Одинокая человеческая фигурка стояла посреди хаоса с закрытыми глазами, спокойно и безмятежно…

Покончив с праведным делом, селяне не торопились разбрестись по домам, они кучками стояли на площади и живо спорили, кричали, не обращая внимания на усиливающийся дождь. Солнце давно скрылось, а ночное небо казалось черным и неприветливым. Что-то надвигалось. Люди впервые взглянули вверх, и на лицах появилось выражение крайнего ужаса, напрочь стеревшего все остальные чувства. Вслед за раскатистым рокотом грома к земле устремилась первая пылающая стрела, поразив перепуганных людей. Толпа схлынула, как волна, оставляя одинокие тела. Люди с воплями бежали под укрытия, запирались в домах, но молнии, пущенные умелым стрелком, били без промаха, поджигая соломенные крыши. Деревья стонали, падали, охваченные пламенем и быстро тухли под тяжелыми злыми каплями дождя. Взбесившийся ветер молотом бил в двери, распахивая их настежь. Земля дрожала, как живая, усиливающийся гул поднимался кверху, люди, вжавшиеся в угол, всем телом чувствовали приближающуюся беду. Толчки становились все сильней, достигая крайней степени, целые пласты почвы быстро приподнимались и опадали, приближая конец. Рывком вздыбившаяся земля встала вертикально и резко обрушилась назад, одним махом проглотила дома, заживо похоронив селян, среди которых был и оставшийся на еще одну ночь путник.

Яркие вспышки раскалывали небо на тысячу осколков, заглушая отчаянные, преисполненные ужаса крики, а из рыхлой черной почвы уже тянулись ввысь молодые сильные побеги…

Два воина медленно подъезжали к небольшой деревушке. С трудом выбираясь из грязи, отыскали корчму и спрыгнули на землю. Тот, что помоложе, отличался от спутника только средним ростом и длинными русыми волосами, а в остальном они были похожи как близнецы. Оба широкоплечие, стройные, за спиной виднелись мощные рукояти мечей. Отведя уставших коней под навес, они вошли внутрь и устроились у стены, подальше от досужих взглядов и заказали вина.

– Странно что-то здесь, – огляделся Владий. – Люди как пришибленные ходят. Того и гляди по погребам все поперепрячутся.

Миробой по привычке нахмурился, злобно зыркнул на хозяина.

– Случилось что? Аль всегда такие?

– Ночью страшное такое творилось. До утра дожить не чаяли. Ветер, дождь, гром, молнии. Тьма как живая надвигалась, думали, погребет. К рассвету успокоилось все, но люди боятся из домов выходить, вдруг по новой начнется, – плачущим голосом поведал хозяин, ставя на стол кувшины.

– Да-а-а, – протянул Владий. – Весело тут у вас…Даже и не знаю, остаться здесь или дальше поехать. Домишки у вас слабенькие, а уж после такой ночи вообще неровен час, упадет бревно на голову, задавит и не видать нам княжеской дружины, как своих ушей. А нечисть, случаем, к вам не заглядывала? – неожиданно спросил он и озорно рассмеялся, увидев сморщившееся лицо хозяина. Вскинул обе руки. – Не пугайся, мил человек, это я так, на всякий случай. Нам бы комнаты на две ночки.

– Будут, – кивнул мужик и забрав плату бочком двинулся назад, бросая на них испуганные взгляды.

– Ну и зачем человека напугал? – с укором спросил Миробой. – Все норовишь смуту посеять. Теперь будет ходить да оглядываться – нечисть искать. Жил ведь спокойно человек, так нет, тебе надо все перевернуть.

– Скука довела, – широко зевнул Владий, – хоть зубы на полку, а рядом меч.

– Вчера лишь из драки еле живой вышел, а сегодня уже скука. Ну свяжись с кем-нибудь. Развейся.

– С кем? – воин приоткрыл один глаз, осмотрел корчму, ответил сам себе. – Не с кем. Одно мужичье.

Подошел корчмарь, поставил перед ними кувшины с вином и осторожно двинулся назад.

– Э нет, постой, – приказал Владий и пригубил вино. – Ты пошто нас травишь?! Что подсовываешь?! – хватил он кулаком об стол, а другой рукой сжал горлышко глиняного сосуда.

Мужичок едва увернулся от кувшина, побелел с головы до пят, отчаянно взглянул на Миробоя. Тот медленно потягивал питье и не думая ввязываться.

