– Ты так рассказываешь, будто соглашение не читал, – сказал я разочарованно.

– Не читал.

На мгновение я потерял дар речи.

– Что значит – не читал? Как? Ты подписал кровавое соглашение с обладателем Потустороннего мира, даже не прочитав его?

– Да.

Я вскочил на ноги. Фляга чуть не бултыхнулась к костру.

– Но почему?!

Мамай ответил изумленным взглядом.

– Потому что я не умею читать.

Да... В те времена грамотность была привилегией.

— Как же ты подписался? — спросил я, пораженный такой безумной храброй халатностью.

– Крестик нарисовал, – он пожал плечами. — В нашей деревне все так подписывались.

Я захохотал, и не мог остановиться. Смеялся до слез, а бесстрашный Мамай смеялся вместе со мной.

На рассвете я свидетельствовал о его первом превращении. С небес наблюдал, как он догнал невольников, как безжалостно загрыз татар насмерть, как охотился за мурзой по имени Бахадир, пытавшийся убежать на своем аргамаке. Видел, как восторг казаков сменился испугом, когда причудливый волк обернулся на Мамая, как крестились пленные, как в их глазах враждебность перемешивается с мерзостью. Я утешал его, когда мы снова остались в одиночестве... Тогда Мамай впервые задумался, в кого он превратился.

Потеряв цель, которая вела меня от детских лет, я должен был найти другую — и без долгих раздумий присоединился к новому знакомому, наивному и безрассудному, зато искренному и честному. В конце концов его подпись подарила мне бесконечность... Было бы справедливо отблагодарить хотя бы немного, не так ли?

- Что за прозвище такое: Мамай?

– Я – Мамай, меня не занимай. Как хоть назови — на все позволяю, лишь бы не лавочником, потому что за это пылаю.

— То есть толкования ты не знаешь.

— А ты все на свете должен знать? Скобка в жопе.

- Следи за языком, парень! Я тебе в родители гожусь.

— Скорее у деды.

— Давно тебя не били?

— К нагоням мне не привыкать. А тебе надо прозвище, когда на Сечь едешь. Или уже есть какое-нибудь?

— Никогда не нуждался.

— Сейчас придумаем. Итак, ты умеешь на филина вращаться...

— Об этом никто не должен знать.

— Но прозвище хорошее: Филин. Будешь Филином?

На Сечи я быстро стал своим — оружие держать умел, работы не сторонился. С присущей ученым придирчивостью изучал историю казацких соревнований с Речью Посполитой за расширение реестра и прав, многочисленных восстаний защитников степных фронтиров, взлет Хмельницкого, победы и поражения... На этот раз повстанцы не хотели прав или свобод, они жаждали собственного государства, и должны были распластаться.

Между тем о Мамае летела молва: казак, который без рубашки выходит против мушкетеров и ловит пули, а на нем остаются сами синяки; оборотень, загрызший целый отряд крылатых отдыхающих гусар; колдун, умеющий заклинать раны, чем спас от смерти множество собратьев. Мамай уже не принадлежал к шалашу или полку, он приходил и дрался, где желал — каждый был рад видеть отчаянного сорванца в своих рядах. Он стал живой легендой, вдохновлявшей других; само его появление возносило боевой дух к небесам. Служители небес, к слову, на слухи о волшебстве и других нечистых делах закрывали глаза, что радовало Мамая, который считал церковь единственным возможным спасением своей души.

Я был его тенью. Молчаливым спутником, которого видели и сразу забывали. Я советовал, подсказывал, сопровождал в теле птицы, помогал следить и убивать – вдвоем мы были непобедимы. Лишенный страха смерти, я сменил роль странствующего чернокнижника на военного разведчика.

Затем Мамаева слава достигла ушей гетмана.

- Как прошло?

— Сказал все, как ты научил: с московитами не договариваться, идти к королю Швеции и князю Эрдели.

– А он?

– Согласился. Но при условии, что я возьму джур, чтобы укрепить нашу военную мощь. Мол, когда станет химородников больше, тогда можно и без царского покровительства воевать. Пообещал к кошевой старшине записать...

– Я помогу выбрать лучших. Чего ты нахмурился?

