— Учти, надолго не поможет. Строго говоря, это средство вообще не для твоего случая. Не знаю, чего добивается Асир и почему ты это позволяешь и поддерживаешь, но… — осекся, покачал головой. — Иди уже. Жду тебя вечером. Обязательно.

Асир одевался. На мгновение кольнуло сожалением: пришла бы немного раньше — смогла бы полюбоваться с самого начала. Владыка был красив, Лин нравилось смотреть на него, хоть и смущалась каждый раз: собственный интерес казался слишком откровенным, бесстыдным. Но, кажется, Асир не возражал.

Теперь же оставалось лишь наблюдать, как ложится на талию виток за витком алый пояс, как сильные пальцы затягивают узел и струится алый шелк, падая на белую, расшитую серебром накидку. Красиво. Как исчезает за слоями пояса кривой кинжал с увенчанной рубином рукоятью, и такой же рубин сверкает в единственном перстне.

Лин облизнула внезапно пересохшие губы. Почему этот алый шелк напомнил вдруг о Лалии? Может, из-за запаха? Несмотря на открытое настежь окно, комната полнилась запахом митхуны, течки, секса и совсем немного — крови. И словно вчерашнее возбуждение не уходило — накатило с такой силой, что чуть не взвыла. Стоило лишь представить пальцы владыки в себе — вместо своих вчерашних попыток, почти бесполезных, вместо неприятных манипуляций Ладуша. А второй рукой чтобы взял за шею… и держал…

Асир поднял голову, смотрел внимательно, нет, пожалуй, рассматривал, сначала лицо, потом — с головы до ног. Наконец сказал:

— Нет. Не годится. Если я выпущу тебя к владыкам в таком виде, Лалия себе не простит. — И потребовал, быстро распахнув дверь: — Одежду для выхода госпоже Линтариене. Много!

— Много — зачем? — невольно спросила Лин.

— Выбирать.

Вспомнилась вчерашняя Лалия, скептически осматривающая ее выбор. Что она сказала? Не слишком удачно, но сойдет — кажется, так? Что-то еще про не самый торжественный случай. Лин чуть было не выпалила что-нибудь вроде: «Но я не умею выбирать! Не разбираюсь!» — но прикусила губу. Нет уж. Слишком будет похоже на истерики «цыпляток» перед каждым выходом.

Лучше вспомнить, как одевается Лалия. Ясно, что повторять бессмысленно — они слишком разные. Но уж оценить степень торжественности получится?

Асир подошел, обхватил ладонью затылок, потянул волосы, заставляя запрокинуть голову.

— Что с губами?

Кровь бросилась в лицо, Лин едва не застонала. И снова чуть не прикусила — это получалось почти бессознательно. Сдержалась в последний момент. Асир ждал ответа, и казалось немыслимым солгать, даже если бы он и не мог отличить правду от какого-нибудь дурацкого вымысла.

— Я вчера… перевозбудилась. Снимала напряжение. В купальне. Боялась, что услышат.

— И как? Сняла? — в голосе Асира послышались низкие, вибрирующие ноты, вторая ладонь легла на поясницу, и Лин потянуло ближе к нему, вплотную.

— Плохо, — призналась она. — Почти нет. — И выпалила вдруг, хотя еще мгновение назад не собиралась ничего такого говорить: — Мне нужен ты, а не собственные пальцы. И сейчас… тоже. Хочу, чтобы ты меня взял. Знаю, что времени мало, что Ладуш снова будет ругаться, и все равно.

— Ладуш будет прав. Рано, — рука в волосах сжалась крепче, Асир склонился ниже, почти касаясь губ. — Но есть одна идея. Как думаешь, мои пальцы справятся лучше?

— Да! — почти выкрикнула Лин, всхлипнула счастливо и повторила: — Да. Мне очень… Очень нравится. Очень возбуждает. Даже когда просто представляю.

— Разденься сама, — Асир выпустил ее и шагнул назад. Лин перевела дыхание. Руки подрагивали, когда расстегивала накидку — не поймешь, от смущения или предвкушения. Наверное, все же второе. Она помнила разговор с Асиром, когда призналась ему, почему так трудно демонстрировать свое тело. Помнила его слова. Хотя до сих пор было тяжело принять их, но… сколько можно, правда? Глупо не принимать правила другого мира, когда в свой дорога закрыта. Особенно, если по этим правилам живет тот, кого ты хочешь. Кому хочешь отдаваться. Если он желает смотреть — пусть смотрит. Пуговицы рубашки Лин расстегнула быстро и почти без смущения. Нетерпение захватывало, а оттого что Асир смотрел на нее — пристально, откровенно, — в промежности сжималось и пульсировало, как будто его пальцы уже были там.