– Я принесу лучшее из погреба, – просипел хозяин, отодвигаясь от разъяренного посетителя. – Лучшее. Мигом, – и бросился между лавками прочь.

– Теперь никакого не принесет, – хохотнул Миробой. – А своего тебе не дам, самому мало, хоть и не блеск, конечно. Ну шо, успокоился? Лучше стало? А говоришь, скука.

Открыв глаза, она обнаружила, что лежит около озера в полумраке наступающего дня. Четырехцветная радуга мельтешила перед глазами, заслоняя поднимающийся диск. День начинался светлый, живой, ярким багряным румянцем озарял раскинутые деревья, поломанные стволы. В лесу стояла странная пугающая тишина, словно все живое затаилось, и хруст сухого сучка под ногой, шелест листвы казались слишком громкими, оглушающими. Воислава крадучись шла к дому, но выглянув из-за деревьев недоуменно раскрыла глаза – перепаханная земля быстро зарастала диким кустарником, кое-где поднимались молодые окрепшие веточки, тянулись к солнцу. Деревни не было…

Воислава вошла в Семшу после полудня с раскалывающейся от боли головой. Она бывала здесь пару раз, продавала пойманную дичь Семину, хозяину корчмы, прижимистому, но неплохому мужику. Сейчас ей нужно было только одно – сон. Желательно длинный и спокойный, а еще лучше бесконечный, потому что жить не очень-то хотелось. Жутко хотелось другого – пожалеть себя со всхлипами и завываниями, но это бы ничего не поменяло, а значит бесполезно так тратить силы, нужно идти – просить помощи у Семина.

В корчме было сравнительно мало народа, но шум стоял как в потревоженном улье. Покачивающийся здоровяк доказывал что-то соседу, при этом звучно бил кулаком по дубовой столешнице с опасностью расколоть ее на двое каждым следующим ударом. Соревнований "кто кого перепьет" сегодня не было, что явно печалило хозяина корчмы. Семин с потемневшим лицом стоял вдали и созерцал невеселую картину, но заметив ее выдавил жалкую улыбку.

– Что Рынск? – осведомился он, поглядывая на ее потрепанную одежду и исцарапанное лицо.

– Деревни больше нет, Семин. Я заночевала в лесу, а ночью началось тако-о-ое. Ничего не осталось, все погибли, – вот так врать было тошно, но Воислава подумала о матери и из глаз полились неподдельные слезы.

– Этой ночью?! – поразился Семин. – А у нас ничего. А три ночи тому было, но народ только сейчас очухался, из домов вылезать начал, а так – ни-ни, попрятались, как мыши.

"Сколько же времени я провалялась в лесу?", – пронеслось у нее в голове. Видимо, она побледнела, потому что корчмарь смотрел на нее тревожными глазами.

– Помоги, Семин, – попросила она, – позволь пока остаться у тебя. Я здесь больше никого не знаю. Мой лук при мне, я буду добывать дичь, но чуть позже. Сейчас мне бы отдохнуть.

Он задумался, перебирая в голове все возможные варианты ответа, но отказать не смог.

– Хорошо, но недолго, – предупредил Семин. – Постояльцев у меня пока мало, да и дичь все таки ты принесешь, я знаю. А комнату Горянка покажет.

Воислава устало пошла за девушкой, спотыкаясь о каждую ступеньку, самую верхнюю задела так, что едва удержала равновесие. Провожатая поглядывала насторожено, но ее это мало волновало, на короткое мгновение ей даже показалось, что всем было бы хорошо, если б она сейчас упала и свернула себе шею, но мысль быстро улизнула, оставив только горький туман в голове, да всплывавшие в нем теперь мало что значащие картины. В каждой из них почему-то было много темного… Воислава попыталась ухватиться за это слово, но оно ушло безвозвратно, совсем как те, кого она любила.

Следующее утро Воислава начала с охоты, благо лес был не далеко. Стрелы быстро находили цель и к обеду Воислава получила от Семина, не пожелавшего ничего взять за ночлег тощий кошель с монетами, при этом он странно посмотрел в ее застывшие черные глаза, словно подозревая что-то, но тут же отвернулся. Этот колючий незнакомый взгляд напугал его, в глазах словно умерла вся теплота, даже та капля, что прячется в дальней глубине у самых жестких и холодных людей.