— Потому что грех большой. А должен еще несколько на такой же грех подбить... Продать их Сатане...

– Во-первых, так называемый Гаспид – не Люципер и не Сатана. Во-вторых, я не уверен, захочет ли он подписывать новые соглашения. В-третьих, мы каждого предупредим о проклятии, но это никого не отвадит. Это их жизнь и их выбор, Мама.

— Все равно должен исповедоваться.

По каждому случаю он ходил на службы, исповедовался, офировал — я был рядом, хотя потерял веру в любого бога, когда увидел ужасающую гибель отца.

Мы взялись за поиски джур, и, предсказуемо, от желающих было не протолкнуться. В путешествиях по лагерям гетманских войск мы собирали десятки казаков, которые жаждали присоединиться к знаменитому Мамаю: молодые, седые, умники, болваны, реестровые, низовые, чехлики, здоровила, крестьяне, шляхтичи, стрельцы, пушкари...

— Нет, Самойл, не возьму тебя в ученики. Ни за что.

— Это все потому...

– Отнюдь. Ты сам говорил, что имеешь семью — зачем душу нечистому закладывать?

— Ты извини меня, Мама. Зря я тогда не сдержался... Гневаюсь редко, но рука тяжелая...

– Давно простил. А гнев свой лучше на врагов оставь.

Мамай выдвинул единственное условие: джура должен быть бессемейным. Мы потратили не одну неделю, пока собрали лучших. Настоящих имен не припомню — они остались на острие колья... Помню только прозвище.

Медведь. Искусный кузнец, настоящий великан, сильный, как пара волов. У него была здоровая сабля, ковавшая себе под лапище, в которой остальные сабель казались кривыми кинжалами. Не любил думать, а любил выпить и посмеяться.

Волк. Опытный разведчик, надежный товарищ и старейший казак в группе — кажется, даже я был моложе его. Седой, молчаливый, постоянно грыз погасшую носогрейку. Я любил его компанию.

Сокол. Голубой крови, римской веры. Мог цитировать греческие трагедии в подлиннике. Вместе мы исследовали волшебство крови, и я охотно делился знаниями, ведь учить приятно, когда ученик жаждет мудрости. Его измена болит мне поныне.

Лиса. Джура-сюрприз. Никто и не подозревал, что среди запорожцев скрывалась женщина. Своей вспыльчивой отвагой она покорила сердце Мама. Любил ее, как младшую сестренку, ничего другого между ними не было — Мамай отказал себе в праве на отношения. Ох, Лиса! Красивая, хитрая, бесстрашная. Каждый из нас немного влюбился в нее.

Был еще один – не выжил во время ритуала. Больше ничего о нем не упомяну.

Остальные успешно подписали соглашение. Я и не мог подумать, что Гаад может быть таким щедрым.

Группой мы смогли действовать в нескольких местах одновременно: проводить хитрые сделки, разведывать, похищать, морочить, убивать, спасать, запугивать, переламывать самые сложные битвы в нашу пользу — с такой помощью шаткая Гетманщина крепла. Шведы оказались хорошими союзниками, надежнее татар, чьим предательствам мы несколько раз успели предотвратить, а брак Тимиша с Розандой Лупул родил Хмельницких с самыми влиятельными семьями Восточной Европы.

Годы, годы, годы. Гетманат распространялся по новым землям, города растворяли ворота и поднимали наши флаги, кобзари складывали думы, дети играли в Мамая и его джур. Сражения, победы, праздники. Время может продолжаться так быстро...

Богдан, уже не повстанец, а седовласый вождь вновь созданного государства, пригласил Мамая личным советником, но характерщик отказался. Несмотря на годы бесконечной войны, он до сих пор предпочитал бороться за взлелеянную в мечтах родину не словом, а делом, сохранив юношеский огонек, который горел в нем во время нашей первой встречи. Группа из бывших джур разошлась, разве что я вместе с Соколом иногда исследовал природу загадочного Зверя, который поселился в них. Мое птичье подобие никоим образом не трогало моей воли и не имело собственной персонификации. .. Вдвоем мы сделали немало открытий в волшебстве крови, среди них – парез, который можно навлечь на оборотень с помощью его свежего меха.