— Недавно вернулся. У клиб чаем отпаивается.

— Лин?.. — Хесса неосознанно подалась к ней, уже не хрипела, а шептала: — Как? С кем?

— Живая. С владыкой, — Лалия тоже шептала, и Хесса скорее читала по губам, чем отчетливо ее слышала. — Тебе бы чего-нибудь успокоительного. Выглядишь… своеобразно. А пахнешь еще интереснее.

Накрыло мгновенным чудовищным облегчением — Лин с владыкой. Это хорошо. Это правильно. И тут же почти паническим: «а что со мной?» Хесса нервно провела рукой по мокрым волосам, оглядела себя — вроде ничего смертельного, шмотки не наизнанку надела, даже обулась.

— Сама пей, — буркнула она, хотела двинуться дальше, но Лалия вдруг схватила за локоть, уху стало щекотно от ее дыхания:

— Ты знаешь, что произошло. Это нормально. Просто надо привыкнуть.

— Нет, — выдохнула Хесса. Хотела было вырваться и уйти, но понимала — не стоит. Лалия лезла не в свое дело, да. Но послать ее сейчас — не только не выход, а ошибка. Может, неисправимая. В висках застучало. Хесса сжала зубы, медленно процедила: — Не хочу привыкать. И не стану, слышишь? Все сделаю, чтобы…

— Тише. Еще тише, громкая ты наша. Куда одежду дела?

— Бросила где сняла.

— Ладно, скажу, чтобы унесли. Тебе повезло — здесь почти никого не было.

Хесса кивнула. Сама Лалия тоже переоделась и уж точно не разбрасывала пропахшие владыкой шмотки по всему сералю.

— Не хочешь успокоительного, хотя бы проветрись. Ты сейчас как прилавок кондитера, аж в носу свербит.

— Некогда мне. Дело есть.

— Тогда делай свое дело, пока на тебя не накинулись с вопросами. — Лалия фыркнула, отцепилась и наконец отстала. Хесса осторожно обнюхала рукав — несло апельсинами, ядрено и сладко — ну и хрен с ним, не дерьмом же, пусть нюхают и радуются сколько влезет. А на вопросы она отвечать не нанималась.

Ладуш и правда отпаивался чаем. Хесса скользнула на стул рядом с ним, проводила взглядом одного из клиб — уши у того были подозрительно оттопыренные и слишком большие. Чужие уши вблизи не радовали, и чего бы Ладушу не распивать чаи у себя? Нет же, в общество приперся.

— Добрый день, — сказала Хесса, по — прежнему глядя в спину ушастого клибы. — Или вечер уже? Похрен. Здрассьте, короче.

— Здравствуй. — Ладуш вздохнул, и Хесса обернулась к нему. — Если ты за новостями, то все в порядке. Жива, в своем уме, спит сейчас.

— Что это было? Ненормально же совсем. Приступ какой-то?

Ладуш обвел кончиком пальца толстый край здоровенной кружки — у Лин, что ли, поднабрался из таких лоханок чаи хлебать? — и сделал сложное лицо. И барану стало бы ясно — никаких подробностей тут не светит. Секретность, чтоб ее. Хессе хотелось спросить, в какой жопе была эта клятая секретность, когда Лин корчилась под кустом и наткнуться на нее мог кто угодно, но вовремя сдержалась. Главное, что сейчас все в норме.

— А ты ведь немало знаешь, верно? — вдруг спросил Ладуш, и взгляд у него стал внимательным и цепким. Второго советника разлюбезного владыки можно было считать кем угодно — хоть наседкой, хоть извращенцем со слабостью к похабным картинкам, хоть гадом, который обожает совать пальцы анхам между ног, хоть недалеким подтиральщиком бабских соплей, хоть лучшим другом обитательниц сераля, но недооценивать его было непростительной глупостью, а врать ему — мягко говоря, не самой лучшей идеей.

— Знаю, что это первая течка, — Хессе отчаянно захотелось занять чем-нибудь руки, но на столе ничего подходящего не обнаружилось.

— Именно поэтому все не так. Было не так, — быстро исправился Ладуш. — Нам повезло, что ты нашла ее вовремя.

— А если бы не нашла? — Хесса скривила губы — на язык просилось столько всего, что лучше было заткнуться прямо сейчас, пока не прорвало.

Ладуш осторожно отставил кружку, будто боялся, что от любого резкого движения она развалится, устало потер глаза и покачал головой.

