— Есть, капитан. Когда передавать?

— Через несколько дней. Дадим себе время на размышления. А пока — готовимся к новому прыжку. У нас впереди неизвестность, и я хочу, чтобы мы были готовы к чему угодно.

Экипаж начал расходиться, но атмосфера была совсем иной, чем обычно. В воздухе чувствовалось ожидание, предвкушение нового открытия. Они были уже не просто исследователями, выполняющими задание. Они стали первопроходцами, прокладывающими путь человечеству к звездам.

Капитан Джон Хейл стоял перед главным экраном мостика, изучая звездную карту системы Wolf 1061. Холодный свет дисплея отражался в его усталых глазах, придавая лицу синеватый оттенок. Три планеты на орбитах, красный карлик в центре — обычная система, которая должна была стать их следующей остановкой. Должна была. Но космос, как он уже понял за годы службы, редко следует планам.

Вентиляционная система корабля работала с едва заметным шипением — звук, который за месяцы полета стал таким привычным, что его отсутствие тревожило больше, чем присутствие. Воздух пах озоном от работающих приборов и слабым ароматом гидропонных теплиц — запах жизни в металлической коробке, летящей между звездами.

— Капитан, — голос Дэна прервал его размышления. — У нас проблема. Точнее, аномалия.

Хейл обернулся, мысленно отметив, как астрофизик сжимает и разжимает пальцы — привычка, которая проявлялась у него в моменты сильного возбуждения или беспокойства. Дэн стоял у своей консоли, хмурясь на данные с такой интенсивностью, словно пытался силой мысли заставить числа обрести смысл. Экран его рабочей станции отбрасывал зеленоватые блики на его лицо, подчеркивая глубокие морщины концентрации вокруг глаз.

— Какого рода аномалия, Дэн?

— Система Проксимы Центавра. Наши дальние сенсоры фиксируют… — он замолчал, качая головой, и капитан заметил, как его коллега прикусывает нижнюю губу — еще один признак глубокого замешательства. — Честно говоря, я не знаю, как это назвать. Сигналы, но не совсем сигналы. Энергетические всплески, но не совсем энергия.

Кэм поднялась со своего места пилота, и Хейл услышал тихий скрип кожаного кресла под ее весом. Старпом всегда вставала именно так — резко, по-военному, словно готовясь к бою. Ее форма была безупречно выглажена даже в конце долгой вахты, что говорило о железной дисциплине, выработанной годами службы.

— Проксима? Это же наша ближайшая соседка. Четыре световых года от Земли. Если там что-то происходит…

— То это касается всех нас, — закончил за нее капитан, ощущая знакомое напряжение в плечах — телесное проявление ответственности, которая никогда его не покидала. — Сидни, покажи нам данные на главный экран.

Голос ИИ прозвучал с обычной невозмутимостью, но Хейл, который провел с «Сидни» достаточно времени, уловил едва заметные модуляции, которые выдавали интенсивную обработку данных:

— Конечно, капитан. Хотя должна предупредить — эти данные бросают вызов нашему пониманию физики связи.

Главный экран заполнился волнистыми линиями и цветовыми спектрами. Первые секунды данные казались обычным космическим шумом — тот хаос излучения, который заполняет пространство между звездами. Но по мере того, как глаза привыкали к паттернам, начинала проступать странная закономерность. Что-то в этих колебаниях напоминало… музыку? Или дыхание огромного, невидимого существа?

— Началось это три часа назад, — продолжил Дэн, указывая на временную шкалу. Его палец дрожал едва заметно — от усталости или возбуждения. — Сначала я подумал, что это солнечные вспышки от Проксимы Центавра. Красные карлики известны своей активностью. Но посмотрите на регулярность.

Он выделил несколько участков графика, и действительно, среди хаоса космических помех проглядывали повторяющиеся паттерны — слишком правильные для природного явления, слишком живые для технического сигнала.

