— Больной ублюдок! — вырываю руку, но он тут же ее перехватывает и накрывает пальцами свой пах.

— Сожми! — командует. — Если обломаешь ещё раз, маме будет больно…

Меня трясет так, будто я голой стою на морозе. Зуб на зуб не попадает. От отвращения передергивает. Запрещаю себе плакать, а слезы все равно наворачиваются на глаза. Если мне даже руку начнут отрубать, кажется, я не смогу этого сделать.

— Меня тошнит! — ору я, дергая рукой. Не отпускает. Наверняка на кисти останутся следы его пальцев, отчим так сжимает, будто пытается переломать кости.

— Расслабься, — злится Мирон, скалится. — С непривычки это. Научишься. И в рот брать, и сперму глотать…

— Отстань от меня! — я не в состоянии сейчас думать об угрозах. Включается инстинкт самосохранения, и мое единственное желание — спасти себя.

— Есения…. — прижимает меня к стене, наваливается всем своим немалым весом. Трется возбужденной плотью о живот. Пытаюсь оттолкнуть его, но все попытки тщетны. Он сильнее, выносливее. Ненавижу себя за слабость.

— Мама звонит! — услышав входящий звонок с установленным рингтоном на контакт, выкрикиваю я.

— Пусть звонит, — тянется губами к моему лицу. Отворачиваюсь, ударяюсь виском о стену, но боли почти не чувствую.

— Если не отвечу, она начнет волноваться и приедет домой, — пробую потянуть время. Не знаю, что буду делать, но сейчас нужно освободиться от захвата. Мирон никак не реагирует на мои слова. Пытается поймать мои губы, но я кручу головой, дергаю ею вниз, пряча на его груди, но поцеловать себя не даю.

— Прекрати дергаться, девочка. Тише.… тише… — словно с диким котенком разговаривает. Давит коленом на бедро, я вскрикиваю от боли, а он хватает меня за подбородок, фиксирует лицо. — Твою…. — ругается под нос, когда начинает звонить его телефон. Я почти не сомневаюсь, что звонок от мамы.

Злится. Достает телефон из заднего кармана.

— Ни звука, — отходит на шаг, а я хватаю ртом воздух. — Да.… Да, дома. Недавно пришла, — отвечает он, растирая пальцами переносицу. Отходит ещё на несколько шагов. — Почему не берет трубку? — разыгрывает удивление. — Не знаю, сейчас гляну... — делает несколько шагов в сторону. — Есения, — стучит по спинке кровати, изображая, будто подошел к двери. — У тебя всё хорошо? — оборачиваясь ко мне, скалится. — Ответь маме, она переживает. Говорит, что всё хорошо, — отвечает вместо меня. Мой язык не способен выдавить подобную ложь. — Не надо приезжать… — мама будто чувствует, что мне плохо. — У нас всё хорошо… — стоя ко мне спиной, разговаривает с мамой. Плечи напряжены, нервничает. Продолжает врать, уговаривает ее отдохнуть с подругами.

В моей голове словно щелчок происходит, отмираю. Хватаю сумку, со спинки стула сдергиваю толстовку. В прихожей хватаю кеды. Открываю замок, вылетаю из дома босиком. Наверняка Мирон слышит хлопок двери, но я не собираюсь дожидаться его появления. Несусь вниз. Пока он возьмет ключи, пока спустится, заведет машину и выедет с забитого машинами двора, я успею скрыться. Добегаю до остановки, прячась в толпе, оглядываюсь, вижу, что машина Мирона выезжает со двора. Запрыгиваю в первую остановившуюся маршрутку. Люди на меня подозрительно косятся, когда я надеваю на грязные ноги белые кеды. Мне сейчас не до гигиены. Всю трясет, по щекам катятся слезы. И даже не обижаюсь на брошенное кем-то из пассажиров — «видимо, наркоманка». Со стула я сдернула не только толстовку, но и джинсы. Складываю и засовываю всё в сумку. Телефон непрерывно звонит. Сбрасываю вызов Мирона и отключаю звук. Выхожу возле метро. Пока не знаю, куда поеду, но домой сегодня точно не вернусь! Осматриваюсь, замечаю машину Мирона, которая останавливается в нескольких метрах от меня. Видимо, он все это время ехал за мной….

Спускаюсь в метро. Вниз…. ещё…

Резко дергаюсь, когда меня хватают за руку….

