В комнату заглянул Герасим.

— Дарова! — сказал он и спросил, — Не помешаю?

— Заходи, — кивнул я.

После того случая с неудавшимся самоубийством, Герасим сильно изменился. Сейчас он был чисто выбрит, подстрижен, одет в чистую рубашку с накрахмаленным воротничком и в видавший виды костюм, но опрятный и отглаженный. Пахло от него одеколоном, а ботинки были начищены до блеска. И главное, он был абсолютно трезв (после того случая, справедливости ради, следует отметить: пьяным или выпившим я его ни разу не видел).

— Чай будешь? — спросил я, и, зная, что он вечно голодный, добавил, — там Дуся картошки с грибами натушила. Будешь?

— Благодарствую, Муля, — степенно ответил Герасим, — но я уже поужинал. А вот поговорить хочу.

— Давай поговорим, — кивнул я, продолжая точить нож.

— Муля, ты брусок неправильно держишь, — вздохнул Герасим и строго сказал, — дай сюда.

В его ловких руках брусок порхал, словно бабочка-ночница, туда-сюда. Уже через пару минут все ножи были наточены до идеального состояния.

— Ты только бабе своей скажи, Евдокии, а то порежется ведь, — предупредил Герасим.

— Благодарю, — сказал я и добавил, — что-то давно не видно тебя было.

Тот посмотрел на меня с мрачным видом и признался:

— Так я же в деревню ездил, Муля.

— В какую деревню? — сначала не понял я.

— К Валюхе, — вздохнул Герасим.

— И как там она? Как приняла тебя? — от удивления я обо всём забыл, даже о Козляткине с его проблемами.

— Не очень она, — опять вздохнул Герасим, — работы там шибко много. Всё на материных плечах, а там дом же, хозяйство. Отец-то её с войны не вернулся, и мать сама всё тащит. И девки там, сёстры её, подрастают. И дочка. Вот Валюха, как приехала, так и впряглась сразу в работу. Головы поднять некогда, исхудала вся…

Он опять вздохнул и мрачно посмотрел на меня:

— А я же вижу, как ей тяжело. Она с лица совсем спала. Да и бабы там, в деревне, шпыняют её, за дочку, что нагулянная, и вообще.

Он немного помолчал, пожевал губами и продолжил:

— Она же, Валюха, хоть и незлобливая, а дурная. В село своё забитое приехала и на следующий день там свадьба у соседей была. Так она вырядилась и попёрлась туда, вся разряжённая. Ну, так, как она по ресторанам этим гулять привыкла. Ещё и, говорят, жёлтые румынки одела и плясала так, что кошмар. Вот бабы и осерчали на неё всем селом.

Я изумлённо покачал головой, это ж надо было додуматься.

— Так что совсем несладко ей там. И в колхоз не берут её. Там жена главного бухгалтера на неё окрысилась, что она на свадьбе с ейным мужем плясала, и велела, чтобы не брали её, даже в огородную бригаду.

— Мда, — покачал головой я. — И что ты дальше делать думаешь?

— Да вот, Муля, мысли у меня в голове, всякие. А как правильно — не знаю. Подскажи, а?

— Излагай, — кивнул я.

— Да вот я так полагаю, что обратно сюда ей возвращаться нельзя. Никак нельзя, — сказал Герасим и хмуро посмотрел на меня, — она, как только сюда вернётся, опять по ресторанам этим пойдёт. А так-то нехорошо. Неправильно это…

— Согласен, — поддержал его я и Герасим даже чуть улыбнулся, с облегчением.

— А вот думаю я, в деревне ей совсем плохо, — он опять взглянул на меня, — бабы её там точно заклюют…

— Вполне может быть, — сказал я, — Деревня. Патриархальное общество. Там нельзя вести себя, как в ресторане.

— Отож и я говорю! — обрадовался Герасим, но дальше сбился с мысли и умолк.

— И как ты думаешь разрешить ситуацию? — подбодрил его я.

— Да вот думаю я, но не уверен, — он замялся и смущённо посмотрел на меня.

Я немного подождал, пока он соберётся. Но он молчал и тогда я не выдержал:

— Да говори уже! Чего тянешь?

— Да вот думал я, что надо мне туда поехать… к ним… в деревню…

— Ого! — присвистнул я, — но ты же понимаешь, что там просто сожительствовать не получится? Это деревня. Там жениться придётся…

— Так я готов! — тряхнул головой Герасим, — поеду и женюсь. Я в селе вырос. В детстве жил в селе. Знаю, как и чего. А бабам в доме мужская рука всяко нужна. Там у них всё рушится уже.

