Оставляю это неприятное занятие на потом и иду в душ. Оправдываю себя тем, что частичка Андрея все еще остается здесь, в посуде, которая помнит его руки. А когда я смою остатки кофе — ничего не останется.

После душа я убираю волосы в пучок и надеваю старую футболку Ивана с затертой эмблемой какого-то футбольного клуба. В ней удобно. Просторно. И немного пахнет прошлым, в котором были родители, лето, сосны на даче, бабушкины блины, мамина улыбка и папа, который смеялся так, что казалось — всё на свете не так уж и страшно.

Пылесос врубаю на полную, чтобы не думать. Чтобы заглушить мысли. Протираю пыль, мою пол. Пытаюсь привести квартиру в порядок, как будто этим могу привести в порядок собственную жизнь.

На кухне, между делом, ставлю отвариваться курицу — Иван возвращается на днях. И еще делаю заготовки для плова. Андрей ест все, но плов любит безумно, и мне очень хочется хоть так сделать ему приятное. Черт с ним, с этим краном, капает — и пусть капает себе, меня это не раздражает.

Андрей не умеет останавливаться, и после рабочего дня, особенно когда не успевает или забывает пообедать, приезжает серый, уставший и смирный, сил сопротивляться не хватает, и у меня появляется шанс уговорить его сначала поесть и только потом — что-то доделать, или еще раз уговорить, чтобы доделать потом, позже, завтра…

Я снова варю себе кофе. Есть не хочется — жарко. Но перерыв нужен. А кофе напоминает мне о сегодняшнем утре.

Смотрю в окно. Слышно, как люди внизу суетятся, машины гудят, а я как будто отделена стеклом. За окном день, а у меня внутри — серый дождь и тьма.

Я думаю об Андрее и улыбаюсь, пока протираю пыль, меняю постельное бельё. Еще хорошо бы убраться в комнате Ивана. Он всегда спешит, всегда все разбрасывает где придется. Раскидывает, а потом мечется по квартире в поисках. Я раскладываю по местам тетради Ивана и улыбаюсь. Мой младший брат. Уже взрослый. Почти.

Мы с Иваном остались вдвоём пять лет назад.

Авария.

Они поехали на дачу. Мама и папа. Я осталась в городе — сдавала сессию, да и не хотела я ехать на дачу, не любила я там бывать. Иван в самый последний момент заболел, и бабушка забрала его к себе — лечить и чтобы не мешал и не заразил.

А потом мне позвонили. И моя жизнь разделилась на до и после. Знаю, банально. Все так говорят. Только это и правда случилось: вот была моя обычная, спокойная жизнь, с радостями, печалями и прочими атрибутами, и в один миг закончилось все.

Я не помню, как тогда вообще дышала. Была как во сне. Похороны, следствие, суды, опека, документы… все смешалось в один непрекращающийся кошмар. Я вообще не понимала, что происходит, что мне нужно делать и как не допустить, чтобы Ваньку забрали в интернат. Мне было двадцать, брату тринадцать. Мне говорили, куда идти, я шла, но я ничего не помню. Опека, суд, документы, опять опека… Больше всего я боялась, что брата заберут, потому что — ну какая из меня опекунша…

Потом — бабушка. Мама была ее единственной дочерью. К нам опять ходила опека, я судорожно пыталась бросить институт и найти работу.

Я правда опустила руки. Я не думала, что справлюсь.

Но Андрей… Он тогда все время был рядом. Я только сейчас понимаю, что реально он тогда для меня сделал. Он сам только институт закончил, только-только устроился на работу. И умудрялся между всем этим быть со мной. Помогал, когда не было сил ни вставать, ни говорить. Он просто был. Иногда — молча. Иногда — с пиццей и глупыми шутками, когда мне орать хотелось от бессилия. С деньгами, когда не хватало на оплату квартиры.

И его отец тоже. Суровый, мрачный, с тяжелым, пронизывающим взглядом. Я его всегда боялась. Знала, что он овдовел несколько лет назад, сам воспитывал младших — их семья была на весь наш район известна, восемь детей! — и конечно оправдывала его неприветливость: жену свою он очень любил. Только ко мне он всегда относился прямо-таки с открытой неприязнью. И все из-за Андрея. Из-за наших отношений. Ну недостаточно я хороша для их семьи и с родителями была, а уже после того, как одна осталась…

Но он помог. Все связи поднял, всех достал, но Иван остался дома. И работу именно он мне нашел, так, чтобы я и институт смогла закончить, и Ваньку содержать. Андрей потом признался, что те деньги, которые он нам приносил, по большей части от его отца были. И если бы мне Ивана не оставили — они бы забрали под опеку…

Вот так.

