Иногда другие люди казались ей невыносимыми. Даже если они не преступники. Люди чавкали, громко слушали музыку, жевали жвачку, мусорили, поливались духами, шумели в своих квартирах так, будто живут на острове, и криво парковались. Только привыкнешь к одной их привычке, как к ней добавляется другая… Огромная пестрая толпа, надвигающаяся на тебя везде, где бы ты ни оказалась. И объяснять что-то бесполезно, и бороться с этим невозможно. Хорошо, наверное, когда у тебя есть способ не терпеть.
Почему лучше не привыкать, а сбегать, или гнать от себя всех, кому кажется, что это твои проблемы, ей еще в университете рассказал Герман: «Это ловушка, — сказал он. — Сначала тебе велят не осуждать других людей за то, что они плохо воспитаны и создают другим беспокойство. Потом тебе говорят, что это твои проблемы, потому что эти люди больше никому не мешает. А потом тебя начнут осуждать за то, что тебе что-то не нравится. Они сделают из тебя ненормальную, а себя — грубых, невоспитанных, неотесанных — представят как нормальных. И потребуют, чтобы ты их любила или даже постаралась заслужить их любовь. И заявят, что если тебе не нравится шум или чавканье — ты должна сама уйти и не мешать».
«Если вина 39-летнего мужчины будет доказана, его могут приговорить к пожизненному лишению свободы», — дописала Лава последнее предложение. Всё, теперь чай!
Такой редкий бесценный момент: в кабинете никого. Андрей Андреевич совещается с редактором, стажер ушел на свое первое задание в городскую администрацию, где решается судьба Соловьевского пруда, Гриша уехал с экономическим обозревателем Борей обозревать какой-то завод.
Гришка в целом был нормальный фотограф, только ужасно не любил ездить с Лавой на задания. Особенно после того, как они бежали через поле в лес по грязи от трактора, которым управлял бухой агрессивный мужик. Возмутился, что Лава пишет, как он мешает жить соседям. Гриша говорил, что в тех неприятных местах, где она добывает информацию, его обувь едва может вынести один сезон и мечтает не дожить до следующего. Как будто Лаве нравится пережидать в лесу, пока тракторист устанет и уедет. Зато какой прекрасный получился материал! И фотки просто огонь — как из хоррора. Гришка же сам потом за них получил награду, как лучший репортажный фотограф! И вообще, в резиновых сапогах надо в деревню ездить, а не в матерчатых кедах.
Вчера, говорят, в редакции было на редкость весело: Стас устроил настоящую вечеринку и не пожалел угощения. Даже Данилов пришел потусоваться с коллективом. Рано ушли только Лава — из-за встречи с мамой Кристины — и Ева, которой нужно было забирать дочку из садика.
«Умеет эта молодежь отрываться, поэтому я в жизни не замучу с ровесником», — сказала сегодня утром Марго и мечтательно улыбнулась. Видимо, ухаживания за стажером продвинулись.
Лава заметила, что малышка Ева тоже смотрит на этого мажора, как мультяшная принцесса — нежно и доверчиво. Типа, «а уж не рыцарь ли ты, добрый молодец?». Интересно, чья возьмет в итоге. Может, с кем-нибудь из коллег ставки сделать? Выбор непростой. Ева, конечно, юна и прелестна, зато Маргарита умеет добиваться своего. Сама Лава на работе хотела только одного: чтобы ее не доставали сверх меры. Марго всегда говорила, что она неспособна жить в удовольствие…
В маленький синий чайник Лава высыпала травяную смесь, добавила горсть шиповника и красной рябины. Покупной шиповник был продолговатый, глянцевый, красивый и мягонький. А тот, что рос на родительской даче, получался маленький, круглый, а после сушки сморщенный и жесткий. Для заваривания такой только дробить. Бабушка в детстве повторяла: «Дерево латинское, лапы богатырские, когти дьявольские». Лава его любила. По осени брала газету «Реальный Кротков» и заваливала всех убийц и мошенников круглыми оранжево-красными плодами. Придавленные, они сдавались и исчезали. Когда родители вырубили колючие заросли возле дома, чтобы посадить кусты, которые будут добрее к людям, Лава почти перестала к ним ездить. Без шиповниковой невысокой, но густой и колючей стены дом стал голым. Лишился защиты. Теперь это чужое место.
