Ли Вэй наконец поднял голову и посмотрел на ближайший динамик.

— Ты следишь за мной?

— Я слежу за всеми. Это часть моих обязанностей. — Пауза. — Но ваше состояние вызывает особое беспокойство.

— Почему?

— Потому что вы — эмоциональный стабилизатор экипажа. Когда вы молчите, молчат все.

Ли Вэй поставил последнюю тарелку в сушилку и прислонился к стене. Металл был холодным даже через рубашку.

— Знаешь, что меня больше всего пугает в этих… встречах с чужими цивилизациями?

— Что именно?

— То, что мы можем оказаться неинтересными. — Он засмеялся, но звук вышел горьким. — Я всю жизнь готовил еду для людей. Видел, как их лица меняются, когда они пробуют что-то новое. Это… связь. Понимание. Радость от простых вещей.

— И?

— А что, если цивилизации, которые проходят через Великий Фильтр, теряют способность радоваться простым вещам? Что, если они становятся настолько развитыми, что еда для них — просто химия? Общение — просто обмен информацией? Что, если мы для них как… как бактерии в чашке Петри? Интересные для изучения, но не для разговора.

Сидни помолчала несколько секунд — для ИИ это была вечность.

— Ли Вэй, могу я рассказать вам кое-что?

— Конечно.

— Я анализировала записи наших обедов за всю миссию. Знаете, какой момент показал самый высокий уровень групповой сплоченности?

— Когда?

— Три недели назад. Когда Итан подавился косточкой от синтетической вишни в вашем пироге. Помните?

Ли Вэй улыбнулся — впервые за три дня по-настоящему.

— Еще бы. Он кашлял, как паровоз. А Ребекка начала делать ему что-то вроде маневра Геймлиха, но перестаралась, и он чуть не упал со стула.

— Именно. А потом вы все смеялись пятнадцать минут. Даже Дэн отложил свои расчеты. А Кэм сказала, что это первый раз за месяц, когда она забыла о том, что мы в космосе.

— И что ты хочешь сказать?

— То, что способность подавиться косточкой и смеяться над этим — возможно, самое ценное, что есть у человечества. И если другие цивилизации это утратили, то они потеряли больше, чем приобрели.

На следующее утро атмосфера в кают-компании была чуть менее напряженной. Ли Вэй приготовил блинчики — сложное блюдо, которое готовил только по особым случаям. И даже пошутил пару раз.

Но когда Хейл объявил, что через восемь часов они войдут в систему LHS 1140, смех снова умер.

— Итак, — сказал капитан, откладывая планшет с последними расчетами. — Что мы знаем о нашей цели.

Дэн тут же включился в свою стихию:

— LHS 1140 — красный карлик класса М, масса около 0,15 солнечной. Планета LHS 1140b находится в обитаемой зоне, период обращения 24,7 земных суток. Масса примерно в 6,6 раз больше земной, что делает ее суперземлей.

— Атмосфера? — спросила Кэм.

— Предположительно плотная, богатая водяным паром. Возможны океаны. Температура на поверхности может достигать от минус сорока до плюс десяти по Цельсию.

— Звучит почти… гостеприимно, — сказал Итан осторожно.

— После Kepler-442b и TRAPPIST-1 это настораживает больше, чем радует, — добавила Ребекка.

Сэм отпил кофе и поставил кружку на стол с негромким стуком.

— А что, если мы подходим к этому неправильно? Что, если нам стоит готовиться не к встрече, а к… экзамену?

— Какому экзамену? — спросил Хейл.

— Ну, смотрите. — Сэм подался вперед, его голос стал более уверенным — он явно об этом думал. — Kepler-442b показал нам цену войны. TRAPPIST-1 — цену паранойи. Что, если каждая система в нашем маршруте — это урок? Демонстрация того, что может случиться с цивилизацией на определенном этапе развития?

— Урок от кого? — спросил Дэн скептично.

— Может, от тех, кто уже прошел через все эти фильтры. Кто выжил. И теперь… тестирует младшие цивилизации.

Кэм покачала головой.

— Это звучит как теория заговора.

— Или как практическая необходимость, — возразил Итан. — Если ты старшая цивилизация и видишь, как молодые расы один за другим совершают одни и те же ошибки, разве не логично попытаться их… обучить?

