– «Веселей играй, гармошка, и раздайся, хоровод…»

Гости подпевали, спотыкаясь о ведра в коридоре.

Во дворе, где решили танцевать, если не будет дождя, Герасим заводил патефон:

– Рио-Рита, дура ты, Рио-Рита!

Тамада, толстая тётка с суровым лицом, требовательным голосом разбивала всех на пары и раздавала листочки со словами.

– Муля, давай я скажу тост и нужно бежать отсюда, – шепнула мне Фаина Георгиевна, – терпеть не могу все эти народные игрища.

Я был с нею вполне солидарный.

Мы дождались, когда подойдёт Арсений, фотограф, которого уговорила Фаина Георгиевна, а я оплатил. Он был длинноволосый и бородатый. И напоминал хиппи. Зато у него был фотоаппарат и желание отработать гонорар, а также выпить и поесть на свадьбе надурняк.

Мы вернулись в комнату, к гостям, и я поднял стакан с водкой:

– Дорогие Пётр Кузьмич и Варвара Карповна! – провозгласил я, – мы с Фаиной Георгиевной долго думали, что бы вам такое подарить, чтобы затмить всех гостей!

Гости засмеялись и захлопали. Белла из своего места показала мне большой палец, мол, молодцы.

Дождавшись тишины, я продолжил:

– И поэтому, когда Фаина Георгиевна предложила подарить вам фотосессию, я сразу же согласился. Знакомьтесь. Это – Арсений. Он фотограф. И сегодня весь вечер будет фотографировать вас и ваших гостей. Чтобы этот свадебный день запомнился вам навсегда!

Ох, что тут началось! Гости хлопали, радовались, выкрикивали предложения, как и где лучше фотографироваться. Женщины вскочили с мест и побежали наперегонки поправлять причёски в ванной. Мужчины не побежали, но степенно приглаживали усы (у кого они были). А фотограф тем временем, пока суета, торопливо уплетал котлеты с голубцами.

Фаина Георгиевна тихо сказала:

– Ну что, бежим к твоим?

– Подождите ещё пару минут, – сказал я, – нам нужно будет хотя бы на одной-двух фотографиях сфотографироваться. А то Печкин обидится. Он же ваш ярый поклонник.

Фаина Георгиевна вздохнула и пододвинула к себе тарелку поближе. Она была в красивом (я бы даже сказал шикарном) бархатном платье с огромной брошью.

– Наливай, Муля! – велела она.

Тем временем, в ресторане «Центральный» (бывшая «Астория»), были сервированы столы для Бубновых. Модест Фёдорович, нервно поглядывая на часы, поправлял галстук:

– Муля, ты почему так долго? Ты должен будешь произнести тост!

– Давай позже, – отмахнулся я. – и позови Машеньку, мы сперва будем поздравлять вас.

– Мы? – удивился Модест Фёдорович, но его перебили:

– Товарищ Бубнов, разрешите поздравить! – директор НИИ вручил Мулиному отчиму папку с докладом: – Для молодоженов. Новые данные по осаждению аэрозолей.

Машеньке с хохотом вручили в подарок от коллег бюст Менделеева.

Когда все пересмеялись, руководитель хитро улыбнулся и вытащил из-за пазухи и уже по-настоящему вручил конверт с деньгами.

Неплохо. Молодцы.

А то я уже и впрямь подумал, что они на свадьбы вот такую фигню друг другу дарят. А это просто юмор у них такой.

В зале «Центрального» играл струнный квартет, но их «Вальс цветов» заглушали крики:

– Толик, неси вторую!

– Горько!

– Наливай!

И тут в зал вошла Фаина Георгиевна. И разу начался нездоровый ажиотаж. Даже о невесте забыли.

Нам поднесли по фужеру с портвейном.

– Отец, Маша, – поднял я фужер, – в этот торжественный день я рад, что в нашу семью вошла такая хорошая женщина. Что у моего отца появилась спутница жизни. И я очень надеюсь, Маша, что тебе в нашей семье будет хорошо и уютно. И на сестричку тоже очень надеюсь…

Все зааплодировали, засмеялись. Машенька смущённо покраснела, а Модест Фёдорович раздулся от гордости.

– И поэтому мы с Фаиной Георгиевной решили подарить вам впечатление! Незабываемое впечатление! Так как из-за плотного графика работы медовый месяц вы себе позволить не можете, то пусть хоть эти четыре дня станут для вас памятными и праздничными. Это путёвка в подмосковный Дом отдыха.