Вошли клибы, сразу трое, оставили целый ворох одежды и с поклонами вышли. Лин они застали с наполовину снятой рубашкой, и она замерла, как будто… будто со спущенными штанами застукали! «Не паниковать! Они должны были решить, что я готовлюсь переодеваться, ничего больше!» — Лин старалась не думать, что клибы тоже наверняка унюхали ее возбуждение.

— Я жду, — негромко сказал Асир.

От двух простых слов по позвоночнику пробежали огненные мурашки, собрались в комок внизу живота и взорвались там. Лин рывком стянула рубашку, отбросила в сторону. Сняла лиф, пояс, шаровары… Лицо горело. Сейчас сама бы не поверила, что какой-то месяц назад спокойно переодевалась при владыке, волнуясь ничуть не больше, чем в раздевалке на работе.

Она подошла к Асиру, сглотнула и сказала:

— Я твоя.

Асир коснулся виска, прижал ладонь к щеке, жестко обвел большим пальцем губы.

— В кресло. Коленями. Лицом к спинке. Не вздумай снова кусать, я хочу тебя слышать.

— А… — взгляд метнулся к двери и вернулся к лицу Асира. Хотела спросить: а ничего, что услышит кто угодно? Клибы из обслуги, кродахи из охраны, та же Лалия? Не спросила. Сама не знала, что помешало. Может, мысль, что владыка не хуже нее представляет, сколько народу бывает за дверями его покоев. Или простой вопрос: «Кто тебе важнее, Асир или какие-то клибы?» — и тут же, словно ответом, голос Асира, тогда, на празднике: «Здесь нечего стыдиться».

Разве она стыдится желания отдаваться своему кродаху? Что за бред!

Кресло мягко прогнулось и спружинило под коленями. Лин сжала резную спинку вдруг вспотевшими ладонями. Дыхание участилось, сердце колотилось так, будто ее ждало что-то новое, неизведанное и слегка страшное. Будто Асир не засовывал в нее пальцев раньше!

— Не понимаю, что со мной, — призналась она. — Волнуюсь, как впервые.

Наверное, прозвучало глупее некуда, и к чему вообще все эти признания, если она попросила и уже вот-вот получит то, чего просила? Но почему-то не смогла промолчать. Как будто «хочу слышать» относилось не только к неизбежным стонам удовольствия, но и к таким вот глупостям.

Хотя почему нет? Асир ведь еще в течку сказал ей говорить обо всем: что именно чувствует, как ей нравится и как нет…

— Ты впервые получишь их так — выбрав сама.

Асир подошел ближе, Лин не видела его, но чувствовала, кажется, каждый шаг. Он не дотрагивался, и ожидание прикосновения с каждой секундой становилось все мучительнее.

— Но причина не только в этом. Ты меняешься. Я чую анху, нормальную, здоровую, жадную. Сегодня будет сложно. Очень. Терпи.

«Чую анху»… Лин ведь совсем недавно думала об этом. О собственных изменениях. О том, с какими чувствами на себя нынешнюю смотрела бы она прежняя.

— Да, я знаю, — призналась она. — Насчет перемен. Они… тревожат, наверное.

— Ладуш считает, я сошел с ума. Ты не готова к такой толпе кродахов. Но я хочу, чтобы ты пережила это сейчас. Сразу, а не постепенно. Если станет совсем невыносимо — скажешь.

Пальцы наконец толкнулись внутрь. Вошли сразу глубоко. Лин ахнула и прогнулась назад, вбирая в себя, насаживаясь резко. Вскрикнула — в самой глубине проникновение отдалось болью, не сильной, но неожиданной.

— Двух хватит, — будто поняв, в чем дело, сказал Асир и ухватил за бедро свободной рукой. — Замри.

На какой-то миг Лин даже дыхание задержала. Потом медленно выдохнула. Пальцы внутри ощущались так… ярко? Так отчетливо, слегка болезненно и в то же время приятно, и непонятный самой Лин инстинкт требовал двигаться, получить больше.

Она изо всех сил сжала резное дерево спинки. Постаралась почувствовать свое тело в пространстве. Влажная от ее пота скользкая ткань под коленями. Теплое дерево под ладонями. Асир позади. Пальцы внутри, рука на бедре.