А потом я узнала и про Андрея. Случайно. Только мне все равно уже было — я ведь с пятого класса в него влюблена была. И ничего это не изменило. Только неприязнь его отца ко мне стала понятнее. И причина, по которой мой любимый исчезает на несколько дней в месяц — тоже.

Как бы там ни было, сейчас у меня есть подобие семьи, брат и диплом. И работа. И хоть что-то в жизни держится.

В комнате Ивана вещи разбросаны — собирался и конечно оставил все как есть. Я и тут меняю постельное белье, застилаю его кровать и аккуратно раскладываю разбросанную одежду в шкаф. На полу, под стулом валяется сумка, с которой Иван ходит в институт и его ветровка. Поднимаю куртку и вешаю аккуратно на ручку дверцы шкафа, где она всегда висит. Он не маленький, но для меня — всё ещё ребёнок. Не говорю ему, но я всё ещё боюсь, что он вдруг исчезнет. Что снова кто-то позвонит. И скажет, что произошла ошибка. Умом я понимаю, что все, Ивану уже восемнадцать и все позади, но страх все еще иногд сильнее разума.

Иногда я вижу их во сне — маму и папу. Они стоят где-то в сумраке, смотрят на нас с Иваном. И я точно знаю, что им теперь все известно, и они одобрили бы Андрея. Иногда мне даже кажется, что они рады, что он рядом.

А скоро — полнолуние.

Андрей никогда не рассказывает, что происходит. Но я вижу, как он меняется. В глазах появляется что-то дикое. И он уходит. После того раза — всегда уходит заранее.

А я жду.

И молюсь, чтобы вернулся живой. Потому что мне страшно.

Все дела давно закончены, стрелки подбираются в девяти вечера, и за окном уже темно. День промелькнул незаметно, прополз и скрылся.

На стене бормочет телевизор — идет какой-то сериал, очередной и типичный. И это успокаивает. Я достаю пяльца с канвой, включаю лампу и сажусь в кресло. Так легче ждать. Привычные, отработанные до механистичности движения. Разноцветные нити. Можно выбрать любой цвет, любой, который радует или любой, который не раздражает. Игла, нити, ткань — взгляд на разноцветный лист — и все заново: игла, нити, ткань… В отличие от жизни, это можно распустить и вышить заново, если что-то пойдет не так.

Когда часы показывают половину одиннадцатого, я подхожу к окну. Там — луна. Большая, слишком яркая. Странная. Будто смотрит в мое окно. И тоже ждет. Пока она еще не идеально круглая, но уже скоро. Я чувствую: что-то приближается. Что-то, чего не объяснить. Что-то, от чего страшно всем.

За окном — город. Обычный, прозаический город. Люди идут по улице и переговариваются, парочки целуются — когда, как не сейчас. Кто-то спешит домой, чтобы забыть сегодняшний день во сне, а кто-то — чтобы начать все заново… Обычный город. Город, в котором сны прячутся в трещинах уличного асфальта. Город, в котором всё самое важное случается, пока все спят.

А я не сплю.

Солнце шарашило так, будто решило вмазать мне по макушке за все грехи, и прошлые, и будущие. Август в этом году прям нетипичный какой-то, жара — просто жуть.

Электричка тащилась как сонный удав, и я реально чувствовал, как плавлюсь. Даже аудиокниги не спасали: голос лектора о сложных интегралах звучал в мозгу как молитва перед исповедью — загадочно, мистически и нифига не понятно. Я поменял трек в наушниках на новый альбом любимой группы, закрыл глаза и просто кайфанул от мысли: я еду домой. В Москву. К своей сестре. Внормальнуюквартиру, где нет общаги, комаров и туалета на этаже для всех, но без уборщицы.

Сборы прошли круто. Если не считать бытовые неудобства, но это фигня, честно. Баскетбол — это мой релакс, моя медитация. Я не Стив Карри, конечно, но попадаю стабильно. Ну и да, меня взяли в основную команду. Типа круто. Все хлопали по плечу, говорили, мол, Ванёк, ты красавчик. А я улыбался, кивал — и внутри чуть-чуть гордился собой. Ладно, не чуть-чуть. Гордился. И Аленка обрадуется.