Когда до старой церкви оставалось метров двести, он понял, что там кто-то есть. Повинуясь внезапно громко заговорившему голосу интуиции, выключил навигатор и сошел с дороги, чтобы не попасть в поле зрения тех, кто может его видеть или слышать из здания. Дорога после поворота к церкви расширялась и вела к довольно просторной площадке — наверное, туда подъезжают волонтеры, которые здесь работают. Сейчас там стояла какая-то единственная машина, но в темноте было не разглядеть ни цвет, ни марку. Значит, подбираться лучше с другой стороны, где высокая трава и кустарник. У самого здания осторожно красться по стеночке, прислушиваясь. Шум ветра, сбивающего с деревьев капли дождя, даже кстати — замаскирует шелест его шагов по растительности…

Когда он приник к старой каменной стене возле окна, давным-давно лишившегося стекол, услышал незнакомый женский голос.

— … ты как пианист, которому даны две здоровые руки, а он хочет играть одним пальцем. Прыгаешь по верхушкам и при этом дуешься на весь мир!

— Не твое дело!

Это был голос Лавы! Герман замер.

— Да я не о тебе забочусь, плевала я на тебя. Хочешь зарывать свой дар в землю — давай! — воскликнула незнакомая женщина. — Да только с меня, знаешь ли, тоже требуют результат. Почему вторая ведьма редакции не прошла государственную регистрацию? Почему сидит, как мышь под веником, и делает вид, что она обычная одинокая дикарка?

— Так ты меня сдала уже дважды! — Лава даже взвизгнула от ярости. Герман почувствовал, как ее колотит. — Сначала своим кураторам в госбезопасности, потом этим шутам гороховым!

— Кураторам я тебя не даром сдала, получила хорошее вознаграждение, — засмеялась незнакомка. — А шуты гороховые — это твое наказание за ведьмино рясно.

Герман быстро набрал в интернете: «ведьмино рясно». Нет ответа! «Возможно, вы искали „ведьмино счастье“?» Да, искал, давно уже, но сейчас не об этом…

— Нет у меня его, Теона, понятно тебе⁈ — закричала Лава. Ее голос отражался эхом от стен.

— Что ты голосишь, — усмехнулась невидимая собеседница. Стало быть, это грозная ведьма Теона. — Отрицательный факт не может быть доказан. Вот если бы оно у тебя было… Впрочем, я тебе верю. Знаешь, почему?

— Потому что нет смысла мне тут врать, — буркнула Лава. — Если бы я забрала себе ведьмино рясно, не бегала бы сейчас, как заяц, по лесам и полям, а стала бы сильной колдуньей. И вернулась в Кротков спокойно.

— Верно, — еще веселее засмеялась ведьма Теона. — А ты неудачница. Страшненькая девочка с плохим характером. У таких ничего ценного быть не может. Ты даже мужика соблазнить не смогла, когда он тебе был сильно нужен. О, представляю, как ты расстроилась из-за этого красавчика с крепкими рабочими руками! Чтобы такой парень посмотрел на такую, как ты, мало лаванды и липового цвета. Нужно еще лоботомию, и чтобы все остальные женщины вымерли.

— Ты один раз уже заставила меня выйти из себя, второй раз обломайся, — Герман чувствовал, что Лава в бешенстве, но сдерживается. Умница, держись, если эта Теона сильнее тебя, не показывай ей свою слабость, мысленно подбодрил он сестру.

— О да, не выходи из себя, а то в тебе совсем никого не останется!

За один этот смех Герман готов был убить ведьму. А Лава вдруг резко спросила:

— Что ты сделала со Стасом?

— Когда надо будет — очнется, — равнодушно ответила Теона. — Ты так никогда не сможешь, а мне это как семечки щелкать.

Герман чуть приподнялся на цыпочки, чтобы хоть одним глазком взглянуть, что происходит. Женщина средних лет с гладко зачесанными назад седеющими волосами, одетая в старомодный плащ, стояла посреди пустого зала. Лава в черной косухе, серой рубашке и джинсах, растрепанная, со стекающими с густых темных прядей струйками воды, стояла в нескольких метрах от нее. У противоположной от Германа стены, рядом со входом, кто-то лежал, но в темноте было плохо видно. Видимо, Стас.

