— Прошу следовать за мной, госпожа.
Она дернулась от неожиданности, угодила локтем в раму и зашипела от боли. У двери склонялся в поклоне один из клиб. И, выходя за ним из комнаты, Хесса задавалась единственным вопросом — почему не спросила, куда следовать. Это было бы со всех сторон нормально, но она промолчала. Даже уже понимая, куда ведут, узнавая повороты и лестницу, не могла открыть рот — боялась совпадений, хотя откуда бы им взяться? «Слишком многого ты стала бояться, Дикая. Заделалась в нежные. В нужные. Да сдалась ты ему сто лет. Сдалась? Или нет?» Хесса и сама бы не смогла сейчас сказать, отчего ей больнее — от того, что готова перешагнуть последнюю черту, наплевать на все, что раньше было важнее жизни, или от того, что Сардару эта глупая жертва вообще не нужна — выслушает и пойдет дальше. Мало ли в серале анх, мало ли тех, кто пускает на него слюни. Только вот молчать дальше Хесса не могла. Дело даже не в Сардаре, а в ней самой. Последняя точка. Край. Рубеж всего. И самое главное: под тошнотворными апельсинами — запах владыки.
Сардар разливал что-то малиновое по бокалам. Хесса потянула носом — вино. Клиба вышел, закрыв за собой дверь, и Хесса прислонилась к ней затылком, облизывая губы. Колени подкашивались от идиотской слабости. Зато стало хорошо. Так нечеловечески, умопомрачительно хорошо. Здесь. С ним. Сейчас. «Блядь и все великие предки. Ну за что? Почему именно он? Почему не какой-нибудь незаметный клиба? Все было бы проще. Гораздо».
Хесса смотрела. Жадно, боясь упустить даже самое незначительное движение. Все-таки позвал. Все-таки нашел время. Стоило ли оно того? Сардар под ее взглядом обернулся, оперся задницей о стол, скрестил руки на груди, и Хессе захотелось повторить его жест. Только вот отгораживаться и защищаться сейчас нельзя. Сама все затеяла — самой и расхлебывать. Открыться. Настежь. Знать бы еще — как.
— Ладуш меня просвещать отказался. Таинственный, как лесные плясуньи. Не пойму только, какого хрена такая секретность. Что опять не так?
— Он ничего не знает, — у Хессы получилось отлепиться от двери. Хотелось ближе. Прикоснуться, вдохнуть запах. Или просто встать рядом. — Может, догадывается, но надеюсь, что нет. Я и так идиотка с длинной историей. Рановато для продолжения. Мне нужно поговорить с тобой.
Сардар приподнял брови. Прищурился, и Хесса не могла понять, чего в его взгляде больше — удивления или недоверия. И для того, и для другого были причины.
— Тебе? Поговорить?
— Да. Как там было? Словами через рот? — Хесса усмехнулась. И все-таки пошла вперед, правда, не к Сардару, а мимо, куда-то в угол. Да похрен, лишь бы не сдуться раньше времени. Вот теперь точно нельзя, иначе все — пиздец. — Это сложно, но я умею. Иногда.
— И как не сбить тебя с мысли? Принять подобающую позу? Заткнуться? Отвернуться? Прикинуться мебелью?
— Если не рискну сейчас, никогда уже не рискну. Но если тебе не до меня…
— Хесса. — Она остановилась. Сардар впервые назвал по имени, и от этого почему-то стало жарко. — Ты здесь, и я здесь. Хочешь говорить — говори. Хочешь сначала выпить, а потом говорить — выпей, вон, вино стынет.
Хесса покачала головой. Наверное, выпить было неплохой идеей, но не сейчас.
— Сегодня кое-что произошло.
— Это я уже понял. Мне молчать, или ты хочешь реакции?
— Хочу. Поэтому и пришла.
— Рассказывай.
— Ты знаешь о Лин?
— Вообще, или о том, что случилось утром? Да оба раза.
— Владыка был в саду сераля. И я там была.
— И вездесущая Лалия там была. Дальше.
— Если бы он сказал мне тогда… Если бы захотел… Или только пальцем поманил, я бы… — Хесса вцепилась в волосы. Обернулась, потому что больше не могла пялиться в стену, потому что не стене хотела объяснить, не перед ней хотела… что? Покаяться? — Легла под него. И радостно раздвинула ноги. Он пару минут был рядом. Пару долбаных минут, а я пропахла им вся. И этот проклятый запах не оттирается ничем. Даже сейчас чувствую. Я с детства в трущобах. Знаю, как держаться подальше от кродахов и как не блевать круглые сутки от их запахов. Я знаю, но сегодня не могла ничего. У меня блядь текло полдня от запаха того, кого я не хочу. А я даже не в течке.
