– А убивать мирян – это уже не грех? – с ухмылкой заметил я.

Но эта информация была более чем полезна. Нужно обязательно распространить её пока что среди бояр. Как бы бунта не произошло в Москве, если москвичи узнают, что патриарх своим посохом убил старушку из Новодевичьего монастыря. Между прочим, очень статусную старушку.

Уже поднеся книжицу к свечи, я передумал. Можно будет кое‑что сыграть.

– Эту книжицу ты должен передать патриарху, если он о ней не знает.

– Но…

– И тогда именно ты выступишь тем, кто разоблачит патриарха. Я закрою твоё предательство веры. Ты же искренне православный? – и всё же я посчитал, что щадить Иннокентия не следует.

– Я не пойду супротив патриарха, – решительно сказал мой собеседник.

– Пойдёшь, но только лишь тогда, когда против него соберутся иные архиепископы, которые выступят против. И сперва я переговорю с боярами, – решительно сказал я. – И не вздумай бежать. Можешь книжицу эту не передавать патриарху. Но он о ней должен знать.

Ещё были возражения, и ещё были споры. Ещё несколько раз я намеревался уже вновь ударить несговорчивого Иннокентия. Но в итоге сошлись на том, что он прямо выступит против Иоакима только лишь тогда, как уже будет ясно, что против патриарха восстали серьёзные силы.

Бумаги были написаны, оставалось лишь только достать изготовленные подделки печатей, чтобы сделать оттиск на воске.

– Как только ты станешь служить против патриарха, именем государя тебе будет представлена охрана из моих верных людей, которые защитят тебя, – сказал я, а потом подумал…

А почему бы и нет?

– Нынче же ты соглашаешься, и мы едем венчаться в Преображенское. Мы – это я и Анна. Венчание будет тайным, виной же тайны ты. Из‑за тебя, чтобы не подставлять перед патриархом, – сказал я, получил согласие от Иннокентия, пошёл обрадовать своих родственников.

– Собирайтесь все! Едем в Преображенское, – безапелляционно сказал я, когда вышел в трапезную дома, где было всё семейство, да ещё и Никодим пришёл. – Новости о здоровье Игната есть?

– Нет, – ответила Аннушка.

– Все будет хорошо. Если бы он помер, то уже прискакали и сообщили, – несколько лукавил я.

Не успели бы туда и обратно обернуться. Но лучше успокоить Анну.

– С чего нам ехать в ночь? – строго спросила матушка.

– Мы с Анной венчаться будем, – сказал я, всматриваясь в глаза своей будущей жены.

Кареокая тут же принялась лить слезы. Но было видно, и по тому, как она в это время улыбалась, что слёзы эти – счастья.

– Я должен был это сделать ещё два месяца назад, если не раньше, – сказал я.

– Ох уж… То хозяина хоронили в бегах, тот венчаешься в бегах… Не по‑людски всё это, – осуждающе покачала головой мама.

– Не по‑людски будет, когда Анна невенчанная дитё родит. Всё иное – по‑людски. И если надо, матушка, то можете созывать пир на весь мир. Но так можно скрыть, что Анна под сердцем дите, в грехе зачатое, носит. Вот тогда все по‑людски. А пир? Да сколь угодно можно созывать. Но после венчания, – сказал я.

Казалось, что мать больше всего заботило то, как бы это отпраздновать, сколько людей созвать и как показать, что род наш нынче сильный и богатый. Вот пусть и занимается пиршеством. Это и для меня будет прикрытием, когда буду действовать против патриарха в тёмную. Кто же в дни таких радостей будет заниматься интригами?

Пора бы уже всем узнать, что России нужен другой пастырь, что времена изменились, пришла необходимость немного и сбавить обороты религиозности.

Сейчас я анализировал историю Османской империи, которая, на мой взгляд, могла бы стать величайшей из империй – да таковой и была в определённом отрезке своего времени, – но погасла именно потому, что слишком много было реакционных сил и необходимые реформы вовремя не были введены. У них не оказалось своего Петра Великого, который сломал бы один уклад, создавая совершенно другой, чтобы выжить и возвеличиться.

