Сомнения, неуверенность, желание — всё смешалось во мне. Аслан легко считывает моё состояние.

— Ты не готова к большому, — его голос становится тверже. — Ложись спать, Есения, — отходит, а мне становится холодно и неуютно. Аслан останавливается возле окна, упирает сжатые в кулаки руки в подоконник.

Он прав, к сексу я сегодня точно не готова….

Есения

Оставив Аслана в гостиной, закрываю за собой дверь. Прислонившись к полотну, закрываю глаза. Ноги ватные, тело дрожит, дыхание до сих пор сбитое, словно я поднималась пешком на двадцатый этаж.

Так целует настоящий мужчина.…

Прислушиваюсь к тому, что происходит в гостиной, а там тишина, но я точно знаю, что Аслан не ушел. Стоит у окна, о чем-то думая.

Преодолев несколько шагов до кровати, падаю поверх одеяла. Рубашка задирается до талии, но я и не думаю её поправлять. Кладу руку на бедро, на котором несколько минут назад сжимались пальцы Аслана. Закрываю глаза, глажу себя. Внизу живота тянет, между складками до сих пор влажно, соски болезненно ноют. От напряжения сводит каждую мышцу.

Я лежу в его постели, в его рубашке, окутана его запахом. Представляю, что Аслан рядом, что это он касается меня. Развожу ноги, прохожусь пальцами по складочкам, размазывая по ним влагу. Надавливаю на клитор, поглаживаю, сжимаю. Кусаю губы, чтобы не застонать в голос. Я так возбуждена, что оргазм буквально взрывает меня через пару минут. Переживая яркий момент, сжимаю бедра, пока тело дрожит и выгибается над постелью.

После того, как впервые поймала на себе липкий взгляд Мирона, я не трогала себя там. Он отравил меня своим интересом, заставил почувствовать себя грязной….

Донесшийся из гостиной звук удара резко смывает отголоски оргазма. Забравшись быстро под одеяло, прислушиваюсь за тем, что происходит за дверью. Шаги…. хлопок двери. Аслан оставил меня одну. Он ведь не мог меня слышать?...

Быстро уснуть не получилось. Лежала и прислушивалась к каждому шороху. Открыла окно, запустив в комнату свежий воздух. Аслан так и не вернулся, но утром на стуле я обнаружила свои чистые и сухие вещи, которые вчера забыла в стиральной машине….

***

— Доброе утро, — поздоровалась с Игорем Николаевичем, который в это время уже находился на ногах, пил кофе и курил у открытого окна.

— Доброе. Что так рано встала? — посматривая на наручные часы. — Могла сегодня поспать подольше, только начало восьмого, — комментирует он.

— Не спится, — пожимая плечами.

— Ну, если не спится, пей кофе, и начнем прием больных, — усмехается он.

— Больных? — не понимаю, шутит или нет.

— У командировочных сегодня спарринги, первые раненые скоро будут, — весело произносит доктор, будто подобные травмы — норма. Ну, кто я такая, чтобы спорить? — Готовь перевязочный материал.

— Хорошо, — кивнув, направляюсь в процедурный кабинет.

— Еся, — останавливает голос Игоря Николаевича. — Не флиртуй с парнями.…

— Я не флиртую, — начинаю защищаться, даже не дослушав. Меня задевает его предположение.

— И не улыбайся на их шутки, — продолжает, будто не услышал меня. — У Аслана сегодня скверное настроение, не хочу весь день отправлять дураков в травматологию, — заканчивает он, отворачивается к окну, затягивается сигаретой.

— А почему у Аслана Зафаровича плохое настроение? — не успеваю вовремя прикусить язык. Есть ощущение, что плохое настроение Аслана как-то связано со мной, и я хочу услышать подтверждение.

— Работать, Еся, работать, а не собирать сплетни, — прогоняет, не глядя на меня.

— Я и не собираю, — буркнув под нос, покидаю кабинет.

Надеваю форму, прячу волосы под медицинскую шапочку. Надеваю часы. Не думаю, что здесь мне грозит опасность, но я обещала Аслану их не снимать — и не сниму. К восьми часам у меня все готово, можно принимать «пациентов», но их нет, наверное, можно выпить кофе и даже позавтракать сходить.

Не успеваю я ничего выпить. Только выхожу в коридор, а там первого раненого ведут. На скуле синяк, губа разбита, под носом запекшаяся кровь, на опухшей руке сбиты костяшки.

