А она смотрела на владык с новым уважением. На всех, даже на старого козла Вахида. Они — все — сделали это. Закрыли разрыв своей кровью. И плевать, что ритуалом дирижировал Хранитель, Лин остро чувствовала, что именно владыки справились с угрозой. Не будь их, Хранитель пожал бы плечами и отправился туда, где его не достанет никакая гибель миров, вот и все.
Черные в ночи волны барханов колыхались, будто настоящее море. Плыли перед глазами. Лин вытерла слезы. Чего она точно не собиралась делать, так это рыдать на вершине башни, словно истеричная анха из сопливого романчика!
Наверное, лучше вообще не смотреть вниз, раз на нее так действует вид ночной пустыни. Хотя не в пустыне дело. Любоваться на небо? Так ведь звезды здесь те же, что и дома. На город? — навевает воспоминания о ее жизни здесь и — снова! — мысли об Асире. Вон, даже запах вдруг почудился. Асира и почему-то анкара. Довспоминалась. Пора заканчивать со страданиями и идти вниз. Попросить у Ладуша его настойки — и спать. А утром, может быть, все покажется не настолько грустным.
Сколько она вообще здесь просидела? Когда вернулись из трущоб, едва стемнело, сумерки были вечерними, прозрачно-светлыми. Теперь же — непроглядная тьма. Если бы не сияние дворца и не освещенная факелами стена, пожалуй, не сразу и поняла бы, где искать выход.
Ей оставалось два или три шага до черного провала лестницы, когда оттуда длинным прыжком выметнулось мохнатое чудовище. Взмявкнуло обиженно и закинуло лапы Лин на плечи.
— Исхири! — она пошатнулась под немалым весом, схватилась обеими руками за мягкую шерсть. — Балбесина невоспитанная, ты откуда здесь взялся⁈ Ты ж, наверное, весь сераль перепугал до икоты!
Исхири сераль не волновал. Он терся об Лин, а потом начал вылизывать лицо. А она вдруг почуяла еще один запах, тот самый, который хотела сейчас вдыхать больше всего на свете — и потому не верила, что ей снова не почудилось.
— Никто даже не видел это ходячее безобразие. Он просто привел меня, а я — его.
— Асир…
Имя слетело само, прежде чем она подумала, что в трущобах называла его владыкой и вроде бы именно так было правильно. До этикета — «глупейшей науки из всех наук» — они с мастером Джанахом так и не добрались.
— Но один крайне впечатлительный клиба и десяток евнухов скоро наверняка начнут заикаться от ужаса, потому что потеряли прямо в серале одну очень прыткую анху.
— Я уже собиралась возвращаться.
— Ты решила забраться повыше, чтобы… — Асир наконец ступил на площадку, огляделся, принюхиваясь. — Предки. Как давно я здесь не был. — И снова обернулся к ней. — Так скажи мне, прыткая анха, от кого ты сбежала? От сераля или от меня?
— Ты уходил с Акилем, и остальные владыки… Я решила, что сегодня точно уже не понадоблюсь. А отвечать в серале на вопросы было бы невыносимо. Хотела найти место, где меня никто не увидит, посидеть одной и успокоиться. — Исхири наконец сел, Лин выпустила из рук густую шерсть и подошла к Асиру. Темнота не давала рассмотреть ни глаза, ни выражение лица. — Ты правда веришь, что я захотела бы сбежать от тебя?
Уже спросив, поняла: она совсем не эту башню сейчас имеет в виду. Или не только башню. Все-таки его «вернуться домой» и «Что ты решила?»… он правда не знал. Когда спрашивал. Он думал, что она может уйти! Навсегда.
— Если бы я верил, или был уверен хоть в чем-то, не стал бы спрашивать. Сегодня я чуял слишком многое. И причины далеко не всех запахов мне ясны. В трущобах ты пахла обидой и злостью, здесь, едва приехав, сбежала ото всех. Ты выбрала, но радует ли тебя твой выбор, не успела ли ты уже пожалеть о нем, — он покачал головой, — я не знаю.
— А я не знаю, радует ли он тебя, — невесело призналась Лин. — Значит, нам и правда надо поговорить. Посольства слишком мешают. Они важнее, чем мои сомнения и страхи, но сегодня страхов и сомнений вдруг оказалось слишком много. — Она помолчала, собираясь с мыслями. Асир, его запах так близко, возможность прикоснуться — успокаивали. — Это предложение, в трущобах. Оно просто было слишком внезапным. Нельзя заставлять делать такой выбор так быстро! Но, с другой стороны, на самом деле лучше так, чем долго взвешивать и колебаться. Когда нужно решить жизненно важный вопрос немедленно, сразу начинаешь понимать, что для тебя важно на самом деле. Да, был момент, когда мне стало жаль до слез, что я больше не увижу свой город и не посмотрю на море с вершины Утеса, и за моим столом в пятом участке уже, наверное, сидит кто-то другой. Но я выбрала. Здесь теперь мой мир и мой дом. Рядом с тобой. Для меня это важно, по-настоящему важно.
