего промышленника И. Мясникова, владевшего металлургическими заводами на Урале. Сейчас в этом здании находится странный музей «становления демократии в современной России имени Анатолия Собчака», где пытаются оправдать расчленение, разграбление и деиндустриализацию нашей страны в 1990-е. Мясникову бы это не понравилось.

Константин Тон, возрождавший традиции древнерусской архитектуры, строил пятиглавые церкви с русским и византийским декором. По его проекту был возведен Большой кремлевский дворец и храм Христа Спасителя в Москве. Также Петербургский (ныне Ленинградский) вокзал в Москве для Николаевской дороги, соединившей старую и новую столицы России.

В Петербурге он же создал Введенский собор лейб-гвардии Семёновского полка (утрачен в 1933), пристань со сфинксами у Академии художеств, построил здание Пулковской обсерватории, ну и, само собой, здание Николаевского вокзала (ныне Московский).

Храм Христа Спасителя был заложен в 1839. Этот собор создавался с привлечением добровольных народных пожертвований, став колоссальным воинским мемориалом — в нем находились мраморные доски с именами павших в 1812 русских солдат.

Тон, петербургский зодчий немецкого происхождения, стал основоположником русско-византийского стиля, расцветший в эпоху Николая I. Этот стиль выражал понятие народности (из известной культурной триады Уварова), воплощал идею самодостаточности и самобытности России, а также её культурной преемственности по отношению к Восточно-Римской империи.

Для русско-византийского стиля, разработанного Тоном и его предшественниками Н. Ефимовым, А. Мельниковым и В. Стасовым, характерно использование мотивов соборов Московского Кремля и памятников владимиро-суздальской школы

Этот стиль развивался под влиянием изысканий в области археологии, которые начались в эпоху Николая I и проводились президентом Императорской Академии художеств А. Олениным, художником-реставратором Ф. Солнцевым, реставратором Ф. Рихтером, художником и искусствоведом Г. Гагариным.

С 1850-х годов русско-византийский стиль разделился на два отдельных направления: русский, основанный на дальнейшем изучении архитектуры России допетровского времени, и византийский, базирующийся на глубоком изучении архитектуры раннехристианского Рима и стран христианского Востока.

Среди интересных начинаний Николая I было открытие художественных коллекций, собранных российскими правителями, для людей всех сословий. Эрмитаж распахнул двери для широкой публики в 1852 г.

При Николае I творили как художники классической школы, Брюлов, Кипренский, Тропинин, А. А. Иванов, так и Павел Федотов — основатель критического реализма.

После ознакомления с художественными работами мичмана Федотова, император разрешил ему покинуть морскую службу.

Художник Иванов ни много ни мало тридцать лет писал «Явление в мире Христа» (и создал действительно шедевр), и император постоянно поддерживал его.

На время Николая I приходится появление общедоступной почты, и каждый, приобретя почтовую марку, мог отправить письмо. В городах, начиная с Петербурга, появилось газовое освещение. Так учрежденное в 1835 «Общество освещения газом С.-Петербурга» построило свой завод на Обводном канале, в 1839 в столице зажглись первые газовые фонари на Дворцовой площади и на Невском от Адмиралтейства до Аничковского моста. К середине века на этом участке горело уже 139 фонарей. В это время появляется и городской общественный транспорт. Извозчики работали в основном на «ваньках» – одноконных пролетках, и были вездесущи. В декабре 1843 появился первый общественный омнибус, перевозивший пассажиров по Невскому проспекту от Знаменской площади к Английской набережной.

С деятельностью книготорговцы и книгоиздателя А. Смирдина связано издание произведений около семидесяти русских писателей, в том числе Пушкина: первое собрание сочинений (1830), «Борис Годунов» (1831), полное издание «Евгения Онегина» (1833), «Поэмы и повести» (1835). Смирдин произвел переворот в русском книгоиздании и книготорговле, и качеством издания, и доступностью цены для небогатых людей.

Книжная лавка Смирдина была местом встречи петербургских писателей. «Однажды, часа в три, я зашел в книжный магазин Смирдина… – вспоминал И. И. Панаев. – В одно почти время со мною вошли в магазин два человека: один большого роста, с весьма важными и смелыми приемами, полный, с рыжеватой эспаньолкой, одетый франтовски; другой, среднего роста, одетый без всяких претензий, даже небрежно, с курчавыми белокурыми волосами, с несколько арабским профилем, толстыми выдавшимися губами и с необыкновенно живыми и умными глазами. Когда взглянул на последнего, сердце мое так и замерло. Я узнал в нем…» Читателю остается догадаться, кто был этот белокурый господин, столь непохожий на свой знаменитый портрет кисти Кипренского.