Сэм, который до этого молча возился с диагностикой систем, поднял голову. Инженер никогда не отвлекался от работы без веской причины, и его участие в разговоре означало, что ситуация действительно серьезная. Свет от его консоли окрашивал его седую бороду в голубоватый оттенок, придавая ему вид волшебника, склонившегося над магическими символами.

— И что, по-твоему, это может быть? Еще одна мертвая цивилизация, оставившая автоматику?

В голосе Сэма прозвучала усталость — не физическая, а душевная. Усталость человека, который видел слишком много руин, слишком много доказательств того, что разум во Вселенной недолговечен.

— Нет, — Дэн покачал головой, и в этом движении была такая уверенность, которая заставила всех прислушаться. — Эти сигналы… они живые. Они меняются в реальном времени. Адаптируются.

Молчание повисло на мостике — не обычная пауза в разговоре, а та особая тишина, которая возникает, когда люди осознают, что стоят на пороге чего-то значительного. Воздух словно загустел от неозвученных мыслей и надежд. Каждый из них уже видел достаточно мертвых миров, чтобы понимать разницу между эхом прошлого и голосом настоящего.

Итан, который все это время слушал с широко раскрытыми глазами, наконец нашел голос. Молодой кадет сидел на краешке своего кресла, сжимая подлокотники так крепко, что костяшки побелели. В его взгляде читалось то особое сочетание страха и восторга, которое бывает только у тех, кто еще не научился скрывать эмоции за профессиональной маской.

— Подождите, а разве… разве мы не должны были туда полететь в первую очередь? Я имею в виду, это же самая близкая к Земле звезда с планетами.

Капитан кисло улыбнулся, и эта улыбка была полна горечи политических интриг и бюрократических решений, которые принимались в кабинетах на Земле людьми, никогда не видевшими звездного неба без атмосферной дымки.

— Политика, кадет. Проксима Центавра была зарезервирована за европейскими миссиями. Наш мандат покрывал более отдаленные системы.

— Ну и где теперь эти европейские миссии? — буркнул Сэм, не поднимая глаз от своей консоли.

Хейл не ответил, но каждый на мостике знал ответ. За пять лет их путешествия с Земли не пришло ни одного сообщения о других экспедициях. Радиомолчание родной планеты было оглушительным и тревожным. Либо технологии связи были хуже, чем ожидалось, либо… либо «Шепот» был единственным кораблем человечества в глубоком космосе. Мысль, от которой становилось не по себе — восемь человек как единственные представители земной цивилизации среди звезд.

Ребекка, которая все это время молчала, изучая данные на своем планшете, вдруг подняла голову. Врач имела привычку накручивать прядь светлых волос на палец, когда глубоко задумывалась — и сейчас этот локон был перекручен в тугую спираль.

— Дэн, можешь воспроизвести эти сигналы в звуковом диапазоне? Иногда паттерны лучше распознаются на слух.

— Уже пробовал. Получается что-то вроде… — он нажал несколько клавиш, и мостик наполнился странным, почти музыкальным гулом.

Звук был непохож ни на что из того, что им приходилось слышать раньше. Низкие частоты переплетались с высокими, создавая нечто, что было одновременно хаотичным и упорядоченным. В этих звуках чудились отголоски земной музыки — то мелодия оркестра, то шум океанских волн, то детский смех. Но все это было не воспоминанием звуков, а чем-то более глубоким — прямым воздействием на эмоциональные центры мозга.

Эффект был мгновенным и неожиданным.

Итан вздрогнул, словно его ударило током, и его лицо побледнело до пепельного оттенка. Руки у него тряслись, а глаза наполнились слезами, которые он пытался сдержать.

— Я… я слышу пианино. Как это возможно?

Кэм резко обернулась к нему, и в ее движении была вся напряженность натренированного бойца, почуявшего опасность.

— Что ты имеешь в виду?

— Я слышу пианино, — повторил кадет, его голос дрожал как струна. — «Лунную сонату» Бетховена. Именно так играла моя мама, когда мне было восемь лет. Точно так же — с той же паузой перед третьей частью, с тем же прикосновением к клавишам.