— Ты сейчас пытаешься убедить меня? Или себя? — Асир притянул ее ближе, приподнял подбородок, всматриваясь в лицо. Что он там пытается увидеть? Темно же. — Ты пахнешь чем угодно, кроме уверенности.
Лин глубоко вздохнула. Больше всего хотелось обнять, прижаться, спрятаться в запахе Асира от всего, в том числе и от его же вопросов. Но, наверное, честнее будет сначала разобраться, а потом уже переходить к объятиям? Или… не переходить?
От последней мысли перехватило дыхание, и Лин выпалила, всхлипнув:
— Во мне нет уверенности! Мне страшно, — и все-таки, не выдержав, шагнула вперед, обхватила Асира двумя руками, вжалась лицом в грудь. За спиной недовольно рыкнул Исхири: ему не нравилось то, что с ней творится. Лин вдохнула, успокаиваясь, и подняла голову: — Я боюсь, что на самом деле не нужна тебе. Бесполезная. Неумелая. Ничего не знающая. Я и так не могла отвязаться от этой мысли с утра, а тут… ты сказал, что я могу уйти. Навсегда. Никогда больше тебя не видеть, и ты никогда больше… тоже.
— Это был твой единственный и последний шанс вернуться домой, — помолчав, сказал Асир, уже сам притягивая ее ближе. На макушку знакомой успокаивающей тяжестью опустилась его ладонь. — Кем ты сочла бы меня, лиши я тебя этого шанса?
— Я знаю, — быстро сказала Лин, — знаю! Думала об этом, еще когда возвращалась. Ты всегда стараешься дать выбор, даже в мелочах, даже когда я и не хочу этого выбора! А тут… я правда могла хотеть. Ты спрашивал, и я сказала, что скучаю. Но это я умом знаю, понимаешь? Наверное, это глупость, думать что-то другое, но все равно страшно. Я хочу… не просто доставлять тебе радость, как анха. Хочу большего. Быть тебе нужной. Полезной. А у меня и меньшее не очень получается. Любая анха в твоем серале знает и умеет больше меня, когда дело касается кродахов. Ты так много мне даешь. Я боюсь, что даю тебе меньше.
Асир вдруг фыркнул. Мягко погладил ее по волосам.
— Скажи, как с вопросов о разных мирах, последних шансах и прощаниях навек мы внезапно перешли к постельным утехам? Но если мы все-таки говорим о них, запомни одно: в постели между кродахом и анхой, которые хотят друг друга, не может быть ни «больше», ни «меньше», только «да» или «нет». Твое удовольствие доставляет удовольствие мне. Это ты понимаешь? И с чего вдруг такие страхи? Что-то я не помню, чтобы вчера ночью ты чего-то боялась.
— Утром накатило, — смущенно призналась Лин. — Я и правда многого не понимаю. Еще больше не умею и не знаю. На самом деле я даже не очень понимаю, что именно доставляет тебе удовольствие и почему. Я и не думаю об этом, когда мы… когда ты даришь мне близость. Меня просто не хватает, чтобы о чем-то вообще думать! А потом… потом, без тебя, только думать и остается.
— Интересно, если я издам новый закон, запрещающий анхам думать, Вахид и Рабах меня поддержат? Это был бы прямо-таки внезапный прорыв в наших отношениях. И сейчас мне впервые в жизни хочется их впечатлить!
Лин не сдержала смешок, и в унисон с ней фыркнул Исхири. Как будто соглашался с Асиром!
— Звучит ужасно глупо, да? Но мы и правда как-то перешли с другого важного. Самого важного. Я бестолковая анха. Предки! Я сама не знаю, что хочу сейчас услышать.
— Знаешь, — резко прервал ее Асир. — Ты знаешь, что хочешь услышать. Я это чую. Так задай мне тот самый вопрос. Просто спроси.
Да, иногда для самых простых вопросов нужно больше всего смелости. Лин даже понимала, почему. Всегда страшно, когда раскрываешь душу, не зная, как примут твой порыв. Но особенно страшно, когда оказываешься не нужной тому, кто нужен тебе. Но ведь от того, спросит она или нет, услышит ответ или не услышит, этот самый ответ не изменится! Асир все равно его знает.
