Отправив стрельцов наблюдать за происходящим и доложить мне о ходе происходящего не позднее, чем через три часа (или раньше, если потребуется), я бережно снял с Анны замазанный сарафан, укрыл девушку одеялом, лёг рядом и обнял её.

Я даже не подумал, что Анна ходит, сменяя всего два сарафана. И те не сказать, что новые. Ничего. Есть чем платить. Уж с платьями, пошить, или купить где, разберётся сама. Вспомнился рулон красного шелка в комнате стряпчего. Притащить бы его. Но если кто заметит, позора не оберусь. Так что лучше не стоит.

Удивительно – с улицы доносились крики, кто‑то несколько раз пробегал рядом с комнатой, где‑то стучали, ржали кони. Вокруг – суета на грани паники. А здесь, в спальне, был кокон, отгораживающий от мирской суеты.

Правильно ли я поступил? Может, стоило мстить самому, без привлечения других? Нет. Я даже зловеще улыбнулся мысли что уничтожил своего врага. Обнял Анну и улетел в царство Морфея.

От автора:

✅12‑й том «Чумы»!

✅Он попал в 1942 год и превратился в настоящий кошмар для фашистов. Его оружие – тёмная магия, зло во имя добра. На первые 4тома большие скидки!

✅ https://author.today/reader/358686

Москва

24 мая 1682 года

Приятная погода для меня, это когда после знойной жары вдруг начинается дождь. Мощный ливень обрушился на раскаленные камни мостовых Кремля, подымая пар и резко освежая воздух. На некоторое время даже показалось, что ушел запах конского навоза. А, нет… Этот аромат эпохи не вывести никак.

Но, ничего, вон даже государь стоит и не морщиться. Чего уж мне кривиться?

Мы располагались на площадке за конюшней. Именно тут, почти что вдали от посторонних глаз, мы периодически проводили занятия. Особенно, когда Петру Алексеевичу готовил почти что театральные постановки. Например, при обсуждении прошлых и будущих тактических приемов и проигрывании их.

Наедине нас, конечно, не оставляли. Следом ходили и мамки и «папки с дядьями и иными родственниками». Условно, конечно. Дядькам государя явно не досуг думать о безопасности своего венценосного племянника. А вот другим – да.

После покушения, за Петром Алексеевичем смотрят, как за… государем. Просто раньше не было будь какого действенного присмотра. А тут, вдруг… Да еще и нагнетают. Странно…

– Вот, ваше величество, как и обещал. Вы первый после тех мастеров, что создали сие. Увидьте новинку, – сказал я, протягивая голландскую фузею с примкнутым штыком.

Не сразу увлекся государь ружьем. Не понял сперва что же такого в этом, на вид простом, оружии без украшательств. А после, когда пришло понимание, что именно новаторского в ружье, я потерял внимание Петра. Оно было полностью отдано оружию. Ну и хорошо. Мне есть и что вспомнить и о чем подумать.

Петра Алексеевича допустили вновь к занятиям только лишь на третий день после якобы покушения на него. Удивительно было, что царь всё‑таки закатил истерику. Ещё не сформировавшимся своим, пока что звонким голосом, он требовал, чтобы занятия со мной продолжились. Не проходят даром наши занятия.

Однако, к моему большому удивлению, за тему безопасности государя взялись очень плотно. Слишком плотно, относительно того, как было раньше. И сперва я даже не понимал почему. И Матвеев, и группировка Одоевских – все кричали за то, что нужно оградить государя от возможных злодеев. И крика было даже больше, чем действия.

Стряпчего у крюка, я продержал в холодной меньше часа. Уже был готов к тому, чтобы использовать свои заготовки, объяснить, почему отравленная еда должна была быть подана государю. Даже репетировал мысленно, какие слова скажу, какие вопросы могут возникнуть у спрашивающих, как мне выглядеть более уверенно.

Уже и сам озадачился поиском яда. Думал убить стряпчего, да и его женушку в придачу. Но, Господь оградил от этого греха. Григорий Григорьевич Ромодановский, как выразитель общего боярского мнения, попросил как можно быстрее состряпать обвинительный приговор, и чтобы уже через день состоялась казнь.