— Обучить или отфильтровать? — тихо спросила Ребекка. — Показать им все возможные пути и посмотреть, какой они выберут?

Повисла пауза. Ли Вэй крутил в руках пустую кружку, Дэн что-то рисовал на салфетке, Кэм стучала пальцами по столу.

— Хорошо, — сказал наконец Хейл. — Допустим, Сэм прав. Допустим, мы проходим какой-то тест. Вопрос: как его пройти?

— Оставаться людьми, — сразу сказал Ли Вэй. — Что бы ни случилось.

— А что это значит? — спросил Дэн. — «Оставаться людьми»? Это же абстракция.

— Нет, — возразила Ребекка. — Это очень конкретно. Это значит не терять способность к эмпатии. К состраданию. К… радости от простых вещей.

— К глупым шуткам, — добавил Ли Вэй с улыбкой.

— К готовности рисковать ради других, — сказала Кэм.

— К любопытству, — добавил Итан. — К желанию узнать правду, даже если она болезненна.

— К попытке понять, а не просто победить, — сказал Сэм.

Дэн отложил салфетку и посмотрел на нарисованные им каракули — формулы, уравнения, схемы.

— Знаете что? Может, математика — это тоже часть человечности. Попытка найти порядок в хаосе. Красоту в закономерностях.

Хейл кивнул.

— А что ты думаешь, Сидни?

Голос ИИ прозвучал задумчиво:

— Я думаю, что если мы действительно проходим тест, то самое важное — не результат, а процесс. Не то, что мы найдем, а то, как мы будем искать. И то, кем мы останемся после поиска.

Система LHS 1140 сияла тусклым красным светом, окрашивая мостик «Шепота» в цвет засохшей крови. Дэн склонился над консолью спектрального анализа, его пальцы нервно постукивали по краю панели. За две недели перелета он успел привыкнуть к предвкушению — к той смеси страха и любопытства, которая теперь сопровождала каждое приближение к новому миру.

— Что-то не так, — пробормотал он, не отрываясь от данных. — Сидни, ты видишь эти показатели?

— Вижу, Дэн. И должна признать, они… тревожные, — голос ИИ звучал необычно сдержанно. — Атмосферная плотность в три раза превышает земную. Концентрация парниковых газов зашкаливает. Метан, углекислый газ, сероводород…

Капитан Хейл подошел к иллюминатору и всмотрелся в оранжево-желтое пятно планеты, медленно вращающейся перед ними. LHS 1140 b выглядела больной. Не мертвой, как Kepler-442b, и не подозрительно идеальной, как TRAPPIST-1e. Больной.

— Покажи визуальный спектр, — попросил капитан.

Главный экран ожил, и планета предстала во всей своей отталкивающей красе. Ядовито-желтые полосы атмосферных вихрей, грязно-зеленые пятна непонятного происхождения, кирпично-красные области, которые могли быть как пустынями, так и океанами ржавчины. Плотная, мутная атмосфера скрывала поверхность, словно планета стыдилась показать свое лицо.

— Красота неописуемая, — хмыкнул Сэм, выглядывая из-за инженерной консоли. — Выглядит, как моя мастерская после попытки починить реактор на коленке.

— Никаких огней городов, — заметила Кэм, изучая термальную карту. — Никаких радиосигналов. Но…

Она замолчала, нахмурившись.

— Но что? — подтолкнул ее капитан.

— Структуры. Под поверхностью. Радар показывает геометрические формы, слишком правильные для природного происхождения. И они огромные.

Дэн оторвался от своих расчетов:

— Насколько огромные?

— Представь себе Нью-Йорк. А теперь умножь на двадцать и закопай под километровым слоем осадочных пород.

В рубке повисла тишина, нарушаемая лишь монотонным гудением приборов и тихим шипением вентиляции. Ли Вэй, до этого момента молча наблюдавший за обсуждением, отложил планшет с меню.

— Значит, они жили здесь, — сказал он тихо. — И что-то пошло не так.

— Очень не так, — подтвердил Дэн, пролистывая данные анализа. — Концентрация парниковых газов… это не может быть естественным процессом. Даже вулканическая активность не объясняет таких показателей.