— Постарайтесь не волноваться, — сказал фельдшер. — В больнице вас осмотрят более тщательно и определят дальнейший план действий. У вас есть какие-нибудь хронические заболевания? Принимаете ли вы лекарства?

— Нет… только витамины.

Фельдшер сделал пометку в карте. Когда скорая остановилась у приёмного покоя, он помог ей выйти, поддерживая под локоть.

— Всё будет хорошо, — шепнул на прощание.

К утру головная боль немного усилилась. В затылке слегка потягивало, будто там запуталась невидимая нить. Боль не острая, а скорее напоминающая лёгкий дискомфорт — как если бы кто-то очень нежно нажимал пальцем на место ушиба.

В ушах иногда проскальзывал едва уловимый шорох, похожий на далёкий шум прибоя. Он не мешал, просто напоминал о случившемся.

Свет казался чуть более ярким, чем обычно. Звуки тоже воспринимались немного отчётливее.

Память работала как обычно, разве что иногда в голове мелькали смутные воспоминания о моменте удара, но они не тревожили, а скорее пробуждали любопытство. Мысли текли плавно, без помех, хотя в них проскальзывала лёгкая рассеянность.

Головокружение иногда накатывало волнами, однако было столь слабым, что его вполне можно не замечать. Тошнота не чувствовалась — отличный признак.

Ангелина лежала на больничной кровати, её взгляд бесцельно скользил по палате, изучая скудную обстановку.

Четыре койки, рядом с каждой — тумбочка для личных вещей. В центре стол для приёма пищи, заваленный пачками с чаем, кусковым сахаром, печеньем и прочей снедью. Бирюзовые стены, высокие потолки, озарённые двумя прямоугольниками светодиодных ламп, тщательно вымытый пол — словом, обстановка под стать любой городской больнице.

С соседками по палате Геля познакомилась накануне вечером. Напротив устроилась Света, подтянутая блондинка лет тридцати с туго забинтованным коленом, она пыталась лечь поудобнее, морщась от боли в ноге.

— Новенькая! — окликнула она Ангелину, заметив её изучающий взгляд. — Как тебя угораздило-то?

— Да так… — вздохнула Геля. — На работе шваркнулась и прямо о крышку железного сейфа. А ты как?

— А я на тренажёре решила показать класс, — хмыкнула Света. — Теперь вот отдыхать месяц с лишним. Разрыв мениска.

В углу палаты баба Клава, укутанная в тёплое одеяло, тихонько кашлянула. Её морщинистое лицо выражало недовольство.

— Девочки, — обратилась она к соседкам, — не шумите сильно. До обхода ещё час, дайте поспать спокойно.

Алевтина, женщина лет сорока с гипсом на руке, приподнялась на локте:

— Бабуль, никто и не шумит, это у тебя в ушах чего-то, — потом обратилась к соседкам. — Чайку кто будет? Могу сгонять.

— Не, я пока Семёна Игоревича не дождусь, аппетита нет, — с намёком высказалась Света и захихикала, будто вчерашняя школьница.

Алевтина возвела глаза к потолку.

— С этой понятно, а ты?

— А я с удовольствием, спасибо, — Геля осторожно села, стараясь не ворочать головой, и бросила пакетик чая в кружку. — Кто такой Семён Игоревич?

— Сёмка-то? — мечтательно воскликнула Света и прижала руки к груди, словно баюкая шар тепла, который разрастался под рёбрами при упоминании мужского имени.

Алевтина неловко поднялась с кровати, отталкиваясь здоровой рукой, взяла свою кружку, всунула её в пальцы загипсованной руки, затем подхватила чашку соседки и бодрой рысью вышла в коридор.

— Семён Игоревич — заведующий отделением травматологии. Он здесь рок-звезда и принц на белом коне в одном флаконе, — с восхищением в каждом слове выдала Света, с надеждой поглядывая на дверь, будто с минуты на минуту ожидала, что в неё войдёт этот загадочный тип. — Да что я тебе впечатление буду портить? Сама скоро увидишь. Он утро всегда с обхода начинает.

— А вы слышали, как он вчера с Петровой разговаривал? — подала голос бабушка, и её интонации, как ни странно, точь-в-точь совпадали с тоном Светы. — «Ваше тело — это книга, и каждая боль — это глава в ней». Прямо поэт, а не врач!