Я протянул Мулиному отчиму конверт, все опять зааплодировали, а Модест Фёдорович и Машенька бросились обнимать сперва меня, потом Фаину Георгиевну.

К полуночи сотрудники НИИ, уже забыли, что это за мероприятие и сгрудились, обсуждая квартальный план по науке, затем и вовсе начали переругиваться. Затем помирились и дружно пили мировую.

Машенька, стояла на стуле и с жаром доказывала гостям:

– Коллоидные системы – это будущее! Представьте: однажды мы сможем делать суп из воздуха и патриотизма!

Сотрудники НИИ, мужчины в галстуках-селедках и женщины с начёсами, хлопали в ладоши. Один седой профессор даже уронил в холодец очки – видимо, от восторга.

В другом углу поклонники приставали к Фаине Георгиевне и выпрашивали автографы.

– Муля, скажи тост! – Модест Фёдорович подтолкнул меня к столу и сам еле удержался – его здорово повело.

Дальше тянуть было некуда, пришлось импровизировать. Я поднял фужер с портвейном, и сказал тост:

– Товарищи! Сегодня мы празднуем союз двух великих сил – науки и... энтузиазма! Пусть ваши коллоиды всегда будут стабильными, а любовь – дисперсной!

Зал замер. Потом раздался смех лаборантки в очках:

– Дисперсной? Это же когда частицы мелкие!

– Именно! – не смутился я. – Чтобы не слипались!

– Всё, Муля, я больше так не могу! – заявила Фаина Георгиевна на втором круге (мы бегали от ресторана в коммуналку и обратно, туда-сюда. И везде нам наливали).

– Давайте ещё один круг? – попросил я.

– Всё, Муля, или я умру до утра, – покачала она головой и икнула.

– Ну, так нам нужно всё равно вернуться в коммуналку, – сказал я.

– Нет, Муля, – она ткнула пальцем на одно из окон многоэтажки. – Я домой пойду. Я здесь живу же. Хоть и давно не появлялась.

Я проводил её до самих дверей квартиры и сдал на руки домработнице. И аж позавидовал, что она вот сейчас разденется с помощью своей Глаши и завалится спать.

А мне предстояло ещё наматывать круги.

Я метался между двумя мирами. Во дворе коммуналки Варвара Ложкина танцевала кадриль Печкиным, а ее платье вздымалось, обнажая поношенные чулки с заплатками. А в ресторане я натыкался на Машеньку, которая оживлённо обсуждала с женщинами-коллегами чью-то новую статью про «ионный обмен в коллоидных системах», особенно напирая на какую-то «дисперсию».

Обратно в коммуналку я мчался на грузовике, подвозившем бочки с молоком. Шофёр, мужик с лицом как у героя соцтруда, завистливо ворчал:

– Ты, браток, как буржуй – на двух свадьбах развлекаешься!

В дворовой толчее Печкин к тому времени уже разыгрывал спектакль «Как Колобок пятилетку выполнял». Артисты слаженно грянули частушки про трактор и целину, а гости, подвыпив, пытались танцевать кадриль под баян.

Гармонист, заметив меня, затянул «Амурские волны», и Белла, размахивая платком, потащила меня в пляс. Кружась среди столов и гостей, я поймал себя на мысли, что этот день – точная копия советского анекдота: смешного, абсурдного, но почему-то очень родного и близкого.

Я пил и пил, ощущая, как горизонт двора и хрустальные люстры «Центрального» сливаются в единый пёстрый калейдоскоп. Где-то внизу там Герасим завел патефон на повтор:

– «У самовара я и моя Маша…».

Народ начал потихоньку расходиться, а артисты, обнявшись, сидели на скамейках и пели какой-то тревожный романс. Я обнаружил себя, что сижу почему-то на лестнице коммуналки. В кармане у меня лежала театральная афиша с автографом Печкина и брошюра «Коллоидные системы в народном хозяйстве». Земля кружилась вверх-вниз.

Ко мне подошла Ложкина и проворчала:

– Пошли танцевать, Муля.

– Танцуйте с Жасминовым, — буркнул я, с трудом вставая, – У меня план по бракосочетаниям на сегодня перевыполнен! Пойду спать.

Когда я, наконец, добрался до своей комнаты и рухнул на кровать, часы на кухне пробили полночь. Из-за стены доносился храп соседа, со двора слышалось хоровое пение и пьяные выкрики, а в душе зрела надежда, что завтра будет чуточку лучше.