— Да не переживай ты так, — хмыкнул Сёма, пытаясь принять более удобное положение. — Не впервой мне получать раны в самых неожиданных местах.

— Вот именно, — проворчал Пузя, доставая из ящика стола новую упаковку шовного материала. — И каждый раз в новом месте. Когда ты уже научишься беречь себя?

— Когда перестану спасать всяких непутёвых бесов от их же глупости, — парировал Семён, но тут же поморщился от резкой боли, когда Пузя снова приступил к шитью.

Геля внимательно следила за действиями коллеги, готовая в любой момент прийти на помощь. Пальцами она поглаживала мягкую щетину вампира, а взгляд был сосредоточен и серьёзен.

Пузя тем временем закончил накладывать швы и аккуратно завязал последний узелок.

— Всё, — объявил он. — Теперь главное — не садиться неделю и обрабатывать рану дважды в день.

— Легко сказать, — пробурчал Сёма. — А как же мои пациенты?

— А никак, — строго сказала Геля. — Будешь принимать пациентов стоя. И не спорь!

Саймон хотел было возразить, но, встретившись с решительным взглядом коллег, только вздохнул и кивнул.

— Ладно, уговорили. Но только потому, что вы такие милые.

Пузя фыркнул, а Геля не смогла сдержать улыбку. В конце концов, главное — что Сёма жив и относительно здоров. А асимметрия ягодиц… Ну что ж, у каждого свои шрамы.

Кира хотела уйти никем не замеченной, поэтому главному входу предпочла дальние северные ворота. Ей требовалось побыть одной, осмыслить всё случившееся.

Вчера дать Игнату согласие быть его женщиной, стать с ним единым целым, казалось здравой идеей, а сегодня… Она испугалась той власти, что он имел над ней. Более того, мысль засесть дома, с головой уйти в быт и воспитание потомства засела в мозгу на манер раковой опухоли, и ей категорически не нравились столь резкие смены курса.

Да, он очень красивый вампир, королевских кровей, завидный жених и всё такое прочее, знает и умеет многое из того, о чем она слышала впервые в жизни. А ещё он зверски притягивает и чертовски талантливый любовник, но это же не повод нырять в омут с головой, правда?

Кира миновала последний завиток коридора, увидела лестницу из вмонтированных в стену металлических прутьев, нашла потайную панель, которая открывала люк, ведущий на поверхность, и только приготовилась ввести код, как в спину ударил густой мужской голос:

— Удрать решила?

Она резко обернулась. Обмерла. К горлу подступил комок.

— Поговорить для тебя уже не вариант? — Игнат выглядел раздражённым, скорее даже злым.

— Я не удираю, — она лихорадочно подыскивала правдоподобное объяснение, но в голову лезло одно лишь предвкушение чего-то безумного и запретного. — Просто хотела побыть наедине с собой, осмыслить всё случившееся.

— Что именно? — он подошёл вплотную, потеснил её в прутьям уходящей ввысь лестницы.

— Тебя. Себя. Нас.

— И что тебе кажется сложным в этой комбинации? Одного вампира маловато или было недостаточно остро?

Его ноздри раздувались от гнева, а в каждом слове клокотала ярость. Кира окончательно растерялась. Привычная спесь и желание грубить покинули её, уступив место неуверенности.

— При чём здесь это? Я не жаловалась вроде, просто…

— Возьмись руками за перекладину, — перебил Игнат.

— Что? — она словно не расслышала.

— Подними руки вверх, просунь их под ступеньку и крепко сожми ладонями.

— Зачем? — она прекрасно понимала, к чему он клонит, но отказывалась участвовать в чем-то подобном. Только не в коридоре клиники, куда в любой момент могли войти посторонние.

— Либо ты сделаешь это по доброй воле, либо я заставлю тебя это сделать, — вампир склонился к её лицу и по-звериному облизал щеку.

— Заставишь? — Кира вздрогнула от прикосновения его языка. Тело тут же отозвалось диким голодом.

— Ты же заставляешь меня чувствовать себя идиотом, — Игнат поморщился на последнем слове и скользнул взглядом по губам, шее и яростно вздымающейся грудной клетке.

— Игнат, я…

— Прутья, Кира, возьмись.

Он вдруг расстегнул пряжку ремня и стал неторопливо вынимать его из шлеек.

— Ты что бить меня собрался? — она недоуменно вскинула бровь.

— Почти, — он сам перехватил её за запястье, задрал руку вверх, потом проделал то же самое с другой, провёл их под перекладину, заставил уцепиться за неё и связал запястья ремнём. Не на узел, а несколько раз обмотал вокруг кожи и застегнул пряжку. — Теперь не сбежишь.

— Ты чокнулся? А если сюда кто-нибудь войдёт?

— Не войдёт, я запер дверь в северное крыло. Вроде бы.

