– Какого? – сделала вид, будто не поняла её. – Жива, здорова, учусь. Скоро начну собираться до дома. Всё по плану.

– Вот именно! Что плану, твоей матери, но точно не по-твоему! Знаешь, когда мне позвонила твоя мама, и попросила узнать всё ли у тебя нормально, я не придала этому значения. Но когда мне позвонила бабушка со словами, что ты больше не споришь, не огрызаешься, не пытаешься сбежать от родительского тотального контроля – это меня конкретно заставило нервничать. У тебя же было столько планов! А теперь...

Я пожала плечами, отодвигая одну из коробок.

– Бывает. Наверное, просто повзрослела. Осознала, что права была не я, а мама с папой. Пора заканчивать с глупостями. Взяться за ум. – повторила я много раз слышанные слова родителей.

Даниэлла села напротив буравя меня пронзительным взглядом.

– Не ври мне. Я тебя знаю с пеленок. Ты не «повзрослела». Ты сломалась. Что Демиан с тобой сделал? – в её тоне можно было услышать прежнюю заботу, переживание, и нежность. Только теперь это не трогало.

Молчание повисло в воздухе, между нами, тяжелое.

– Ничего особенного.

– Эля, – ее голос смягчился. – Посмотри на меня.

Я с трудом подняла глаза.

– Прости. Мне очень жаль, если ты считаешь, что я плохо к тебе отношусь. Я никогда тебя не ненавидела, – тихо сказала она. – Да, после той истории с моим бывшим кретином… мне было больно и обидно, я была зла. Но не на тебя, а на себя и свою слепоту. А потом… потом отцу пришлось принять меры. Ты стала слишком заметной. Слишком… особенной. Сама понимаешь. Мое отстранение, колкости и надменность… это была стена. Я пыталась тебя оттолкнуть, чтобы обезопасить. Чтобы оградить тебя от внимания других кланов. Чтобы они не увидели в тебе угрозу или, что хуже, нашу слабость.

Я смотрела на нее, не веря своим ушам. Все эти годы я думала, что она презирает меня за то, что я якобы пыталась соблазнить её жениха.

– Но, на приеме… ты смотрела на меня с такой ненавистью, – прошептала я. Вспоминая последнюю нашу встречу.

– Не на тебя! – выдохнула Даниэлла. – На Демиана Архи. Потому что на тот момент он был единственным даймом, известным отцу, кто пусть и негласно, но конфронтировал с кланами старых порядков. Он непредсказуем и опасен. Даже не столько он, сколько его враги. А ты шла с ним под руку, и я видела, как на тебя смотрят другие даймы. Как на добычу, потенциальную точку воздействия. Многие кланы слали отцу предложения о контракте с тобой после того случая. Он всем отказывал. А этот Архи, притащил тебя на показ всем, ещё и как-то заставил согласиться на контракт. Ты бы сама никогда на такое не согласилась.

Она тяжело вздохнула.

– Сейчас всё начинает меняться у кланов. Многие оказывается скрывали своих наследников, которые считались бракованными. Главы кланов прятали свои настоящие семьи. Тот скандал с черным рынком суррогатов, который он поднял… он поднял всю тину со дна. Отец считает, что начало положено. Влияние старых кланов и устоев трещит по швам. За это я ему несомненно благодарна, но причин его ненавидеть у меня больше. Я же всё вижу, Эль. Тебе так больно было, когда ты бывшего с другой застукала. Уж извини имени я его не помню. А, сейчас… Ты в него влюбилась, да? И он решил поэтому разорвать с тобой контракт?

Слезы, которые я так долго сдерживала, хлынули ручьем. Вся моя каменная броня рассыпалась в прах. Я закрыла лицо руками, и рыдания с новой силой вырвались наружу – горькие, опустошающие.

Даниэлла встала, обошла стол и обняла меня. Крепко, как прежде.

– Ну, ладно, ладно, - гладила она меня по голове. – Поплакала и хватит. Ты же сама говорила, что из-за всяких поганцев плакать больше не станешь. Пожалуйста, перестань себя уничтожать. Мне, бабушке… нам нужна прежняя Эль. Дерзкая, живая, с огнем в глазах. А не эта тень, что сводит себя в могилу.