Я был ошеломлён. Ведь самого стряпчего никто даже спросить ни о чем не хотел. Ни даже его жену, которую приказано в монастырь отправить сразу же, до приговора. Объявили виновным, и ладно. Важнее был сам факт, что кто‑то покушался на государя.

А после я понял, что к чему.

Я посмотрел на Петра Алексеевича, который уже пробовал новинку, «уничтожая» соломенное чучело. Делал это неумело. Сложно удерживать ружье еще не вошедшему в полную силу юнцу. Но желания и энергетики было хоть отбавляй. Ну и не мешаю пока. Я уже знаю, когда не стоит отвлекать государя.

Так что поразмышляем.

И вот я узрел удивительное единодушие всех политических сил. Они уцепились за идею оградить государя от возможных покушений. И это объяснялось достаточно легко. Пусть я к разгадке и не сразу пришёл.

Дело в том, что Пётр Алексеевич, несмотря на свой возраст, нередко начинал вести себя весьма строптиво. Если царь присутствовал на заседаниях Боярской думы, то еще больше превращал это собрание в балаган. Хотя, казалось, куда больше. А не брать Петра Алексеевича на подобные посиделки было категорически нельзя, то, что Пётр царь никто не отменял. Как минимум он кивать головой должен.

Так что я даже корил себя за то, что переиграл. И может быть самого себя. Моя интрига, пусть и не прямо в лоб меня ударила, а по касательной, но всё же была болезненна.

Появился повод и вдруг остро встал вопрос о том, чтобы удалить Петра Алексеевича из Москвы. Как будто бы в столице российской державы юному царю грозит непременная опасность. Только что был стрелецкий бунт, сейчас ещё и отравление…

И не поспоришь ведь. Иные государи надолго выезжали из столицы, и ничего. А тут бунт, покушения… Нужно езжать.

– Нужно, кабы государь невозбранно отправился в Коломенское али в Преображенское, дабы быть подальше от опасностей, – буквально с самого утра через день после покушения, заявившись ко мне, говорил боярин Матвеев.

Самому визиту я был удивлён настолько, что не сразу сообразил, к чему именно клонит Артамон Сергеевич. Где же это видано, чтобы к полковнику, пусть даже и наставнику государя, являлся такой представительный человек! Ну да… своими действиями я и без того немало устоев попрал.

– Смотри как я могу! – отвлек меня государь.

И с разворота ударил уже обезглавленное чучело ружьем.

– Хочу пить! Квасу! – закричал Петр.

Тут же материализовались мамки, у каждой был свой кувшин с квасом.

Это еще минуты на три. Можно успеть вспомнить разговор с Матвеевым.

Я тогда не сразу ответил боярину. Поднял, куда именно он клонит, и понял другое – за идею увезти государя из столицы ухватились все политические силы. Назревало что‑то вроде семибоярщины.

Мог бы я этому воспротивиться? Наверное, да. Но действовать можно было только лишь через Петра. Или жесткой и грубой силой. Устраивать новый стрелецкий бунт, чего я допускать не собирался. Если же Петр Алексеевич будет закатывать истерики – это уже немало. А если вложить в голову государя мысль, что он может попросить кого‑нибудь из знатных бояр стать для него первой опорой и помочь отстоять свое мнение…

Тогда обязательно ухватились бы за эту идею любой, кого не попроси. Тот же род Ромодановских мог от имени государя сказать, что Петр никуда не едет, и с этим бы никто ничего не поделал. Ну не начинать же гражданскую войну из‑за того, что государь не хочет покинуть столицу!

Так что Артамон Сергеевич Матвеев вполне здраво рассудил, что я уже имею некоторое влияние на государя, и со мной можно договариваться… Я, конечно, договороспособный, но… Без собственной выгоды от каждой сделки не останусь

Из моих размышлений меня вернул государь, который пальцем трогал штык, проверяя его на остроту.

– Государь, не делай этого! Мастер, что произвёл сей штык, расстарался и сделал его зело острым, – предупредил я Петра Алексеевича.