В этот момент в коридоре раздался громкий смех, и все замерли. Дверь резко открылась, и в палату ворвался он — доктор Самсонов.

Высокий, словно высеченный из мрамора красавец. Блондинистые волосы, искусно уложенные в дерзкий контраст: выбритые виски оттеняли художественный беспорядок на макушке, придавая облику нотку бунтарства.

Безупречный белый халат подчёркивал стройность фигуры. Джинсы обтягивали длинные ноги, а белоснежные кроссовки свидетельствовали о том, что даже в медицинском учреждении он оставался верен себе.

В ушах зияли тоннели, а в носу виднелось изящное колечко, добавляющее образу дерзости. Но даже эти атрибуты пирсинга не портили его аристократичной красоты — напротив, делали его ещё более притягательным.

— Доброе утро, девочки! — воскликнул он, нацепив на лицо улыбку Дон Жуана. — Кто готов поделиться со мной секретами своего самочувствия?

Света тут же подняла руку:

— Семён Игоревич, а правда, что вы можете угадать диагноз по одному взгляду?

— О, моя дорогая! — подмигнул Самсонов. — Иногда достаточно просто послушать, что говорит ваше тело.

Началась стандартная процедура осмотра. Ангелина почти не вслушивалась в их милое щебетание, но с интересом смотрела на молодого врача.

Каждое его движение было наполнено энергией. Он двигался так, будто весь мир принадлежал ему — уверенно, стремительно, с какой-то хищной грацией. А голос… О, его голос был настоящим оружием массового поражения. Тягучий, как мёд, обволакивающий, он обещал такое наслаждение, что даже у самых стойких подкашивались колени.

Наверняка женщины всех возрастов замирали от одного его вида. Молодые девушки краснели, дамы постарше томно вздыхали — все они оказывались во власти его магнетического обаяния.

Поток любезностей для Светы иссяк, врач подошёл к кровати Ангелины.

— А что скажете вы, юная леди? Как ваше тело разговаривает с вами сегодня?

Геля густо покраснела до самых корней волос, но ответила буднично:

— Оно говорит, что хочет скорее поправиться.

— Превосходно! — хлопнул в ладоши Семён Игоревич. — Позитивный настрой — это уже половина лечения. А теперь давайте послушаем вместе.

Ангелина вздрогнула, словно доктор предложил не осмотр провести, а… Хм, ладно. Она осторожно спустила ноги с кровати, попробовала подняться, покачнулась. От резкости движения голова пошла кругом. Семён тут же подставил своё плечо. Он носил халат с коротким рукавом, поэтому для сохранения равновесия Геля вцепилась в тугой бицепс, мимоходом отметила, что руки врача щедро украшены чернилами татуировок, и совершенно по-идиотски заулыбалась.

— Верх надо снять, через одежду мне ничего не услышать, — напомнил доктор.

Ангелина тяжело сглотнула, как можно сильнее втянула в себя живот, задержала дыхание и смущённо уставилась в стену.

О своих недостатках она, разумеется, знала. Лишний вес, дряблый животик, небольшой по её собственным меркам. Всякое отсутствие талии. И непомерно большая грудь пятого размера. Последнюю Геля считала своим главным изъяном, на фоне которого меркло миловидное лицо и крупные карие глаза в обрамлении пушистых чёрных ресниц.

Семён прижал к её груди стетоскоп, оказавшийся неожиданно тёплым. Вслушался.

— Подышим, — велел он.

Геля мысленно чертыхнулась, но сделала вдох и выдох. Надоедливое брюхо тут же повисло над поясом пижамных штанов кожистым мешочком.

Доктор переместил стетоскоп на другую половину груди, затем жестом велел пациентке повернуться и с тем же безразличием послушал спину.

— Давление утром мерили? Пульс в норме? — деловито спросил он, когда Геля опустила край футболки и развернулась.

— Да, 120 на 80, пульс 79.

— Жалобы есть?

Казалось, с ней он говорит куда строже, чем, например, со Светой.

— Головокружение. Лёгкое. И слабость. Хочется обратно прилечь.

Семён тут же убрал планшет с историями болезни под мышку и деликатно помог ей опуститься на кровать.