— Ты что, Муля, хочешь, чтобы нам и в коридор кого-нибудь подселили? — возмутилась Белла категорическим тоном. — Сам посмотри, какой у нас коридор широкий. С них станется. Там по площади ещё даже двоих впихнуть можно.

И я сдал назад. Действительно, с них станется.

— Муля, тебе подкрасить ничего не надо? — в дверь без стука просунулась голова Герасима. Между прочим, чисто выбритого и трезвого.

— Нет, спасибо, не надо, — на автомате буркнул я.

Передо мной лежала стопка бумаг. Я их тихонько стянул из шкафа у Ларисы. Завтра утром приду на работу пораньше и поставлю на место.

Мне не давала покоя мысль о том, откуда у Мули такие деньги и что это за волшебный госконтракт № 43/2547−1277/3 такой? Откровенно говоря, в этой теме я совершенно «плавал». Но попыток разобраться не оставлял.

— Ну как это не надо, Муля? — возмутился Герасим, — вон у тебя на подоконнике сбоку краска облупилась. Давай я сейчас закрашу маленько? А то засохнет ведь, пропадёт такая краска хорошая, жалко же.

— Ну и как ты себе это представляешь? — поморщился я и устало расправил затёкшую спину. — Вот ты мне сейчас закрасишь, а я что, по-твоему, потом всю ночь должен краску нюхать?

— И то правда, — вздохнул Герасим, — пойду тогда на кухне гляну.

Он печально ушел, и опять воцарилась тишина.

Я отодвинул от себя ненавистные папки и задумался. Где Муля мог взять деньги и как он их вывел с государственных счетов? И, главное, куда? И как вся эта бухгалтерия пропустила это?

Вопросы, вопросы… А вот где ответы — неизвестно.

Я находился здесь, в этом мире уже почти полтора месяца. А всё ещё не могу принять многие обыденные вещи. Но зато хоть ловко бриться опасной бритвой научился. Я почесал бритый затылок.

И с Козляткиным нужно ускориться. Мда, знатную свинью мне подложили Мулины родичи по материнской линии. А так был бы уже в Цюрихе… эх…

В дверь постучали.

Ну что это такое?

На всякий случай я торопливо спрятал папки под скатерть и крикнул:

— Открыто!

Дверь отворилась и на пороге возникла монументальная женщина. Без весла, но примерно где-то так. Лет ей было непонятно сколько, но за сорокет точно.

— Здравствуйте, — она заглянула в комнату. — Можно войти?

Я аж вздрогнул. Обычно, в американских фильмах так всегда спрашивают вампиры, перед тем как войти к своей жертве.

Хотел уже крикнуть, что нельзя, но она уже оказалась в комнате:

— Меня зовут Клавдия Петровна Пожидаева, — представилась она глубоким грудным голосом и сказала, — а что это жильцов никого нет?

— Как это нет? — удивился я, — входную дверь-то вам кто-то открыл же?

— Ничего подобного, там было не заперто, — покачала она украшенной объёмной бабеттой головой, — я толкнула дверь и вошла.

— Забыл кто-то запереть, значит, — неопределённо пожал плечами я.

— А вот двери во все комнаты заперты, — обличительно сказала она и мстительно добавила, — здесь живут, если не ошибаюсь, одиннадцать человек.

Она водрузила на нос очки в роговой оправе, достала из объёмной сумки папочку, раскрыла её и внимательно посмотрела на какую-то бумажку.

— Точно одиннадцать, — кивнула она и, на всякий случай перечислила. — Прево, Присыпкин, Рябова, Пантелеймоновы — трое, Колозян, Ложкина, Свистун, Бубнов, Жасминов. Всё правильно?

Я пожал плечами. Большинство фамилий я знал, а вот кто такие Рябова, Свистун и Колозян — не имел ни малейшего представления. Но озвучивать свои мысли не стал. Как-то эта дама абсолютно не внушала мне никакого доверия.

— И где они все? — прищурилась поверх очков Пожидаева, — они здесь проживают, или нет?

— Проживают, — пожал плечами я и посмотрел на неё недовольно, — А вы, собственно говоря кто? И с какой целью интересуетесь?

— И где они? — едко заметила Пожидаева, проигнорировав мой вопрос, — Я никого, кроме вас, не вижу. Фамилия ваша, кстати, как?

— Бубнов, — представился я, — Иммануил Модестович.

— Так вот, Бубнов, — она опять склонилась над папочкой, — вас я вычёркиваю. А где остальные?

