А еще ближе к хвосту, собственно говоря, в самом последнем ряду – который Питер Пайпер всегда предпочитал всем остальным – сидели два представителя «Пайперовской охраны шедевров с ограниченной ответственностью»: Питер Пайпер лично и отец Маккромби. Их обоих очень смущало присутствие в самолете Артура Хокни.

– Его я не предусмотрел, – сказал Питер Пайпер. – Шесть футов четыре дюйма, если не выше. – Он закурил новую сигарету, держа ее в пальцах, которые дрожали даже больше, чем обычно. И не удивительно: события этого дня решали многое.

И вот, читатель, произошли следующие события. Едва самолет миновал половину пути, как отец Маккромби небрежно прошел по проходу в кабину пилота, и никому не пришло в голову остановить его или хотя бы удивиться, что ему там понадобилось, а когда он оттуда вышел, то вместе с пилотом, которого держал под прицелом пистолета. Пассажирам понадобилось время, чтобы разобраться в происходящем: слишком уж маловероятным оно казалось. Только Барбара среагировала молниеносно: она кинулась на колени к Хелен и спрятала лицо у нее на груди. Тут же в хвосте самолета возник Питер Пайпер, и он тоже целился из пистолета – мерзкого черного смертоубийственного на вид «люгера».

– Сидеть! – сказал он Артуру, который поднялся на ноги. Артур сел.

– Никто не управляет самолетом, – пожаловалась Марджери.

– Он на автопилоте, – сказал Артур. – Некоторое время это безопасно. Сохраняйте спокойствие.

– А ты заткнись, – сказал Питер Пайпер. Артур пожал плечами и заткнулся. Относиться к злодеям слишком серьезно не стоит. С другой стороны, их лучше не провоцировать, потому что они нервничают и случаются всякие крайне неприятные вещи. Кроме того, они обычно глупы, и оттого трудно предвидеть, как они поступят. Тут следует думать и взвешивать, а не исходить из логических предположений.

Затем пилота насильно усадили в кресло, которое освободила Барбара. Его не просто пристрелили, из чего следовало, что злодеи эти еще не самые отпетые. С ними можно было вступить в переговоры. Артур погладил Сару по колену и сказал «не бойся», но она, естественно, боялась. Питер Пайпер поручил себе присмотр за пассажирами, а отец Маккромби вернулся в кабину и взял курс на городок к северу от Нью-Йорка на самом берегу океана, где у него были друзья и полезные знакомства. Казалось, все происходит во сне. Никто не взвизгнул (даже Марджери), никто не завопил (даже Джон Лалли). Они словно перешли из жизни в кинофильм, сами того не заметив. Заговорил Питер Пайпер.

Это не похищение, объяснил он. И даже не ради выкупа. Это всего лишь вооруженный грабеж: ему нужны картины Джона Лалли. И он их заберет.

Клиффорд засмеялся.

– Могу только, – сказал он, – выразить надежду, что у вас есть на примете новый рынок сбыта, и вы не рассчитываете на уже действующую сеть. Покупатели краденых картин берут только Старых Мастеров, французскую школу и иногда прерафаэлитов. Что-нибудь постсюрреалистичное? А, бросьте! Современная английская живопись? Вы шутите! Даже тем, кто занимается кражей предметов искусства, следует хоть что-нибудь знать об искусстве! Как, вы сказали, вас зовут?

Артур надеялся только, что Клиффорд не зашел слишком далеко. Бледность Питера Пайпера стала зеленоватой. Всегда неприятно, когда тебя публично уличают в невежестве, и уж тем более унизительно, если уличитель вроде бы твоя жертва и должен трястись от ужаса.

Выражения его были ужасны. Я не стану их воспроизводить, читатель. Он обозвал Клиффорда всеми словечками, какие только есть под самой адской из лун, а самолет трясло и подбрасывало, когда он попадал в воздушную яму – и когда не попадал. Внезапно все почувствовали, что пистолет Пайпера еще не самое страшное. С тех пор, как отец Маккромби последний раз сидел за штурвалом самолета, времени прошло порядочно, и для укрепления нервов он выпил много коньяку. Ему вспомнилось, как в дни юности, участвуя в Битве за Англию, он говорил с Богом, и Бог отвечал ему. И теперь спьяну он вновь воззвал к своему Творцу и пытался справиться с самолетом, а тот рыскал и вибрировал, словно Дьявол забрался в воздушные потоки, среди которых он летел. Питер Пайпер ничего не замечал: он принялся обвинять Клиффорда в заговорах, кражах, соблазнении женщин, незаконнорожденности и похищении детей, употребляя самые яркие и возмутительные эпитеты.