— Так, хватит! Вроде бы да как бы — это уже перебор. Я тебе не собачка, которой можно нацепить поводок и отдавать команды.

— А я вроде предупреждал, что не собираюсь играть в свободные отношения.

Он поводил пальцем по лицу, очерчивая контуры носа и бровей, мазнул по губам, всей пятернёй сжал грудь.

— Какие… — Кира застонала помимо воли. — Какие ещё свободные отношения? Я не собиралась сбегать, чтобы переспать с кем-то. Мне просто хотелось побыть в одиночестве.

— Могла бы просто об этом сказать, — задумчиво обронил Игнат и с той же силой сдавил другую грудь, оттянул сосок через ткань.

Кира зашипела.

— Так я говорю.

— Неубедительно. Стонешь ты куда естественнее.

— Заканчивай это показательное выступление, мне не нравится секс у всех на виду.

— А никакого секса нет. Пока что.

Он нарочно медленно просунул руку ей между ног и погладил внутреннюю сторону бедра: от колена к центру, от центра к колену, рисуя на коже витиеватые узоры.

— Игнат, прекрати, — она задрожала, когда он стал оглаживать ладонями внешний контур бёдер.

— Если скажешь, от кого ты бежала — от меня или самой себя, я, возможно, перестану. Возможно.

Он просунул пальцы по резинку трусиков и медленно повёл вниз.

— Ты придурок, право слово, — взвизгнула Кира и томно закатила глаза. — Хорошо, хорошо, я хотела сбежать от тебя. От твоей дрянной идеальности во всём.

— В чем конкретно заключается эта идеальность? — он вдруг перестал выводить её из равновесия, оставил бельё болтаться между коленями и отступил на шаг.

— Сам не понимаешь?

— Я понимаю по-своему, теперь расскажи, как видишь это ты.

— Может, для начала отпустишь? — она вскинула голову наверх, указывая на руки.

— Просто опусти их, — мягко сказал Игнат. — Неужели ты в самом деле думала, что я стану удерживать тебя силой, делать что-то против твоей воли? Ты раз и навсегда отучила меня бороться с тобой. Это проигрышный сценарий.

Она с лёгким изумлением продела руки между прутьями и опустила вниз. Всхлипнула. Он растерялся, потом склонился к лицу, подобрал трусики, вернул на место, расстегнул дурацкий ремень.

— Кир, ты чего?

— Я боюсь в тебя влюбиться, — она ещё раз шмыгнула носом. — Я никогда… А отец, он ведь тоже влюбился и потерял себя в этом чувстве, — она заговорила быстро, захлёбывалась словами, проговаривала только часть, а другую оставляла в мыслях. Не давилась слезами, но лучше бы пусть рыдала, чем весь этот поток детских страхов и нелепостей, который обрушился на его голову. — Он так любил её, мою мать. Боготворил. Из-за неё он потерял решительно всё. Будущее, своё место в этой жизни, место, которое считал домом, но главное, он потерял себя. Из-за неё его лишили благодати. Из-за этой проклятой любви, демонического наваждения он утратил бессмертие, а потом и вовсе начал терять рассудок. Я… я не хочу так же, ты понимаешь? Не хочу любить. Я с первого взгляда поняла, что ты — опаснее всех, кого я когда-либо встречала. Что ты единственный, кого могло бы принять моё сердце. И я так усиленно сражалась с тобой и собой. По большей части с собой. Но потом у Саймона появилась эта пухляшка, и он к дьяволу потерял всякое вампирское достоинство. А я ведь чувствую каждую его эмоцию, мне всё передаётся. Как удержаться в стороне, когда близнец двадцать четыре на семь витает в облаках и разве что голой жопой в кактусы от восторга не бросается? Я не хотела замечать, какой ты. Но за последние недели ты столько раз срывал с меня эту слепоту. Ты, оказывается, заботливый отец. И чёртов собственник, от которого меня пробирает до костей. Тогда в ресторане ты зарычал: «Моя!» и укрыл своими крыльями, а я едва от счастья не уписалась, потому что слова — это одно, слова можно и проигнорировать, выдумать, ими можно бросаться направо и налево, но инстинкты… Их не подделать. А если уж копать совсем глубоко, я потеряла голову, когда увидела тебя в роли домоседа. Серьёзно, этот растрёпанный вид и гребаные босые ноги — я хочу до конца жизни видеть тебя таким и гладить твои занудные рубашки. Сегодня, когда принимала роды у драконихи, знаешь, какая нежданная мысль меня посетила? Я хочу родить от тебя ребёнка. Кучу детей. Но это ведь не я, это не мои ценности. Я не верю в семью. Она несёт только боль, тревоги и разочарования. Я не хочу до скончания времён вздрагивать по ночам и думать, что какая-то тупая случайность заберёт тебя, или мать возьмётся за старое, или…