Меня она начала раздражать, я не сдержался и сказал немного резковатей, чем следовало:

— Откуда я знаю? Я что, слежу за всеми? Спросите в ЖЭКе.

— Нет, Бубнов, так дело не пойдёт, — недовольно покачала она головой, — мне нужно выяснить, кто формально числится на данной жилплощади, а кто действительно проживает, и составить акт. Ни по каким ЖЭКам я бегать не буду. Давайте по списку. Первая или первый — Прево. Где он или она?

— Так кто вы и зачем всё выясняете? — заупрямился я.

Пожидаева демонстративно зло вздохнула и процедила:

— Я из Мосгорисполкома. Отвечайте на вопрос, Бубнов.

— Прево Муза Витольдовна, — вздохнул я, видя, что от неё не отцепишься, — сейчас должна вроде находиться на территории Московского зоопарка. Она в выпойке молодых оленят помогает.

— Нечем заняться человеку, — буркнула под нос Пожидаева, — давайте дальше. Присыпкин?

— Софрон Присыпкин, это её брат, — сказал я, — находится в данный момент под следствием.

— То есть здесь он не проживает? — глаза Пожидаевой остро блеснули.

— Он под следствием, — с нажимом повторил я, — решения суда ещё нет. Он может быть отпущен домой в любой момент. Кроме того, Муза его в своей комнате прописала. На собственной жилплощади.

— Ладно, — разочарованно сказала Пожидаева и назвала следующую фамилию, — Рябова?

Я не знал, кто это. Но подводить человека не хотел. Поэтому буркнул:

— На работе. Но я точно не знаю. Сегодня я её не видел ещё (я не врал, я её точно не видел. А так-то ни сегодня, ни вообще никогда. Но уточнять вредной тётке не стал).

Пожидаева опять отметила что-то в папочке.

— Пантелеймоновы.

— Их сейчас нет, — вынужден был сказать я.

— Всех троих нет? — Пожидаева вонзила внимательный взгляд в меня.

— Лилия Пантелеймонова в отъезде, — не вдаваясь в подробности, начал перечислять я, — её сына, Николая, бабушка забрала в деревню погостить. Григорий Пантелеймонов под следствием.

— Я смотрю, у вас здесь не квартира, а чёрте что! — припечатала она.

— А ещё боремся за почётное звание дома высокой культуры быта, — печально процитировал известного киноперсонажа я.

— Правда, боретесь? — уважительно покивала Пожидаева.

Я не стал отвечать. Всё равно бы меня в этом времени никто не понял бы. И выжидательно уставился на неё.

— Да, дальше, — спохватилась она, — Колозян?

Я завис, я не знал, кто такой Колозян.

— Где Колозян? — вцепилась в меня Пожидаева.

— Не видел его, — сказал я, — может, в магазин ушёл.

— Это женщина! — возмущённо сказала Пожидаева, сверившись с очередным листочком из папочки, — Колозян Белла Симеоновна. Вы что, всё время мне врёте⁈

— А! Белла! Так она в ресторане сейчас. Это я её фамилию с фамилией Герасима перепутал, — выкрутился я.

— Какой-то вертеп у вас, — недовольно прокомментировала Пожидаева, — то под следствием, то в кабаке.

— Она по вечерам там работает — на рояле играет, — я уже начал заводиться. — Классичекую музыку. Приобщает граждан к культуре.

— Ладно, пусть играет, — поморщилась, словно съела лимон Пожидаева, — а Ложкина где?

— В Костромскую область уехала, — ответил я.

— Насовсем, что ли? Так она не выписалась? — взглядом голодной барракуды уцепилась Пожидаева, — почему не выписалась? Как давно уехала?

— Она на две недели уехала, — ответил я, — в свадебное путешествие к родственникам. Потом вернётся.

— Так она у мужа жить будет? Где он прописан?

— Послушайте, гражданочка! — рыкнул я, — откуда я могу знать? Спрашивайте у Ложкиной, как вернётся.

— И спрошу, — с угрозой в голосе сказала Клавдия Петровна.

Она погипнотизировала меня немного взглядом, затем, очевидно, решила, что я достаточно проникся, и вернулась к заветной папочке:

— Остались Свистун и Жасминов. Где они?

Я сообразил, что Свистун — это Герасим, и ответил:

— Свистун пошел куда-то во двор. Он здесь на кухне подкрашивал. Возможно, пустую банку выбросить. Поэтому и дверь не запер. Скоро вернётся.