Оказалось, ждал, когда баба Яга себе нальет.

— Пейте, детки, — ласково проговорила она. — Пейте, а я пока расскажу-ка вам сказку.

Ну вот, только сказки мне не хватало. Сначала Андрей всю ночь «думал», хотя знал, куда и к кому идти надо. Чего, до соседнего дома дойти сложно было? Побеспокоить боялся? Так ведь не для себя, для сестры любимой. А если судить по тому, как баба Яга реагировала на мой рассказ про сны — дело и правда серьезным оказывалось! И что? Ночь потеряли!

— Жил-был в одном царстве-государстве царь. И были у него жена-красавица да семеро сыновей, как на подбор, сильные и красивые, да дочка единственная, младшая, Василиса, что зорька светлая.

Я взглянул на Андрея. Тот залпом выпил предложенный чай и сидел теперь понурившись и опустив голову.

— Дети у царя росли дружные, — продолжала бабка. — Любили друг друга, помогали — и в играх, и в учебе. И все вместе — куда один, туда и остальные семеро. А пуще всего любили мальчики свою сестренку единственную. Любили, берегли, в обиду никому не давали. И все хорошо у них было, да только пришло и во дворец несчастье — померла царица. Не проснулась она раз поутру. И осиротели дети. Царь горевал и печалился. Долго он тосковал и так вдовцом бы и остался, да только начали на него со всех сторон наседать да просить, мол, нельзя без царицы. В доме порядок — и в делах порядок. Да… Так вот уже мужчины устроены — тяжело мужчине с детьми, хоть царь он, хоть рыбак простой. Тяжело в дому, не разорваться. И уговорили-таки приближенные царя жениться. И взял царь себе жену молодую, добрую да ладную.

Яга неторопливо свою сказку рассказывала, казалось никакой подробности упустить не хотела.

— И рода хорошего она была. А уж красива — глаз не отвести: коса — до пола, стан — как у берёзки тонкий да гибкий, голос — как серебряный колокольчик. И дети царские мачеху приняли — услужить ей пуще всех старались, ластились. И то сказать, при отце-то она ласковая была да нежная. С царевной маленькой играла да косы ей плела, принцев ласкала. А как уж за порог — злющая, как оса. Ни с кем ужиться не могла. Все с криком, все с бранью… Царевна-то маленькая да несмышленая, а мальчики отцу не жаловались. Как мать-то их померла, так отец чернее тучи ходил, а с новой женой оттаял, улыбаться начал. Не хотели они счастье отцово рушить. Вот и думали: Василису в обиду не дадим, а сами потерпим. Лишь бы отец счастлив был. Вот и держали его в неведении. А боярам что ж — есть царица, да и ладно. А она… Ох, нелёгкая женщина она была. И не только злющая. Много у нее тайн было. Да только царь о том не ведал. А царица занималась своими делами тайными. Всё на курсы ходила. Всё лекции слушала про просветление да медитациями баловалась. На свечи смотрела, заговоры читала. То к дереву прижмётся, то в небо глядит, будто звёзды ей что-то нашептывают. А ещё — духами всякими увлекалась, да с шарлатанами разными все уезжала, совет держала. И красотой своей не просто так блистала — ведовская она была, ох ведовская... Сама-то она себя ведьмой не считала. Просветленной. Да только по всему выходило, что мешают принцы ее просветлению. И мужем управлять мешают, и денег много на мальчишек уходит, а могли бы все на ее желания да подарки идти. А царь про то — ни сном, ни духом. Верил он ей.

Бабка замолчала и начала прихлебывать свою порцию напитка. Смотрела только задумчиво перед собой.

Я на Андрея глянул, а тот даже позы не изменил, только как будто еще меньше стал. И сидел неподвижно, уставившись в землю.

— Так вот, — продолжала Яга, помолчав. — Долго ли, коротко ли, да только однажды царь в неурочный час во дворец вернулся. Да настолько в неурочный, что своими глазами все и увидел. Понял он все, осерчал. Ему бы остеречься, знай он про ведьмовские забавы жены своей. Да он не знал, а тут и разум ему затмило, когда своими глазами увидел, как ласковая да нежная жена его детей охаживает. Выгнал с позором. Отцу вернул в чем взял, да скрывать причину не стал. Опозорил всю их семью. Не стало им жизни здесь, убрались они потихоньку в другую страну. А царь остался жить-поживать да добра наживать с принцами и царевной.

