– Лжа! – воскликнул Архип, пальцем указывая на высунувшееся из окна прелестное девичье личико.

– Ах ты, холоп! Челядник! Скоморох! – выругался Патриарх и замахнулся своим посохом.

Игнат тут же сделал два шага назад, сам того не ожидая, принял стойку для рукопашного боя – такую, как учил Егор Иванович, с кулаками впереди и с чуть согнутыми ногами.

Глаза Патриарха расширились. Он понял, что кулаки‑то против него. Стал задыхаться от негодования.

– Ты что? Супротив меня идёшь⁈ – выкрикнул патриарх и попятился назад.

Тут же подскочил Архип и попытался схватить Игната. Но тот сделал ещё один шаг назад и пробил в челюсть подручного Патриарха.

Архип не завалился, но пошатнулся. Тут же подбежали другие бойцы и начали избивать Игната. Они били его ногами, повалили на землю и практически втаптывали в аккуратно посыпанный песок у крыльца дома полковника Стрельчина.

Иннокентий зажмурился. Никак подобное действо не могло увязаться с тем, что сам патриарх спокойно смотрит, как избивают православного. А где же пресловутое печалование и любовь пастыря ко всей своей пастве?

В это время Анна порывалась выбежать во двор, спасти Игната. Ей дорогу преградил Прохор. Именно ему Егор Иванович Стрельчин доверил охранять самое дорогое, что есть у полковника – его женщину.

– Нельзя, Анна! Уходи через потаённую дверь! – не столько приказывал, сколько просил, может, даже умолял Прохор.

Потом он обратился к одному из бойцов:

– Никита, выведи госпожу! – приказывал Прохор.

Такое обращение резало милые ушки Анны. Но она только мельком подумала, что это что‑то необычное чувствовать себя некоей госпожой. Ну где там признание отца, чтобы уже связать себя венчанием. Или… Где решимость вечно занятого Егора? Ну она же чувствует, что между ними любовь. А каждая любовь венчается в церкви. Правда не каждое венчание рождает любовь. Но у них‑то все иначе, у них лучше, чем у всех.

– Быстрее, госпожа Анна! Я не могу открыть дверь и выйти к Игнату, пока ты не уйдешь! – поторопил Прохор.

Он и сам сильно растерялся, что делать. Пять бойцов из его личного десятка сейчас находились внутри дома и ждали приказа. Ну как стрелять и рубить людей Патриарха? Это же Патриарх! Но и нельзя же оставлять избитым Игната. Может он еще жив, так нужно помощь оказать. А патриарх…

Пусть входит в дом. Тут уже Анны не будет. А полковник разберется. Вера в него была, может даже больше, чем страх перед патриархом.

Дверь распахнулась, Прохор встретился с уничтожающем взглядом владыки. Но… Словно бы прививка была у молодого десятника. Он смутился, но тут же указал жестом, чтобы его бойцы забрали избитого Игната.

– Склонись и приведи ко мне Анну‑срамную девицу. Грехи ее знаю, как отмолить, – громко и повелительно говорил патриарх.

– Идите и забирайте! – сказал Прохор, зло посмотрев в сторону Архипа и его людей.

Они уже обнажили сабли. Но и бойцы Прохора, каждый, был с двумя пистолетами и всячески демонстрировали оружие.

Архип протискивался мимо Прохора, который зуб точил на этого дельца с того момента, как боевой человек патриарха избил десятника.

– Прощевай, – сказал Прохор и даже прижал руку к груди, сделав невинное выражения лица.

Спотыкнувшийся о выставленную ногу десятника, Архип лежал на полу в доме. Он зарычал, было дело дернулся, но…

– До греха не доводи! Пристрелю! – сказал жестким голосом Прохор и направил пистолет на Архипа.

Тот фыркнул и пошел обследовать дом. Пусть… это даст еще минут десять времени для Анны и Никиты, ее сопровождающего. А этого более чем достаточно. И в это время Прохор думал, что может и правы старообрядцы? Как же бить вот так, до полусмерти православного?