– Эрик Блоттон! – перебил Клиффорд. – Вы Эрик Блоттон! – Он уставился на дрожащие желтые от никотина пальцы Пайпера. Как мог он их забыть?

Тут Хелен и Артур Хокни чуть было не вскрикнули: раз вы Эрик Блоттон и вы живы, то где наша Нелл? Но не вскрикнули, потому что Эрик бесился, расхаживал, выпячивая грудь, и его палец вновь лежал на спусковом крючке, а Джон Лалли впал, в одно из своих прежних «я» и принялся вопить и бушевать, оттого что его картины не стоили даже того, чтобы их крали, а Марджери пыталась его остановить, будто она была не она, но Эвелин, а Эрик срывал ожерелье с шеи Хелен и отшвыривал его с возмущением, ибо оно было пластмассовым (шуточная бижутерия? Это вам что – шуточки?) и требовал, чтобы все отдали ему свои бумажники (он ведь должен был награбить хоть что-нибудь, не то в слишком уж глупом оказался бы положении), но и в них не нашел почти ничего, одни только кредитные карточки, а самолет трясся, и Эрик ударил пилота по голове рукояткой своего пистолета, и тот откинулся на спинку без сознания – или только притворился? – чтобы не пророчил катастрофы, если его немедленно не допустят к рычагам управления; а малютка Анджела плакала, а Барбара с Клиффордом пытались утешить Хелен, а Артур Хокни все еще выжидал удобный момент (или он был парализован страхом и забыл все, что когда-нибудь умел, утратив мужество вместе с ощущением вины?); а у Сары началась воздушная болезнь и ее вытошнило на ботинки Эрика Блоттона – все это было бы смешно, когда бы не было так страшно. А Нелл? Нелл за годы на Дальней ферме навидалась преступников. Она умела распознать пустопорожние угрозы, она знала, что пилот притворяется и что главная опасность – какая-нибудь нелепая случайность, а не злодейские умыслы.

– Послушайте, – спокойно сказала она Эрику Блоттону, – успокойтесь. У меня во всяком случае есть настоящая драгоценность, и можете ее взять.

Из-за ворота свитера она вытащила своего пузатенького мишку и, не торопясь, отвинтила ему голову. Движения ее были уверенными и точными. Все смолкли и следили за ней. Нелл достала маленький кулон и протянула его Эрику. Ей было очень горько, но она умела смотреть в глаза необходимости.

– Настоящий изумруд, – сказала она, – а кроме того, он приносит удачу, но все равно берите. По-моему, он вам очень нужен.

Хелен посмотрела на кулон в пальцах Нелл, а потом на Нелл, и Клиффорд тоже, и Артур, и всех троих озарило одновременно.

– Он мой, – сказала Хелен. – Я так хорошо его помню. Мне его подарил Клиффорд. Ты Нелл. Наша Нелл. Клиффорда и моя. Ну конечно же! Как ты можешь ей не быть? – И в этот миг, потому что пилот перехватил его взгляд и кивнул, Артур прыгнул на Эрика Блоттона, который был недотепистым преступником, как это за ними часто водится, без труда разоружил его и привязал к сиденью. Потом вместе с пилотом Артур пошел в рубку и выволок из нее павшего духом Маккромби. Маккромби ничуть не огорчился, что его сменили у штурвала: чем больше он говорил с Богом, тем больше Бог отмалчивался и тем хуже вел себя самолет, чему вы и я, читатель, удивляться не станем.

– О, бегорра, – сказал он неожиданно, – лучше бы мне умереть.

С чем лично я не согласна, если учесть все обстоятельства. Вот таким образом, к тому времени, как самолет благополучно приземлился в аэропорту Кеннеди с задержкой лишь на несколько минут и Блоттон с Маккромби были переданы ожидавшим полицейским, Клиффорд и Хелен нашли свою крошку Нелл, а она нашла своих родителей, и никто из них друг в друге не разочаровался.

– Так она наша сестра? – сказали Эдвард, Макс и Маркус, полные впечатлений от Диснейленда, и вроде бы вовсе не удивились. – А на обед что?