— Скоро будешь.
— Только не говори мне, что это нормально. Одна сказала уже. Привыкнешь, расслабься. Я не хочу. Не хочу расслабляться и привыкать. Не хочу его хотеть. Это нормально? Я вообще нормальная?
— Нет. — Сардар оказался рядом, ухватил за затылок, прижал к губам бокал. В рот полилось вино, кисловатое, терпкое. Но дело было не в нем, а в Сардаре, потому что Хесса наконец-то дышала им. Единственным нужным запахом, который не хотелось оттирать от себя вместе с кожей. — Хотеть владыку — нормально. Хотеть кродаха — нормально. Реагировать так на кродаха, который в двух шагах от течной анхи — нормально. Не поверю, что ты этого не знала. В трущобах — одна дружная ебливая семья. Все со всеми на каждом шагу. Постоянно кто-то течет.
— Я знала. — Хесса отодвинула от себя бокал. — Но никогда ничего похожего не чувствовала. Кродахи в трущобах… — она поморщилась. — Всегда в паре шагов от гона. Запах течки со всех сторон. Но если знаешь места, можно обойти, даже когда нет метки. А когда есть… Еще проще — их к тебе не тянет, а ты — слишком далеко. Я всегда думала, что этому можно как-то сопротивляться. Думала, что только слабые, недотраханные, озабоченные…
— Хватит. Я понял.
Хесса зажмурилась. Сардар убрал руку и больше не прикасался, но все еще был близко, им все еще можно было дышать. А значит, надо пользоваться моментом — взять себя в руки и все-таки сказать то, что собиралась.
— Владыка предлагал Лин выбрать тебя. Я… даже в себя пришла. Немного.
— И где связь?
— Везде. Везде эта ебучая связь. Лин… она…
— Пошла бы ко мне только от безысходности, но ты ведь не о ней хочешь говорить.
— Я хочу спросить, — Хесса сглотнула. — Как вы… распределяете весь этот… сераль. Их, то есть, нас… много. Ежемесячные течки, иногда у нескольких сразу. И можно, как я поняла, только владыке, советникам и начальнику стражи, как там его.
— Ваган. По-разному. Кродахи, если ты не знала, довольно выносливы.
— Вот уж это я знаю, не в лесу росла. Но у Рыжего в шайке было много кродахов.
— А в Им-Роке — много знати, которой в радость трахнуть анху повелителя. Не только помогут, если совсем припрет, но еще и сочтут высочайшей милостью. Но такое бывает редко. Обычно мы справляемся.
— И как часто ты… Как много?.. Блядь, я не умею о таком.
— Я — редко. Ваган въебывает за троих. В прямом смысле. Но так и не понял, зачем тебе все это. Боишься блевануть на Вагана? На владыку? Еще на кого-нибудь? Так вроде пока не светит.
«Боюсь, что в твоем плотном расписании не останется для меня места», — могла бы ответить Хесса. Могла бы, да только не так просто было это сказать, особенно когда сама еще не знаешь, сможешь ли жить с этим расписанием. Как легко было в трущобах — и тебе никто не нужен, и ты — никому. Пережила течку, сжав зубы и зажмурившись — уже удача. Здесь все не так.
— Тебе когда-нибудь закатывали сцену ревности? — Хесса отважилась поднять глаза и посмотреть на Сардара в упор только потому, что ждать ответа в полной тишине было еще страшнее. Но совсем не рассчитывала, что увидит ухмылку во всю рожу.
— Ты прямо сейчас собралась, или чуть позже?
— Какого, блядь, ты ржешь-то? Не смешно.
— Не уверен.
— Вообще ни разу. Я не могу тебя ревновать. И понятия не имею, как это делается. И прав у меня нет. И…
— Но ревнуешь.
— Наверное. Может быть. Да, блядь. Да. Ревную. И думаю, и страдаю херней, и гадаю, кто следующая. Я знаю, что не должна. Знаю, что все так живут. И радуются. И им похрен. Все знаю. Но стоило только представить, что Лин пойдет к тебе… Даже Лин. А сама-то, блядь. Все дырки бы подставила по первому свисту. Провоняла им вся. Насквозь.
— И поэтому искупалась в духах?
— В масле. И не искупалась, просто добавила. Да что вы все пристали с этими клятыми апельсинами. Не в них дело. Я просто хотела, чтобы ты знал. Еще в прошлый раз надо было сказать.