Я вжалась в ее плечо, всхлипывая, как ребенок. И впервые за долгие недели внутри что-то сдвинулось с мертвой точки. Это не была надежда, что всё наладится. Это было понимание, что я не одна. Что за моей спиной стоит семья. Пусть неидеальная, пусть со своими сложными правилами, но – семья. И ее поддержка, которую я всегда отвергала, оказалась тем якорем, который не дал мне окончательно утонуть в отчаянии.

– Прости, – выдохнула я, когда слезы немного отступили.

– Дурочка, – она вытерла мои щеки рукавом своего белого свитера, ее улыбка была немного грустной. – Я всегда на твоей стороне. Всегда. Даже когда ты этого не видишь.

Рассказывай Дане о Демиане – Демиде, я не стала. К тому же, это не моя тайна. Мы ещё немного с ней посидели в обнимку, вспоминая былые времена, когда мы били близки и потом. Каждая из нас описывал своё видение ситуации, и кому с чем приходилось бороться.

Прошло больше года с того дня, как я захлопнула дверь его квартиры и своей старой жизни. Иногда мне кажется, что та Эль осталась там, в том коридоре, – наивная, верящая в сказки дура. А здесь, на спутнике «Каллиосто», возле Центральной планеты, была другая. Собранная. Профессиональная. Пустая.

И это меня устраивало.

Работа в госпитале «Олимп» стала моим спасением. Моим щитом. Здесь не было места размышлениям о предательстве, о боли, о двух именах одного человека, разрывающих душу. Здесь были графики, показатели, диагнозы и тихая, непрерывная борьба за чью-то жизнь. Я стала медбратом-координатором в отделении интенсивной терапии. Я не лечила – я выстраивала систему ухода, я была тем, кто связывает воедино работу врачей, лаборантов, физиотерапевтов. Это давало мне странное, горькое утешение. Я не могла навести порядок в своей душе, но я могла обеспечить его для своих пациентов.

Жизнь на спутнике была стерильной, предсказуемой. Стекло, металл, белый свет. Ничего лишнего. Ничего, что могло бы напомнить о нем. Я научилась ценить эту холодную чистоту. Она не обманывала. В отличие от теплых прикосновений и лживых улыбок.

Я нашла в этом свой ритм. Свою силу. Каждый день, надевая белоснежную униформу, я надевала и доспехи. И понемногу, очень медленно, я начала дышать. Жить. Не просто существовать, а именно жить – с чувством выполненного долга, с тихим удовлетворением от того, что сегодня кому-то стало легче.

Пока не грянул гром.

Экстренное оповещение пробилось даже в звукоизолированные стены столовой. «Массовое поступление раненых. Весь персонал в срочном порядке в отделения. Уровень угрозы – «Красный».

Адреналин, острый и знакомый, ударил в кровь. Все личные мысли испарились. Остался только холодный, профессиональный расчет. Мы отрабатывали такие сценарии на учениях, но сейчас пахло не учебой, а кровью и болью.

Мне поручили сопровождение самого тяжелого. Капитан Вандер, командир их группы, с множественными травмами и ожогами. Мой мозг автоматически обработал данные: стабилизирован для транспортировки, но критичен. Любая тряска, любая задержка – смерть.

Я уже катила каталку по коридору к выходу на посадочную площадку, где ждал дежурный флай, отбрасывая медсестре сухие, четкие команды по показателям, когда высокая, худая фигура преградила нам путь.

Сердце на секунду замерло. Я узнала его мгновенно, даже прежде, чем мозг сложил черты лица в знакомый образ. Северус. Бесшумный, бледный, как сама смерть. Его глаза, обычно такие насмешливые и пронзительные, сейчас пылали странным огнем – паникой, гневом, отчаянием.

– Её снять с пациента! Немедленно! – его голос был низким, резким, словно удар. Он смотрел не на капитана, а на меня.

Возмущение вспыхнуло во мне ярче страха. Кто он такой, чтобы вмешиваться в работу госпиталя в такую минуту?

– Раненый не имеет права ждать! – мой собственный голос прозвучал холодно и металлически. – У нас нет лишних сотрудников выполнять сейчас ваши прихоти. Отойдите!

– Вы не понимаете… – начал он, но я уже двинулась вперед, заставляя его отпрянуть перед каталкой с бесценным грузом.