— Самое доброе утро, — улыбается пострадавший и тут же издает шипящий звук, прикладывая пальцы к разбитой губе.

— Доброе утро! Присаживайтесь на кушетку, — без тени улыбки произношу я, но молодого человека моя холодность не останавливает.

— Сдаюсь в ваши нежные ручки…

— Раньше мне никогда не говорили, что у меня нежные ручки, — звучит от двери циничный, насмешливый голос доктора. — Ну, сдавайся, боец, — подходит к нему.

— Я не про ваши ручки.… Ай! — вскрикивает, когда Игорь Николаевич совсем не нежно осматривает кисть руки.

— Скорее всего, трещина, — выносит вердикт. — Но нужно сделать снимок. Остальное заживет, — покрутив его лицо, прикладывает к губе тампон с перекисью.

До девяти часов мы успеваем принять ещё нескольких «раненых». Одному Игорь Николаевич вправляет нос, другому накладывает два шва над бровью, у остальных по мелочи — синяки и ссадины.

— Это нормально, что они избитые? — волнуясь за ребят, спрашиваю у Игоря Николаевича.

— Абсолютно, — в голосе нет ни капли жалости или сострадания. — Они бойцы, Еся, а не танцовщики. Пока у них перерыв на завтрак, мы тоже можем сходить поесть, — смотрит на время доктор. — Закрывай тут всё, — командует Игорь Николаевич и первым отчаливает в столовую. А у меня руки от волнения начинают трястись. Пока была занята работой, некогда было думать об Аслане. Мы после вчерашнего поцелуя не виделись. Я не знаю, как мне стоит себя вести, что говорить…

Звонок мобильного прерывает мои нервные метания. Мама волнуется. Вчера на телефоне было несколько пропущенных, но я не стала с ней разговаривать. Мне и сегодня не хочется, но нужно успокоить, чтобы она не нервничала.

— Да, мама, — прикрыв дверь, принимаю вызов. Жду, что меня начнут воспитывать, но звуки, раздающиеся из динамика, меня настораживают.

— Сеня, — всхлипывает в трубку.

— Мама, ты плачешь? Что случилось?!

— Мирон.… — всхлип. — Мирон попал в аварию.… — плачет мама навзрыд, а я прикрываю глаза.

— Он мертв? — ловлю себя на мысли, что испытывала бы по этому поводу только облегчение. Я очень плохой человек. Очень плохой, потому что не чувствую к нему ни капли жалости.

— Есения, ну что ты такое говоришь?! — рыдает в голос. — Нет, нет! Он не мертв, слава богу! Просто сильно пострадал… — делится мама со мной своими переживаниями, а мне совсем не жалко Мирона. — Ты приедешь? — спрашивает меня.

— Куда?

— Еся! — прикрикивает. — В больницу, я тут совсем одна…

— Мама, ты сама не пострадала? — только доходит до меня, что они могли быть вместе.

— Нет, не пострадала. Мирон меня высадил у работы, а потом случилась эта авария, — сложно разобрать ее слова из-за рыданий. — Так ты приедешь?

— Мама, у меня работа… — не хочу я никуда ехать.

— Есения, за ним уход может понадобиться. Давай ты уволишься, дочка? Зачем кого-то нанимать, если у нас свой медик дома есть?...

Есения

Подвисаю на несколько секунд, никак не могу уложить в своей голове слова мамы. Всегда осуждала людей, которые бросают близких в тяжелой жизненной ситуации, отказываются ухаживать за больными родителями, но сейчас понимаю, что обстоятельства могут быть разными. А Мирон и вовсе мне никто. Единственное, что я готова для него сделать — добить, и совесть меня мучить не будет!

— Он что, парализован? Не сможет больше ходить? — не выходит скрыть надежду в голосе. Это сразу бы решило ряд проблем.

— Еся, ты что такое говоришь?! — даже плакать от возмущения перестает. — Нет, слава богу! У него сломана нога, сотрясение мозга, ушиб.… — перечисляет мама незначительные травмы. — Ему нужно будет приготовить, подать лекарства, сделать укол, поставить капельницу. Как только Мирон встанет на ноги, мы поможем тебе найти новую работу.…

— Я не буду увольняться, — выходит возмущенно. — Если ты так переживаешь за мужа, возьми отпуск и ухаживай за ним, — стараюсь говорить ровно, но голос дрожит от злости.