Есения

— Девушка, извините, — произносит незнакомый парень. Отпустив меня, поднимает руки, видимо, заметив мой страх и не желая напугать ещё больше. — Я окликнул вас, но вы услышали, — продолжает, а я не могу сосредоточиться на его словах.

Паника не отступает. Мне бежать нужно, а этот парень дорогу перегородил. Нервно оглядываясь, ищу в толпе отчима. Его нет, но будет лучше, если этот незнакомец перестанет меня задерживать.

— Чего вы хотите? — отхожу чуть в сторону, чтобы обойти назойливого парня.

— Так я вам говорю, а вы не слушаете, — улыбается, демонстрируя ряд белых ровных зубов. — У вас из сумки вещи сейчас выпадут.

Страх затормаживает когнитивные функции, пара секунд уходит на то, чтобы осмыслить его слова, перевести растерянный взгляд на сумку, из которой только чудом пока не выпала толстовка, хотя один рукав почти касается ступенек. Замок не выдержал, разошелся, когда я напихала в сумку вещи.

— Спасибо, — поблагодарив парня, достаю толстовку, которую теперь придется нести в руках. Попыталась хоть как-то прикрыть края сумки, но тут только отдать её в ремонт. Сжав в руке обе стенки, чтобы воры не вытащили кошелек, поднимаю взгляд на парня, что до сих пор стоит рядом и не спешит уходить.

— Помочь? — кивает на сумку.

— Нет, спасибо. Я спешу. Ещё раз спасибо, — обогнув его, продолжаю спуск.

— И почему красивые девочки отказываются со мной знакомиться? — притворно грустно возмущается он, вызвав у меня улыбку.

Проехав несколько остановок, я немного успокоилась. Сегодня мне удалось убежать от отчима, но что будет дальше? Он открыто заявил о своих намерениях. А если правда Мирон начнет издеваться над мамой…

В этом будет моя вина?

Нет!

Нет.…

Нет.…

Мысленно я оправдывала свой отказ, ведь знала, что не смогу согласиться лечь с отчимом в постель. Меня выворачивало от одной мысли, что это придется сделать.

Я должна пожертвовать собой, чтобы этот подонок имитировал любовь и страсть к моей маме? Разве для нее это будет счастьем? Я должна ей обо всем рассказать. Мне будет страшно и больно, если мама меня не послушает. Если не поверит. Но это станет ее ответственностью, а не моей.

Прислонившись лбом к прохладному стеклу, я на несколько секунд прикрыла глаза, которые горели из-за пролитых слез. А ещё у меня ужасно болела голова.

Может, позвонить друзьям? Погулять с ними допоздна, а потом напроситься в гости к Фотинии? Отметаю эти мысли, потому что не хочу делиться с ними своим испорченным настроением. Придется отвечать на вопросы, правду не расскажешь, а придумывать правдоподобную ложь — на это нет сил.

Выхожу на следующей остановке, даже не слышала, что за станция. Когда поднимаюсь, смотрю на указатель с надписью «Автовокзал». Ноги сами туда несут. Беру билет до ближайшего от базы населенного пункта, сажусь на рейсовый автобус.

Ненавижу….

Как же я его ненавижу….

У меня были такие планы на эту ночь….

Я представляла, как, зарывшись под одеяло, я буду вспоминать поцелуй Аслана. Мимолетный, почти невесомый, короткий, как одно мгновение, но самый яркий, что случался в моей жизни. Я даже в маршрутке запрещала себя вспоминать, чтобы не разбавлять эти ощущения непрерывным галдежом коллег....

А этот урод все разбил, запачкал такой момент! Мирон полон гнили и грязи. Он своим присутствием очерняет даже мои мечты. Вместо того, чтобы думать об одном мужчине, я с презрением и ненавистью думаю о другом…

Мама звонила несколько раз, но я не хотела с ней разговаривать. Я не имела права обижаться на нее. Где-то глубоко внутри я понимала, что она заслужила право быть любимой и счастливой, но сейчас мной управляли обида и гнев, они плавали на поверхности и топили любое понимание. Я винила ее за то, что она привела в дом монстра, что поспешила с браком, что не ушла жить к нему. Возможно, незаслуженно, но в сложившихся обстоятельствах я винила ее не меньше, чем отчима, а может, даже больше…

«Меня срочно вызвали на работу. Меня не ждите, останусь на ночное дежурство», — быстро набрав сообщение, отправляю и прячу телефон в сумку. Смотрю на разошедшиеся края и вновь начинаю плакать. Не из-за сумки, а потому что всё вот так.… как с этой сумкой.