После 1788 уличное освещение было отдано на откуп частникам; это удовольствие стало дороже, но количество масляных фонарей увеличилось.

В конце XVIII в. усилилась роль монументальной городской скульптуры. Самым первым, сложным и знаменитым монументом стал Медный всадник, памятник основателю города, высотой 10,4 м, созданный под руководством Фальконе. Бронзовое литье осуществлял Василий Екимов, голову Петра (внимание, феминистки) лепила дама Мари-Анн Колло. А доставка Гром-камня, предназначенного под основание монумента, оказалась сложной инженерной задачей, которая была успешно решена русскими мастерами. Валун, возрастом в 1,5 млрд. лет и весом 1500 тонн, подняли с помощью огромных домкратов, погрузили на специальную платформу – для транспортировки по зимнему грунту. Далее везли по воде, причем специальное судно, построенное Г. Корчебниковым, и в начале пути для погрузки и в конце пути для выгрузки притапливалось и садилось на вбитые в дно сваи…

При деревянном дворце Елизаветы Петровны было построено здание театра (до этого театральные представления давались в Петербурге давались, но постоянного места не имели и играли в них иностранные актеры). С ним связан указ императрицы от августа 1756 г.: «Учредить русской для представления трагедий и комедий театр», ядро его составили актеры-любители из Ярославля. В мае 1757 здесь состоялось первое коммерческое представление с названием «Русской», на которое мог попасть любой, купив билет.

Вместе с тем, как упрощался ландшафт Петербурга – на смену болотам, лесам, лугам, пастбищам, пустошам, речкам, слободкам приходили прямые улицы и каменные дома – упрощался и общественный ландшафт страны.

При преемниках Петра I общественная структура фактически становится двухслойной, благодаря стремительному процессу вестернизации русского общества, что равнялось эмансипации дворянства – а по сути, освобождению его от государственной службы.

Сверху — благородное землевладельческое сословие с небольшим добавлением именитых горожан и гильдейских купцов – находящееся под полным воздействием западной культуры, внизу — простонародье, живущее по традиции, платящее подати и несущее повинности. Внешне отличаясь от Речи Посполитой по формам верховной власти, Россия становится очень близкой к ближайшей западной соседке по формам социального устройства. Отмена престолонаследия по крови и по земскому выбору фактически передала благородному шляхетству функции избрания носителя верховной власти.

С Петра до Николая пять раз столичная дворянская верхушка — в виде гвардейских полков — делала у нас царей. И почти каждый раз в этом принимали активное участие внешние силы.

Почти дословно совпадают фазы полонизации западно-русского шляхетства, происходившей в XVI– XVII вв., и вестернизации российского дворянства в XVIII в. Точно также наше дворянство меняет культурную идентичность, систему ценностей, язык, характер отношения к низшим классам. Точно также наше дворянство ориентируется на вывоз сырья на европейский рынок.

Советские историки, вслед за либеральными, очень радуются в своих трудах «созреванию капиталистического уклада в недрах феодально-крепостнической системы», ибо согласно марксовой формационной теории – капитализм это более прогрессивная формация. Притом старательно не замечают, что именно этот самый капиталистический уклад ведет и сужению самостоятельной роли государства, и к ухудшению положения простого народа, за который они якобы радеют. Однако продолжают ругать «реакционное самодержавие» за то, что на самом деле было принесено той самой «прогрессивной формацией».

После постпетровского глубинного раскола единая русская нация, как таковая, на время исчезает. Ведь нация, собственно, может существовать только при единении всех социальных групп в наиболее важных вопросах — в языке, культуре, наличии обязанностей перед государством.

Российская элита, ведомая Петербургом, ориентируется то на один, то на другой культурно-бытовой западный образец: польские влияния сменяются голландскими и немецкими, потом французскими и английскими. Вместе с культурными потоками идут с Запада и весьма существенные человеческие потоки; в состав российского благородного сословия инкорпорируются многочисленная польская шляхта, малороссийская старшина, прибалтийское и финляндское дворянство, искателя счастья из Европы – представители западной цивилизации, которые исторически не испытывали к исконной Руси ничего, кроме неприязни.

При всех плюсах Петровских преобразований в них таился и большой минус. Дворяне стали владеть поместьями безусловно.

С 1720-х помещики перенимают функции суда и полиции в отношении крестьян по большинству дел. Крестьяне теряют право на владение землей, полями, деревнями.

Политические, гражданские и экономические привилегии помещиков росли столь же быстро, как и их частная власть над крестьянами. «В истории XVIII в. улучшение положения дворянства постоянно связывалось с ухудшением быта и уменьшением прав крестьянства».[70]

С 1720-х шляхетство освобождается от уплаты подушной подати. Анна Иоанновна, курляндская герцогиня на русском троне, благодарит своих гвардейских «выборщиков», отменяя указ Петра о единонаследии имений. Отныне младшие сыновья не должны жить на жалованье от службы. С учреждением Сухопутного шляхетного корпуса дворяне, окончившие его, становятся офицерами, не побывав в нижних чинах. Срок обязательной службы сокращается до 25 лет.[71] Дворяне устремляются из полков и канцелярий в свои деревни. Только дворянам разрешен свободный вывоз хлеба за границу. Как в Польше. Они получают монопольное право на винокурение. Как в Польше. Только они могут владеть населённой землёй, а затем и любой землей за пределами города. Кривая нарастания привилегий нашего шляхетства почти по пунктам совпадает со схожим процессом в Речи Посполитой двумя веками раньше.

При голштинце Петре III указом о дворянской вольности высшее сословие освобождается от обязательной службы российскому государству. Всё российское дворянство вполне легально превращается в «нетчиков» — таких еще сто лет назад пороли и лишали поместий; теперь безделье становится признаком благородного сословия. Труд владельческих крестьян, вместо того, чтобы обеспечивать военную и государственную службу служилых людей, воинов, отныне должен обслуживать потребности бар, многие из которых обратились к праздности. Притом это будет считаться достижением европеизации. На смену земельному владению, обеспечивающему службу, пришло барское хозяйство, работающее для вывоза сырых товаров на внешний рынок — в обмен на предметы роскоши. Как в Польше. Крепостное право делается из публично-правового частно-правовым и стало напоминать польскую панщину. Более того, с освобождением дворян от обязательной службы нашему государству, они получали право служить иным государям. И русские крестьяне поддерживали своим трудом службу прусскому или французскому королю. Даже обязательность учебы отпадет.

Нобилитет теперь ощущал себя форпостом Европы в неевропейской стране. Даже имя он получил польское, «шляхетство», перенимая и то высокомерное отношение к народу, каковое было у польской шляхты. Попутно возникало и ощущение социальной несправедливости, как у самих представителей этого сословия, так и других классов общества, что будет канализировано в антигосударственные настроения масонами и либералами...

Екатерининский указ об «Учреждениях для управления губерний» выстроил местное самоуправление, опирающееся на выборные дворянские органы. «С 1775 вся Россия от высших до низших ступеней управления (кроме разве городовых магистратов) стала управляться дворянством: вверху они действовали в виде бюрократии, внизу — в качестве представителей дворянских самоуправляющихся обществ».[72]

Жалованная грамота 1785 г. превращала дворянство целой губернии в юридическое лицо, устанавливала, что дворянин свободен от податей, телесных наказаний, государственной службы, каких либо изъятий в пользовании всего, что находится в его имении, и судится только равными себе.