К ней шиповник всегда был добр, и когти его её как-то обходили. Уезжая в город в сезон цветения, она находила розовые лепестки то в ботинке, то в кармане куртки, то в сумке. Лава и сейчас, закрыв глаза, могла вспомнить те ароматы — сначала дурманящий от цветов, затем успокаивающий от сушеных плодов. Еще был запах ночной реки и зов Германа: «Лава, без тебя мы не можем замкнуть круг!» Смех, прохладные ладони, успокаивающая темнота…
Из последних плодов родительского шиповника Лава смогла вырастить новые кустики у себя в квартире на балконе. Они цвели, но больше не плодоносили. Им было нужно гораздо больше земли.
А теперь, когда покончено с работой, снова к нашим проблемам…
Итак, вещи Кристины вывезены с похвальной быстротой. Когда она вчера помогала Надежде Ивановне их собрать, сначала разговор не клеился. Мама Кристины упомянула, что девочка проходит лечение от пережитого стресса, а любые попытки задать уточняющие вопросы возмущенно пресекла: какая разница бывшей арендодательнице, что случилось, если теперь их деловые отношения закончены, а личные даже не начинались⁈ И тогда Лава показала ей видео.
Вот Кристина и Саша поднимаются на лифте в квартиру, Саша вскоре уходит. Как только он открывает двери подъезда, с улицы заходит некий человек в низко надвинутом на глаза капюшоне. Лица не видно, непонятно даже, мужчина это или женщина. Фигура невысокая, плотная. Человек поднимается на шестой этаж и подходит к квартире Лавы. Звонит. Кристина открывает не сразу. Видно, как человек что-то ей говорит через дверь. Наконец, она впускает его.
— Кристина ничего вам не говорила? Кто этот гость?
— Нет, — Надежда Ивановна с таким страхом и изумлением смотрела видео, что Лава сама испугалась: вдруг и этой потребуется помощь медиков? Еще не хватало…
— Обратите внимание на время, — продолжала она решительно, не давая женщине опомниться. — Незнакомец выходит из квартиры в пять двадцать. А Кристина отправила Саше прощальное смс в пять ноль восемь — он мне сам показал. То есть она писала это сообщение — если это вообще была она сама! — когда гость был еще в квартире. Он сделал всё возможное, чтобы мы не видели его лица. Хорошо бы расспросить Сашу, вдруг он запомнил хоть какую-то примету, всё-таки они столкнулись в дверях.
— И как это понимать⁈ — воскликнула Надежда Ивановна. — Кристина сказала: она не знает, что на неё нашло, не помнит, что делала после ухода Саши. Вот она закрыла за ним дверь — а потом уже стоит на окне, кричит, ей холодно, она же была в одном платье, ей страшно, но она почему-то не может перестать кричать.
— Вы на наркотики её проверяли?
— Наркотиков она не принимала, врачи смотрели анализы, — уверенно сказала женщина без малейшей паузы. — Было немного алкоголя в крови… Вы можете мне это видео скинуть? Я покажу Кристине, возможно, она что-то вспомнит… Вы думаете, этот человек опасен?
— Думаю, что очень, — задумчиво сказала Лава.
— Может, тогда лучше ничего ей не говорить? Забыла его — и хорошо…
— Дело ваше, конечно, а если он её не забыл?
— Мне что, надо обратиться в полицию?
— Если бы у меня была дочь, которую неизвестное лицо за час смогло почти что довести до самоубийства, я бы обратилась, — кивнула Лава. — Больше всего этот человек похож на наркодилера, но если у Кристины чистые анализы — то я не знаю, что предположить. Какая-то секта? Или какая-то игра, где молодые люди выполняют задания?
Надежда Ивановна некоторое время складывала свитера Кристины, пытаясь взять себя в руки, а потом посмотрела очень подозрительно.
— Скажите… А вы собираетесь об этом статью писать?
— Нет, конечно, — буркнула Лава. — Мне это и в голову не приходило. Меня соседи со свету сживут. Решат, что я привела в этот дом сатану и наркоманов.
Надежда Ивановна от радости даже не обиделась.
— Я к вам отправлю свою уборщицу, — сказала она с облегчением. — Не надо вызывать клининг — сразу начнутся вопросы после сюжета по телевидению, нас и так уже замучили расспросами. Ещё в интернет просочится рисунок этот ужасный и наша фамилия… А уборщица будет молчать, она в нашей семье давно работает, Кристину хорошо знает.