Так что некоторых реакционных сил нужно бы в России поменьше, иначе ни одна из реформ не будет внедрена полноценно. А ждать покорно смерти Иоакима, ничего не внедряя уже сейчас – это так себе идея.

К рассвету мы были в Преображенское, в церковь. Игнат был жив, но, судя по тому, что не мог встать и быть на венчании, всё равно ему было плохо. Ничего, будет отмщён. И, может, то, что его, по сути, приёмная дочь Анна всё‑таки выходит замуж и станет полноценной женой далеко не последнего человека в Русском царстве, поможет в излечении старика.

Еще бы Иннокентий вспомнил последовательность обряда.

Преображенское.

10 сентября 1682 года

– Венчается раба Божия Анна рабу Божию… – басил Иннокентий.

Я стоял, будто бы мальчишка. Волновался, подкашивались ноги. Свеча в руках подрагивала. Не думал, что подобное мероприятие, да ещё такое спонтанное, вызовет бурю эмоций. Принимал решение осознанно, без лишних переживаний. А тут гляди‑ка!

Искоса всё посматривал на Анну, будто бы в лишний раз убеждаясь, что сделал правильный выбор. Не встречал я в этом мире более красивую женщину. Уверен, что не смогу подобные эмоции и чувства испытывать рядом с другой.

Она успела обрядиться в красивое платье на русский манер. Это тот случай, когда даже целомудренное, казалось бы, мешковатое платье выглядело совершенным. Головной убор из шелковой красной ленты дополнял какого‑то шарма. Или просто я люблю эту женщину и чтобы она не одела, красивее ее нет.

Анна дрожала. Она уставилась в одну точку и, казалось, что не моргала. Застыла, словно бы испуганное изваяние. Ее голова иногда чуть проседала. За пышным платьем не было видно, как подкашивались ноги моей любимой женщины, из‑за этого и голова периодически резко опускалась. Любимая женщина? Да, но уже и не только… Жена!

– Будьте же мужем и женой. Помните, что жена – суть есть тень своего мужа. И не будет оного – и тени не станет, – наставлял отец Иннокентий.

Рядом с ним стоял настоятель храма Преображения Господня, а, по сути, небольшой часовенки, поставленной в месте основной дислокации потешных полков, отец Иоанн. Стоял и кивал головой, соглашаясь со всеми словами Иннокентия. Его разбудили сильно за полночь. И понятно, что нарушали каноны, и вообще, так не поступают. Но… Иоанн ничего не сказал. Он открыл храм и вот мы тут. Но венчал Иннокентий.

А этот соловьём заливался. Дорвался до проповеди. Видимо, соскучился на своей тёмной работёнке по службе церковной. Забыл, что прежде – он слуга Божий.

Это я уже потом, когда началось само венчание, понял, что потребовать с Иннокентия, чтобы именно он нас обвенчал, – была отличная идея с двойным дном. Когда патриарх узнает об этом, то вряд ли похвалит своего помощника. А у Иннокентия будет больше мотивации, чтобы не выгораживать владыку. Пока еще владыку…

Впрочем, этот скользкий уж, или даже червь, найдёт возможности и нужные слова, чтобы выкрутиться, выскользнуть.

Мы выходили из церкви, а некоторых так оттуда и выносили. С переломанными рёбрами и со сломанной ногой Игнат всё‑таки выжил, был вполне в сознании, но по объективным причинам сам ходить не мог. Но ещё больше он не мог позволить себе пропустить подобное мероприятие, когда его, почти что приёмная дочь, Аннушка, выходит замуж. Так что я своим решением послал пять стрельцов и на носилках Игната привезли.

Было видно, что ему больно, немец‑врач, приехавший с ним, не прекращал бурчать, что так нельзя, и что может быть даже и смерть. Но… Бывший шут удивлял своей мужественностью, характером. Нет, ну после меня конечно, того человека, которому я безоговорочно могу доверить свою жену.

Когда мы выходили из церкви, Анна сжимала мою руку так, что я подумывал, что не каждый из моих бойцов обладает подобной силой. А когда у крыльца, чуть ли не силой распихав всех собравшихся, нам перегородила дорогу матушка, мои кости на ладони захрустели, словно бы попав в тески.