— Никто не знает, ни я, ни даже профессор Саад. Никто из нас не был готов к такой реакции. Сейчас Лин стабильна. Эта течка вряд ли будет долгой, так что вы наверняка увидитесь через пару дней. Это все, что ты хотела узнать?

«Вот, — подумала Хесса. — Чай закончился, и аудиенция вместе с ним. Сейчас или никогда».

— Нет. Не все. — Горло перехватывало, и слова, которые собиралась сказать, застревали намертво. — Я хотела… Мне нужно увидеть…

— Лин? — изумился Ладуш. — Это не…

— Да не Лин. Блядь. Я просто не знаю… Но должна, — Хесса вскочила. Она понятия не имела, принято ли здесь вообще такое. Наверняка нет. Тогда есть ли смысл пытаться? Только унизиться и в очередной раз выставить себя на посмешище. И почему она, бездна все забери, решила, что это хорошая идея?

Ладуш тоже поднялся, даже, кажется, собирался схватить ее за плечи — то ли встряхнуть, чтобы перестала мямлить, то ли еще что.

— Да кого увидеть-то? Сардара?

Хесса зажмурилась, замерла, начала бы считать до ста или до тысячи, если бы думала, что это хоть немного поможет.

— Знаю, это наверняка нельзя. Не подумала. Вернее, подумала не о том. Простите, я не должна была. Забудьте.

Так бы и сбежала, а потом ненавидела себя за трусость и косноязычие, если бы Ладуш не перегораживал выход.

— Да успокойся ты ради предков. Вот же. Что за истерики на ровном месте? — У него дрогнули ноздри, и Хесса с трудом сдержала желание попятиться. — Понятно. Потечешь скоро. Но с какой радости тебе взбрело выкупаться в апельсиновом масле? Ты что, все, что было, на себя вылила?

— Нет. Не все. Там осталось.

— Я скажу Сардару. Но, Хесса, ты должна понимать…

— Что так не делается. Я понимаю. Если ему не до меня, если он не захочет, если… неважно, от меня проблем не будет, не волнуйтесь. Просто передайте, что мне очень нужно его увидеть. Это все.

— Хорошо. Ты в порядке? Если что-то не так, ты можешь мне сказать.

«Все не так. Я не в порядке. Я ненавижу запах апельсинов. Но это, блядь, не ваши проблемы, господин Ладуш».

— Знаю. Больше ничего не нужно. Спасибо.

Сколько она пролежала в своей комнате, Хесса не знала. За окном стемнело, живот подводило от голода, но от одной мысли, что нужно встать и впихнуть в себя какую-нибудь еду, начинало мутить. К ней никто не совался, и это была единственная радость. Хотя нет, не единственная — еще Лин. Она с владыкой, все хорошо, и они теперь наверняка помирятся. Не могут не помириться. Или хотя бы не разобраться во всем. Еще бы одной непроходимой идиотке во всем разобраться — в себе, в других, в том, что с ней, бездна побери, творится — и тогда, наверное, можно будет жить. Только вот надежда на то, что все получится, таяла с каждой секундой.

Уходил и возвращался Ладуш, открывались и закрывались двери в сераль. Хесса не хотела, но против воли прислушивалась. Ничего не могла — только ждать. А еще убеждать себя в том, что ждать нечего. Ну правда, нашла, блядь, время. Хрен знает, что творится сейчас во дворце. Рассосалось ли то, что так допекло всех, или только заварилось еще гуще? Да и вообще, с чего она взяла, что первый советник найдет время на внезапные заебы трущобной анхи? Из карцера вытаскивал, так то все-таки карцер, да еще с прямой дорогой в казармы. А сейчас — какая-то блядская ерунда, ничего важного.

Хесса села на кровати, из зала доносились привычные разговоры ни о чем. Правда, иногда казалось, что слышит имя Лин, шепотом, то ли с насмешкой, то ли с опаской — как бы чего не вышло. Хесса усмехнулась. Интересно, догадываются эти змеюки, где именно проводит течку Лин? Наверняка нет. А то давно бы уже захлебнулись ядом от зависти. Удивительно, но даже Сальма к ней сегодня не заглядывала. Они вообще не разговаривали после той злополучной драки. За все эти дни хорошо если перекинулись парой фраз. Впрочем, виновата в этом была точно не Сальма.

Хесса поднялась, подошла к окну, всматривалась в темноту до рези в глазах. Она снова все делала не так. Только вот подсказать, как надо, не мог никто, да Хесса и не стала бы слушать, потому что должна была справиться сама. А если нет — значит, туда и дорога.