Только зря он радовался, что детей своих любимых от злой мачехи избавил. За поруганную честь, за разорение да за то, что родного угла их царь лишил, затаила царица юная злобу. Знать, теперь силу она набрала, волчонок. Проклятие в доме. А вот почему в Василису ударило… да понять не сложно: что с бабы взять, коли зависть да злоба ею руководят.

— Какая ж зависть, бабушка? Откуда? Васька маленькая была, она и не помнит…

— А ей и не надо. Да только Василиса ваша в достатке и любви живет, отказа ни в чем не знает. И никто ее прилюдно не унижал, сопляков от предыдущего брака не навязывал, жить с нелюбимым не заставлял да на чужбину не выгонял… Отчего ж не позавидовать? И теперь спит Василиса. А что не умерла — так это дело времени, волчонок. Сестра твоя на грани, между миром мертвых и миром снов. Да ты и сам понял, кто стоит за этим. А почему он? Так брат и сестра они с мачехой-то. Не знал, что ли? Сводные. Да что теперь. Василису выручать надо. Только вам не пройти туда. Только вот, жених разве что.

Андрей аж вскинулся.

— У, испугал, — засмеялась бабка. — А то не понятно тебе, что просто так и кирпич на голову не падает? Что вскинулся? Ты мне лучше, волчонок, скажи, оборачивалась ли твоя сестра?

— Нет, бабушка. Мы думали, в маму она, человеком… Отец сказал. Он ее тогда к сестре твоей возил. Мы про проклятие думали, бабушка. Только не нашли на Василисе ничего.

— Не нашли или отец сказал, что не нашли?

— Отец сказал. Да ему-то врать зачем?

— Твоя правда. Только не в мать она. Ваша она, ваша. Только проклята. Вон как молодец этот. И знай, волчонок, без него Василису не найти. Запертая останется и угаснет. Услышал меня? Вот так отцу и передай.

Мы вышли из калитки, и я заметил, с каким облегчением Иван выдохнул. Как от чего-то избавился, что ли…

Я остановился неподалеку и ждал, пока Иван заметит и подойдет. Идти мне не хотелось никуда. Говорить тоже. Но придется. Что-то мне подсказывало, что разговора не избежать.

— Андрей, это что сейчас было?

Ну вот. А я-то думал, что ему похуже будет. Размечтался.

— Правда. Что же еще, — неохотно отвечаю я. — Отец мой — глава волчьих кланов. Царь типа.

— Ага, — бормочет Иван и с уважением смотрит на меня.

— Отец тогда по командировкам часто ездил. Денег ей оставит, мачехе, на хозяйство, а она все заберет и усвистит на свои тренинги… Холодильник пустой, денег нет. Старшие стали подрабатывать ходить. Понятно, что не до школы им. А отец всегда с нас хорошо учиться требовал. Мы, младшие, и учились. А Ник с Назаром пропускать начали — один подработать шел, а второй с Васькой сидел. Она маленькая болела часто, в садик и не ходила почти. А потом Ника избили сильно. Они там в классе что-то не поделили, ну и… До больницы дошло. Мачехе не дозвонились, а отцу — ну прям случайно. Он примчался сразу. И увидел: жены нет, Ник в больнице, дома света нет — что-то у нас там случилось, мы без старших решить не могли. И Васька дома одна, рыдает, есть хочет… холодильник пустой… В общем, так вот. Мы отца расстраивать не хотели. Он после маминой смерти сам не свой ходил. А женился, так вроде отошел. Повеселел. Нет, обидно, конечно, было. Мне все казалось, он маму забыл — так радовался, когда… эта… у нас появилась… Вот и вся история. Чтоб ты знал. И вопросы мне не задавал.

— А с … ну, с ней, с этой женщиной, что случилось? — Иван спрашивает так, словно опасается, что я не отвечу. Так и есть, я бы и не ответил. Что старое ворошить. Да и не люблю я, когда в мою жизнь всякие... козлята носы суют. Я и Алене не рассказывал об этом.

— А все, что рассказали тебе, то и случилось… Им пришлось из страны уехать. Им тут жизни бы не дали. Конечно, хорошо, что она… ушла. Но все же законы у клана жестокие. Их не простили. Да и вскрылось кое-что… За что у нас… вообще-то положено весь род уничтожить. Да отец пожалел…