Патриарх же, приказав Иннокентию оставаться и закончить начатое, сел в карету и попешил уехать. Он и так много сегодня сделал такого, за что нужно всеношную отстоять, чтобы грехи отмолить.

А в это время старая игуменья Мелания уже испустила дух. Она так и не пришла в сознание.

Москва

10 сентября 1682 года

Спектакль, иначе всё действо я назвать и не могу. Бояре в шапках… В несуразных, высоких. Ну ведь это даже смешно, не говоря уже и о том, что очень жарко. Натопили в Грановитой палате с избытком. Но почему‑то никто не смеялся.

Напротив, все бояре хмурили брови, наполняли свои взгляды надменностью. Вроде бы как думали, или мастерски делали вид, что осмысливают важнейшие для России решения. И все же для всех ситуация была предельно серьёзная.

Я стоял по правую руку от государя. Вновь пришлось переодеться. Теперь я был уже в белом кафтане, белых сапогах… Всё белое, кроме, наверное, души моей.

Но ладно я, пусть и рослый, но до сих пор безбородый. А вот Гора, Матвей. Вот это, конечно, да… Стоит по левую руку от государя. И не только гости, послы, но и бояре то и дело отвлекаются на Гору. Уж очень он грозно выглядит. Как символ. Сунетесь, получите отлуп от таких вот богатырей русских.

– Что привело вас в Россию православную? Как поживают братья мои, император Леопольд, король Ян? – спрашивал Пётр Алексеевич после того, как послы отбили все нужные по протоколу поклоны и оставались согнутыми до первых слов государя российского.

Молодец. Горжусь. Сам Петр спросил. А ведь за троном, за натянутым полотном, больше похожем на ширму, сидит дьяк и подсказывает, что и как делать, что говорить.

И я был рад за своего ученика, горжусь им, так как подсказки пока сильно запаздывали, государь сам реагировал. Недаром я настоял на том, чтобы пригласить знающего протоколы при дворе дьяка. Государь урок усвоил.

Пётр Алексеевич явно волновался, я, словно чувствовал удары его сердца, настолько уже изучил своего ученика. Однако тот, кто с государем не проводит хотя бы несколько часов в день, вряд ли способен распознать эмоции, что бушуют внутри подростка, которого Господь то ли наградил правом царствовать, то ли этим же правом наказал.

– Император Священной Римской империи, достойнейший Леопольд, из славной фамилии Габсбургов, чувствует себя хорошо и вместе со мной прислал пожелания тебе, царь Московский, быть здоровым и достойно управлять державой твоей, – отвечал австрийский посол. – Император желал бы укрепить наш союз против Османского султаната.

Помощник имперского посла, Бернард Таннер, скривился от таких слов. А ведь мог чех графа своего поднатаскать по матчасти. Уже то, что государя назвал царём Московским, а не всея Руси, уже это может сломать конструкцию вероятных переговоров.

Впрочем, я допускаю то, что и среди русских дипломатов вряд ли найдётся абсолютный знаток правил и этикета, который бытует при дворе того самого императора Леопольда. И всё же титулатуру нужно знать. Это база.

– Мой король также шлёт пожелания своему венценосному брату и желает ему долгих лет царствования, – на польском языке, хотя неплохо владел и русским, говорил польский посол Ян Казимир Сапега. – Славный король Речи Посполитой Ян Собесский пребывает в нетерпении, когда между нашими странами установится прочный мир. И когда русский царь подтвердит все ранее взятые обязательства. Смоленск и Киев ждут наших решений.

А вот это уже было началом переговоров, причём, со стороны польского посла, даже в какой‑то мере грубым началом.

Конечно же, камнем преткновения остаются Смоленск и Киев. Для поляков, естественно. Для России этот вопрос не должен быть вообще затронут. Наши это города, а русская держава территориями не торгует. Точка!

Вот только ляхи считают иначе. Для них, пусть было подписано перемирие и тем самым фактически война между Речью Посполитой и Россией закончилась, но договора нет. Значит, можно обнулять русские победы. Судя по всему, поляки решили сыграть в разменную монету: притянули за уши вопрос Смоленска, который, по сути, и не стоит, чтобы забрать себе Киев.