— Это я понимаю, — терпеливо попытался донести главную мысль до сознания Герасима я, — а Нонна, в смысле Валентина, к этому как относится?

— Да нормально она, — недоумённо пожал он плечами, — а как ей ещё быть? Кто её такую замуж теперь возьмёт?

— Герасим, — опять сказал я, стараясь сдержать раздражение от его наивности, или глупости, уж не знаю, — замуж-то она за тебя выйдет. Даже не сомневаюсь, раз деваться ей некуда. А как вы жить дальше будете?

— Да как будем? — встрепенулся Герасим и охнул, — да ты что, Муля, думаешь, что я, раз контуженный, то по этому делу не того? Нет! Даже не думай так! Мы с нею ещё парочку пацанов заделаем. Пусть по дому бегают.

— Погоди, Герасим, — вздохнул я, — меня другой аспект вопроса интересует…

— Ох и хорошо сказал ты, Муля, — заулыбался Герасим, — «спект вопроса». Надо запомнить. Я страсть как умные слова люблю. Даже книжечку себе такую завёл и туда слова всякие интересные выписываю.

— Не «спект», а «аспект», — механически поправил его я и разозлился, — да прекрати ты мне голову морочить! Я тебе про Фому, а ты мне про Ерёму!

— Чё? — не понял Герасим.

— Я не сомневаюсь, что из тебя муж хороший будет, — сказал я, и Герасим зарделся, похвала ему понравилась, а я продолжил развивать мысль и пытаться донести её до разума Герасима, — а вот какая жена будет из Валентины? Ты об этом подумал?

— Да какая жена? — удивился тот, — жопа у неё и сиськи справные, так-то она бабёнка в самый раз. Жратву сготовить умеет, козу выдоить тоже. А что ещё надо?

— Герасим! — я вконец потерял терпение, — но её моральные качества какие⁈ Тебя это устраивает?

— Что не так? — никак не мог взять в толк Герасим.

— А то, что стоит в вашу деревню приехать какому-нибудь командировочному из города, к примеру, как сразу упорхнёт твоя Валентина к нему. Ты что, будешь её от всех мужиков всю жизнь оберегать и прятать? Всё равно ведь не уследишь…

— Нет! Валюха не такая! — возмущённо закачал головой Герасим, — она не упорхнёт.

— Ну, сам тогда смотри, — сдался я, — а раз ты давно всё решил, то какой совет ты от меня хочешь?

— Да я не совет хочу, — вздохнул Герасим, — слушай, Муля, продай ковёр, а?

— Что-о? — опешил я.

— Ну, ты же Ложкиной один ковёр подарил… — начал Герасим и смущённо умолк, сконфузился.

— Так то ж на свадьбу, — сказал я.

— Так и у нас свадьба будет. Ну, или просто роспись, — хоть и робко, но парировал Герасим, — но я же не в подарок прошу, Муля, а купить. Деньги у меня кое-какие есть. Ты просто сам подумай. Я к ним в дом приеду и в приёмыши пойду. Несерьёзно для мужика это. А так я с ковром буду, уже оно как-то посолидней.

— Калым, — усмехнулся я, но Герасим не понял, мечтательно рассуждая о том, какой завидный жених он будет с ковром, первый парень на деревне.

— Да забирай, мне не жалко, — отмахнулся я, уже представляя, какой бой придётся опять выдержать с Дусей (она мне ещё прошлый ковёр не простила, а тут опять).

— Я куплю! — не согласился Герасим.

— Подарок! — настойчиво сказал я, — выбери сам. Там ещё три осталось.

Я кивнул на три рулончика, которые сиротливо лежали под кроватью (Дуся уже несколько раз порывалась развесить их по стенам, но я ни в какую не давал):

— Забирай, какой тебе больше нравится.

Выпроводив счастливого Герасима, я вышел на кухню покурить. Там стояла и что-то помешивала в кастрюльке, Лиля.

При виде меня, она зло поджала губы и на моё «здравствуй» даже не ответила. Торопливо забрала своё варево и упорхнула к себе в комнату. Молча.

Сердится на меня Лиля.

Я уже докуривал, как на кухню заглянула Белла. Была она, как говорится, «при параде». При виде меня, она заулыбалась:

— Муля! — воскликнула она, — ты опять куришь! Это же вредно! Что ты нам с Фаиной Георгиевной прошлый раз обещал, а?