— Как же ты объяснишь кураторам из госбезопасности свое нетоварищеское поведение? — теперь Герман слышал в голосе сестры знакомый сарказм. — Если ты меня выдала, я, пожалуй, сделаю то же самое.

— Не переживай за меня, — ответила вторая ведьма так тихо, что Герман не сразу разобрал слова. — Переживай за себя, — и кинулась на Лаву одним резким змеиным броском. Они обе рухнули на пол, превратившись в темный, извивающийся клубок.

Уже не заботясь о том, чтобы не создавать шума, Герман в несколько сильных рывков по кустам оббежал здание, ведь подтягиваться, чтобы забраться на высоко расположенное окно, будет сложнее и медленнее. Когда он ворвался внутрь, ведьмы, вцепившиеся друг в друга на каменном полу, обернулись к нему одновременно. В другое время его бы испугали красные искры, которые летели от обеих, но сейчас он просто налетел на Теону, чтобы оттащить от сестры. Ощущение было, что хватаешься за электрический провод.

— Герман, нет! — успела крикнуть Лава, но тут ее противница ударила его ладонью в грудь, потом в живот, вроде бы не очень сильно, но в воздухе будто что-то лопнуло, из-под ее руки пошел дым, а Герман сложился пополам. Как больно и горячо, невозможно дышать… Лава с рычанием прыгнула на Теону и вновь свалила ее с ног, пока он силился подняться, чувствуя, что бесславно проигрывает женщине эту битву. От одного ее удара было ощущение, что он рухнул с высоты на живот и лежал теперь на чем-то жестком и неровном.

— А ты будто бы стала сильнее! — услышал он голос Теоны, короткий вскрик и звук прыжка — это Лава отскочила в сторону от старшей ведьмы. Превозмогая боль, Герман поднялся на локтях. Да что он совсем расклеился, это было всего лишь два небольших толчка, а не нокаут! «Встать», — велел себе и медленно поднялся. Голова немного кружится, но это ерунда. Женщины стояли друг напротив друга, глубоко дыша.

— Ты зачем на меня набросилась? — спросила Лава и провела руками по своему телу, словно стряхнула с себя какой-то невидимый мусор. На ее щеке алело несколько глубоких царапин. Только сейчас Герман заметил, что у нее еще и рука забинтована и под тряпкой кровоточит. — Ты что, ненормальная?

— Давно хотела дать тебе хорошую трепку, — усмехнулась Теона. — Просто для приятных ощущений, у меня давно этого не было. Ты же знаешь, как это бывает: долго держишь себя в руках, но стоит только начать — и хочется больше и больше. Чувствую, как темная энергия клубится во мне, нужно выплеснуть избыток. Не поможешь? — в ее тоне появилась глумливая доверительность.

Лава отступила на шаг, а Герман пытался поймать ее взгляд, чтобы понять, как быть дальше. Он в любой момент готов был бы отвлечь внимание Теоны на себя, если бы это помогло сестре сбежать, но никуда она не побежит, вот в чем беда! А смогут ли они вдвоем справиться с этой женщиной?

Но Теона и сама вспомнила про третьего участника потасовки и обернулась к Герману.

— Мы, кажется, не представлены, — сказал он, чтобы хоть что-то сказать.

— Скоро познакомимся, — тонкие бледные губы ведьмы расплылись в довольной улыбке.

— Герман, уходи, пожалуйста, — с отчаянием сказала Лава. Она тоже понимала, что он никуда от нее не уйдет. Если бы можно было хотя бы обратиться за помощью, но от кого ее ждать? От священника? От старика? От волонтера, с которого сегодня уже хватит?

— Герман, не уходи, пожалуйста, — передразнила Теона и подошла к нему ближе. Лава двинулась следом, но не успела: старшая ведьма выхватила что-то из кармана и хлестнула его по лицу так стремительно, что он не успел уклониться. Вроде бы тонкая веревка, но удар, как от электрошокера и одновременно колючей проволоки. Герман инстинктивно закрыл лицо руками и вторым хлестким движением той же веревки Теона сбила его с ног, ударив под колени, а третьим стегнула подскочившую с криком Лаву и, не теряя времени, обвила веревку вокруг шеи Германа. Тут уже Лава замерла, а он захрипел, и в глазах потемнело, но свет не померк, а, наоборот, стал ярче, появились странные картины: вот какой-то человек лезет в петлю, потом тот волонтер, Никита, так же хрипит на земле в лесу с веревкой на шее…